Затерянная земля (Сборник)
Шрифт:
Переговоры велись у жилья потомков Гарма, — старого жилья Младыша, то есть на священном месте, и события быстро привели дело к развязке. Когда Белый Медведь понял, что ему не дадут ни Весны, ни огня для собственного очага, он на минуту рассердился и невольно замотал головой, на которой носил снятую с головы мускусного быка шкуру с рогами. Огневик подумал, что он хочет его забодать, втянул в себя живот и затрясся, словно от холодного сквозняка. Белый Медведь улыбнулся и сразу успокоился.
Затем он смерил Огневика с ног до головы взглядом, громко посмеиваясь при этом; хлестнул карлика самой маленькой розгой, какая только подвернулась, и хотел уже уйти, но Огневик принялся вопить, словно роженица в муках, и со всех сторон налетели потомки Гарма с ремнями и палками, чтобы связать Белого Медведя и задать ему трепку.
Тогда в Белом Медведе проснулся дух Младыша, и никто оглянуться не успел, как он совершил
В тот же день Белый Медведь похитил Весну, и они вместе бежали на Ледник.
Белый Медведь и Весна
Никто на скалистом острове, не исключая и собственных родичей Белого Медведя, не одобрял его злодеяния. Убийство еще можно было понять, но он стегнул прутом жреца и наделал бед на священной почве; это считалось смертным грехом. Ни одна душа не вступилась за Белого Медведя, когда его при большом стечении народа объявили отлученным от могилы Всеотца. Он был навсегда вырван из среды Ледовиков, и каждый, кто хотя бы вспоминал о нем по-дружески, не говоря уже о том, чтобы оказать ему помощь пищею и кровом, подвергся бы такому же отлучению. Белый Медведь и Весна были обречены на вечное скитание по Леднику, без огня и без приюта, и всякий, кому они попались бы на пути, был волен смотреть на них, как на простую дичь, желанную цель для копья.
Проклятая своим народом, молодая пара поселилась на отдаленном скалистом островке Ледника и там в полном одиночестве вкушала сладость взаимной близости и горечь изгнания.
У них не было огня; сырое же мясо чем дальше, тем настойчивее просится в горшок или на вертел. Время, впрочем, было летнее, и беглецам отлично жилось в юрте из шкур, а по скалам росли кое-какие травы и злаки, которые Весна собирала и приправляла ими сырое жаркое. Она также скатывала из собранного зерна лепешки, но — увы! — и их ей приходилось подавать уставшему с охоты Белому Медведю сырыми и пресными. Белый Медведь, поедая их, выражал мимикой удовольствие, а съев, пел песню о том, что горячая еда, в сущности, недостойное баловство. Под осень же на островках поспели ягоды, которыми можно было приправлять сырую пищу, так что изгнанники чувствовали себя прекрасно, несмотря на весьма скромную обстановку. Но скоро начались холода, ночные заморозки, выпал снег, и наступала зима.
Белый Медведь заблаговременно соорудил хорошее, прочное жилье из тяжелых камней и заготовил большие запасы звериных шкур, а Весна навялила мяса и кореньев. Кроме того, Белый Медведь привел пару диких оленьих самок, которых пустил пастись на привязи, пока они не привыкнут и не станут давать молока. Так приготовились изгнанники встретить зиму. И зима наступила бурная и очень холодная, а они пытались прожить ее без огня. Белый Медведь слыхал, что такие попытки уже бывали, но теперь готов был усомниться в этом.
Ночи тянулись долгие, и стояла такая темень, как в утробе земной; под конец едва можно было разобрать, где находишься и даже — существуешь ли вообще. Хорошо, что их было двое: один, находя ощупью другого, по крайней мере, убеждался в собственном бытие. Крепко задумывался Белый Медведь в такие ночи. Перед его взором вставало родное селение с жаркими кострами; свет их как будто бил ему в глаза, и даже по коже его разливалось тепло при одной мысли о них. Да, потомки Гарма и другие смирные, добродетельные люди сидят себе теперь у огня и, приятно поеживаясь, разговаривают о том, как убийца Белый Медведь скоро впадет в такую нужду, что начнет колотить свою жену и обвинять ее во всех бедах, а уж к средине-то зимы парочка, небось, явится домой умолять о прощении. Тут Белый Медведь улыбался в темноте.
И даже когда, к концу года, смертельный холод и непрерывный снег грозили погубить солнце и луну, Белый Медведь смеялся, прижимая к себе Весну. Но она дрожала. Благодаря своей молодости и здоровью они могли пережить зиму, но круто им приходилось. Чета новоселов была слишком богата счастьем, чтобы грустить, и ни одной жалобы не срывалось с их уст, но мерзли они ужасно. И Белый Медведь твердо решился добыть огонь.
Прежде всего он отбросил всякую мысль о том, чтобы достать огонь у других. Проще всего было бы, конечно, прокрасться домой и выпросить огонь или украсть его от одного из костров; но этого-то ему как раз и не хотелось.
