Затаившиеся ящерицы

– Ой, Арин, это было бы просто супер!

Вроде не обиделась, почти не обижена. Это хорошо. Но только домой возвращаться совсем не хочется. Да и ноги за время остановки, кажется, отдохнули и окрепли. Я огляделась по сторонам. Справа от меня был небольшой узкий переулочек, выходящий к набережной и мосту через речку, за которой – хорошая асфальтовая дорога, ведущая к дачам. Соблазн свободно проехаться по ровному полотну, приятно-мягковатому, нагревшемуся за день, и теперь медленно отдающему своё тепло розоватому солнечному свету, не шарахаясь непрестанно от сигналящих машин или рьяно спешащих куда-то людей, был велик, и я уверенно свернула.

* * *

На свое двадцатитрёхлетие в подарок от Провидения я получила не только высокую температуру, но и его визит. Это произошло через месяц после нашей первой встречи. По просьбе редактора я вышла на работу больная, было тяжеловато, и когда в конце дня он появился, тихонечко открыв дверь (наши сотрудники, да и посетители, к слову сказать, врывались всегда очень шумно и нагло!), я даже не знала, радоваться мне или нет…

Опомнилась, предложила чаю. На мои расспросы, чем занимается помимо прекрасных рецензий, нехотя признался, что готовит диссертацию по творчеству Достоевского и Набокова (так: по обоим сразу!), а ещё пишет прозу, и его роман уже скоро выходит в Москве. По счастью, текст как раз был у него с собой на дискете, и он запросто согласился дать мне его почитать, так сказать, одной из первых. Хотела ли я быть его «одной из первых»? О да!

Предложил пойти выпить пива, и через полчаса мы уже сидели в баре с литературным названием «Три товарища». Однако Ремарком тут, понятно, и не пахло, место было, мягко говоря, весьма далеким от какого бы то ни было искусства вообще. Едва слыша друг друга из-за орущей неприятной музыки (а я – ещё от температурного шума в ушах), мы оба, собственно, не знали толком, что сказать…

– О чём же именно будет ваша диссертация? – обращаюсь к нему на Вы, борясь с привычно-журналистскими интонациями.

– Ну… о девочках.

– Понятно. Но, если честно, не очень…

– Ну… вот у Набокова Лолита, а Достославный, ясно, тоже был этой тематики не чужд… Тот у него и содрал. Короче, группа «Тату» forever!

– Подожди, а как же тебе в универе разрешили писать об этом?!

– Да вот не столь уж и разрешили… научное сообщество противоборствует, приходится всячески отстаивать… своих девочек.

Многозначительно молчу и жду, что скажет дальше. Курить я бросила…

Наконец-то спрашиваю о романе.

– Предупреждаю: это круче чем Лимонов, я видел у тебя на столе его книжку, – с какой-то врождённой скромностью заявляет он, наконец-то закуривая сигарету.

Заявление – зашатаешься, а скромность – врождённая… Уж и не знаю, что со мной, но я верю – и его словам, и его жестам.

Улыбаюсь, и разглядываю его руки: они тонкие и красивые. Думаю: наверное, такие и должны быть у гениев. И какой там Лимонов! «Мне бы только смотреть на тебя…»

О моём дне рождения в этот день он так и не узнал.

* * *

За рекой садилось солнце. Хотелось разогнаться, и полететь прямо к уходящему в неведомые глубины оранжевому шару – так убийственно красив был этот закат.

Асфальтовая дорога всё же оказалась не очень ровной, и велосипед, подскакивая на выбоинах, звенел всеми своими деталями. «Как бы не угробить тут его», – пронеслось у меня в голове, и тут же, в нескольких метрах впереди, показалась широкая просёлочная дорога, уходящая от магистрали в сторону леса, и я сползла на неё.

С этой дороги вскоре свернула на внятную одноколейную тропку, ведущую по обочинам полей к подлеску. Поначалу ехать среди лопухов и чертополоха, клёнов и орешника было легко и прикольно – велик всё же для езды по пересечённой местности. Как ни странно, у меня без особых усилий получалось не сбавляя скорости лавировать меж обступающих с обеих сторон зарослей, приятно чиркающих и бьющих по ногам и крыльям – подсохшие, как бы ощутимо горькие, репейник, полынь, цикорий (одна подруга пьёт его «от похудения»), кустистые ромашки с полуоблетевшими лепестками (только мои любимые не аптечные, что назывались раньше «маточной травой» – от латинского «matrix», а элегантно-одиночные луговые), просто высокая полевая трава…

Скрипение рессор, поскрипывание руля, странное, но приятное чувство, чувство руля, общая пружинистость всего и ощущение поездки, чуть не полёта: как будто это – твоё дополнительное тело, скрипящее всеми своими костями и сухожилиями, ритмично сокращающимися мышцами, трущимися деталями и поверхностями, несущее тебя к… орга… низ… му! (Шучу: это просто толчки от кочек на дороге. Боже, чего только в голову не придёт само собой!) К едко-оранжевой точке уже у тебя в зрачках.

Тропинка бежала себе вдаль, легко и беззаботно, и эта лёгкость постепенно словно бы передавалась мне. Вкрадчивая успокаивающая вечерняя свежесть, различимые, но приглушённые запахи и звуки, незаметно меняющиеся с привычных городских на подзабытые, но такие родные…

«Колесом за сини горы солнце красное скатилось…» – как-то процитировал он моего любимого поэта, и я, как знаток, даже начала спорить, но почему-то мне казалось: рыжее. Естественно, проспорили оба: у Есенина «солнце тихое скатилось». Он, видите ли, не любил, не любит оранжевый цвет, не любит апельсины, не любит…

«Он мыслит до дури о штуке, катающейся между ног…» – я даже это знаю, загадку о крестьянине (и много-го-гое другое!), и ответ – велосипед!

Солнце растаяло за горизонтом. От прогревшейся за день земли ощутимыми волнами идёт тепло, и в то же время со стороны шоссе и речки, или ещё со стороны леса и озера, уже веет холодной сыростью…

Поглощённая особой медитацией движения и перемещёния в пространстве, своими мыслями и мечтами, не сразу заметила, что заросли вокруг сгустились, и довольно сильно стемнело. Оглядевшись, я поняла, что не знаю этого места и никогда так глубоко в подлесок не заходила. В груди возник лёгкий холодок. Тут совсем всё иное, особенно если смотреть вверх, где со сказочным скрипом качаются едва белеющие и мрачно чернеющие стволы… стучат дятлы, пахнет сумерками, растительностью и сыростью… кружится голова…

«С тропинки-то я не сворачивала, и если не сверну, она меня и выведет обратно», – чуть сбавив скорость, поехала всё же ещё дальше. Однако через несколько метров дорожка начала резко сужаться, настолько, что холодные кленовые лапы неприятно задевали по лицу. И вновь вместо того, чтобы остановиться и осмотреться, повернуть назад, с испугу я, конечно, начала что есть мочи крутить педали!

Вокруг было уже почти полностью темно, и стало трудно следить за дорогой, и, как и предчувствовала, очень скоро я, запнувшись о какую-то ветку, рухнула вместе с «железным конём» прямо в заросли папоротника.