Заставь меня влюбиться
Шрифт:
– Но если он посмеет тебя обидеть…
– Знаю-знаю! – Отмахнулась, как от назойливой мухи.
– Вот так-то лучше, – не сводя с меня испытующего взгляда, кивнул брат и вцепился зубами в бутерброд.
Черт с ним, с пальто. Мысли метались между преподавателем, встреча с которым так и не состоялась, и странным парнем, который так подло подшутил надо мной. Суждено ли с ним еще увидеться? И хочу ли я этого?
Кто он, вообще, такой? Откуда взялся?
– Ты точно витаешь в облаках, – заметил Пашка, кидая очередной кусок колбасы коту.
– Вот и нет, – ответила
Долгое молчание, прерываемое лишь редким чавканьем брата-поросенка.
– Точно тебе говорю. – Он начал трясти головой, как ненормальный.
– Отвали уже. – Встала, забрала чашки обоих и принялась мыть.
Пашка встал, не удосужившись даже убрать за собой крошки со стола, и вышел. Из его комнаты тут же послышались звуки гитарного перебора.
– Заходил вчера к вам в кафе, – окликнул он меня, когда я проходила мимо его комнаты.
– И? – Вошла и устало плюхнулась на его кровать. Прямо в одежде. – Опять хотел на Солнцеву посмотреть?
– Ага!
– И как?
Пашка мечтательно закатил глаза.
– Нормально так…
– Ох, Суриков, она тебе не по зубам. Это я тебе точно говорю.
– Чего это?
– Ну, ей мужчины нравятся, понимаешь? Такие чтоб мужчины-мужчины! – Я напрягла бицепсы, изображая кого-то вроде Халка или Шварца. – Чтоб сила, борода православная и чесночный дух на полкилометра!
– Пф! – Не злите Павлика. Брат весь надулся, вскидывая брови вверх. – Да я ее заполучу на раз-два. Спорим?
– Ой, нет. Хватит мне споров на сегодня! – Я заложила руки за голову. – Солнцевой я сказала то же самое. Что без таких ухажеров, как мой брат, она точно обойдется.
– Почему это? – Он казался оскорбленным. – Ты сейчас разбила чужое счастье, детка.
– Да на хрена ей такой лоботряс, как ты?
– Ладно-ладно, Марья, – прищурился брательник, – Земля – круглая!
– Тебе не светит. У Солнцевой все равно со вчерашнего дня обет безбрачия действует.
– Чего? – Скорчил удивленную гримасу.
– Да. Сказала, что садится на кефирно-огурцовую диету и отказывается от мужчин.
– Почему?
– Потому что у нее жопа целлюлитными слезами плачет. Вот почему!
– Ох, женщины… – продолжая перебирать струны, закатил глаза Пашка. – Нормальная у нее задница. А мужчинам-то за что бойкот?
– Несчастная любовь.
– Скажешь по секрету?
– Не-а. – Я встала, схватила со стола конфету и отправила в рот. Направилась к двери, напевая: – «Мои стихи, твоя гитара. Мы отличная па-ра…»
– Э-э-э! – Суриков скривил лицо. – Не надо при мне такую попсятину гнать.
– Лучше твое старье, да ведь? Джордж Бенсон, Уисперс, Орландо Джонсон, ага? Или еще что-нибудь доисторическое?
– Есть кое-что из новенького. – Брат нажал на кнопку стереосистемы, и в комнату тут же ворвались первые звуки Bruno Mars – 24k magic.
Я не удержалась и пустилась в пляс рядом с хохочущим Пашкой. Он чертил носом вертикаль и отбивал ритм. Нам с детства нравилось так дуреть вместе. Единственное, что изменилось, – мы теперь не скакали на кровати
на пару, доводя маму до бешенства.– Пришел вчера с занятий… – начал он, когда песня закончилась.
– Оу, ты опять ходишь на занятия! – рассмеялась я, поправляя прическу. – Молодец, хвалю!
– Представь себе, да. – Суриков выключил музыку и принялся заправлять постель. Ну, как заправлять. Просто расстелил поверх скомканного одеяла покрывало из гобелена и сел. – Захожу домой, а на кухне мама со Стасиком мило воркуют, чай пьют. Видимо, он пришел пораньше, а тебя еще не было дома.
– Вот как… – Теперь мне захотелось остаться и узнать подробнее. В груди неприятно заскребло.
– Я сначала напрягся, приревновал вроде как, а потом пораскинул мозгами и даже порадовался. Хороший он мужик, серьезный, этот Станислав Как-его-там-по-батьке. Сошлись бы они с ней, так маман перестала бы таскаться к этому алкоголику, подачки носить и благотворительностью заниматься. Так ведь?
– Э…
Неловкая пауза.
Я даже забыла, как ворочать языком, чтобы получалось хотя бы что-нибудь членораздельное. В таком контексте я о своем Стасике даже и не думала. До сих пор. И эта мысль, озвученная вдруг братом, и эти сведения о милых чайных посиделках с мамой не вызывали во мне почему-то ничего, кроме резкого неприятия. Надеюсь, ему всего лишь показалось. А если нет?
Закрыв рот, я уставилась себе под ноги. Странное чувство. Будто тебя обманули, но ты не имеешь даже права так думать, кого-то обвинять и предъявлять претензии. Потому что ты, в общем-то, и никто. Просто девчонка, которая опять заигралась со своими мечтами.
– Ты чего? – Брательник толкнул меня в плечо.
– Ничего, – словно во сне, отозвалась я.
Нарисовала птицу. Огромную такую, на целый лист с обратной стороны тетрадки. Почему-то захотелось раскрасить каждое перышко цветными чернилами. Чтобы она вдруг ожила, взмахнув крыльями, и освободилась от бумажных оков.
Улыбнулась сама себе, доставая набор ручек. Затемнила каждое перышко на конце, выделила мощные когти глянцевым черным с помощью гелиевых чернил и принялась старательно заштриховывать клюв.
Аудитория постепенно просыпалась. Тут и там пробегали взволнованные шепотки тех, кто уже закончил работу над переводом. Я справилась еще минут двадцать назад, поэтому спокойно могла развлекаться рисованием, ожидая окончания отведенного на самостоятельную работу времени.
– Маш, – обернулась ко мне Галя.
Я подняла глаза на преподавателя. Серафима Андреевна изучала что-то особенно интересное в своем смартфоне, не забывая при этом широко улыбаться экрану. До нас ей не было совершенно никакого дела.
– А? – ответила я шепотом, переводя взгляд на одногруппницу.
Галя не была ботаником в привычном понимании этого слова. Из обязательного набора только очки с толстыми стеклами, толстая коса и некоторое стремление к знаниям. В остальном, думаю, дай ей волю, она бы плюнула на учебу и хорошенько зажгла. Только не с кем было. Единственной ее подружкой была Наташа – зубрила от бога.