Менее невозможным казалось похитить головню из самого священного костра потомков Гарма, нанеся им формальный визит в полном параде — с копьем и топором… Но нет, Белый Медведь не мог пойти на это. Раз Огневик и его род унаследовали костер, то он и принадлежит им, а никому другому. Долго витали мысли Белого Медведя и около таинственного огненного камня, хранимого Огневиком в могиле Всеотца. А если забраться туда как-нибудь ночью и похитить камень? Младыша Древнего, небось, давно нет в живых; это одно суеверие; там самое большее, тлеют его кости, а они ведь не сделают человеку зла. Но Древний все-таки жил когда-то и дал огонь своему роду; так, пожалуй, правильнее будет оставить все ему принадлежавшее как оно есть. Ни на что не похоже было оскорблять предка, раз возможен другой исход. А такой исход — самому добыть себе огонь. На том Белый Медведь и порешил. Да!Он натаскал из сосняка топлива и сложил из него костер — это было все, что успел он сделать в первую зиму.
Через год они снялись и пустились в путь, прожив только еще одно лето на скалистом островке. Лето выдалось особенно жаркое и грозовое; солнце так и жгло, и чуть не каждый день гремел гром и лил проливной дождь. Ледник заметно похудел от этого. На островке оттаяло, и освободилось ото льда вдвое большее пространство, чем обыкновенно; окрестные острова тоже стали с виду значительно больше. Ледник как-то тускло мерцал в светлые ночи своими зелеными пропастями навстречу молниям. Днем же, когда не лил дождь, облака подымались высоко-высоко и как будто раскалялись добела, росли, словно живые, наливались и сияли под лучами солнца — пока опять не затягивали все небо и не собирались над Ледником в жаркую грозовую тучу. Молнии ударяли прямо в лед и раскалывали его насквозь до самого дна; громовые раскаты будили эхо в таявших ущельях. Вот это была погодка! Ни Белый Медведь, ни Весна не нуждались в огне этим летом. Но Белый Медведь не забыл зимы; страдания Весны глубоко запали ему в душу. Он знал, что должен добыть огонь во что бы то ни стало.
Бурное лето прошло, не принеся парочке ничего нового и важного, кроме чуда-малютки, которого Белый Медведь с восторженным гиканьем вынес на дождь. Мальчуган родился с двумя зубами, и счастливый отец пророчил ему великую будущность, Пока же он стал великим обжорой.
Но когда холод опять стал надвигаться на островок, Белый Медведь встревожился. Он ведь так и не добыл огня. Ночи сначала посинели, а потом и почернели. Белый Медведь стонал во сне, если ему случалось забыться на время от своих неотвязных дум. А раз ночью он обнял Весну и признался ей, что никак не может добыть огонь, при чем в его голосе слышались слезы. Но он предложил ей переселиться; что она скажет на это? Ну, конечно, Весна была готова идти за ним хоть на край света. На том они и порешили. Белый Медведь намеревался двинуться к югу. Раз он не может добыть огонь, надо переменить место жительства. Он слыхал, что подальше к югу Ледник кончается, и начинается жаркий край с большими лесами, где живут голые дикие люди; надо было попробовать добраться туда.
Лето уже давно минуло, когда маленькая семья снялась с места; несмотря на позднее время года, гроза устроила им прощальный салют раскатами грома и оплакала их потоками дождя, обливавшего Ледник, который так и сверкал своим бездонным зеленым блеском при свете молний. Белый Медведь огляделся вокруг: все небо изборождено молниями, целый мир огня, но для него — ни искорки! Он улыбнулся, но это была беспомощная, грустная улыбка, пробежавшая по глубоким складкам около рта. Затем они пустились в путь, ни разу не оглянувшись назад.
Маленькое стадо полуручных оленей да кое-какие шкуры для юрты и одежды — вот и все имущество семьи, если не считать оружия Белого Медведя и корзинок Весны с разной мелочью. Снаряженные таким образом совершали они свой путь к югу. Зима застигла их в пути, и зима суровая, но зато она облегчила им путь, засыпав Ледник снегом, который, смерзаясь, образовал бесконечную гладкую, снежную равнину; куда удобнее было идти по такой равнине, чем по голому льду, изрезанному трещинами и расселинами.
Всю зиму они шли, но ушли не особенно далеко, а Белому Медведю казалось, что он уже успел состариться. Лишь с большим трудом и напряжением всех сил удавалось ему отгонять нужду от маленькой холодной юрты, которую они раскидывали на снегу. Часто ему приходилось целые дни и ночи выслеживать дичь, чтобы вернуться домой с добычей; и все это время он думал о двух беззащитных существах, оставленных в юрте. Перед ним — быстроногое животное, не дававшееся в руки, а за ним — страх за семью, от которого слабели ноги; но приходилось двигаться вперед, чтобы было с чем вернуться обратно. По возвращении домой он находил юрту занесенною снегом, а вокруг нее ковыляли олени со спутанными передними ногами и мордами, покрытыми инеем.