Затерянные во времени (сборник)

— Сила для свершения чего? — спросила Джоан.

— Чего угодно. Не знаю. Иногда кажется, будто сила сама по себе цель: сила, побуждающая к овладению силой.

— Послушать вас,— вмешался Дуган,— все кажется таким пугающе-сложным. Я хочу сказать, машины-то мне нравятся, спору нет. С ними очень забавно поиграть, но будь я проклят, если способен понять хоть половину из того, о чем вы говорили. Машины созданы просто для того, чтобы мы ими пользовались; и мир без них был бы крайне скучен. Мне бы не хотелось родиться пару веков назад или даже один век. Как представлю себе, что летать невозможно! Это было бы... Чем же тогда мы бы занимались? Честно говоря, я не понимаю, к чему вы клоните. У нас есть машины, мы не можем без них обойтись. Естественно, мы пользуемся ими. Что еще тут можно сказать?

И тут прозвучал голос, которого не ожидали. В разговор вмешался Бернс:

— Да, ты прав, мальчик. Пользуйся машинами, и пользуйся ими достойно. Не перегружай их, не разбивай им сердца. Заботься о них, и они тебя не подведут, а это больше того, что можно сказать о некоторых людях.

Глава 13 Прибытие

Здесь не место для лекций о подробностях межпланетного путешествия. Если вам нужны цифры количества использованной взрывчатки, темпы ускорения и торможения, подробности коррекции курса, расхождения между теорией и практикой, то вы их найдете вместе со множеством других подробностей в книге Дейла «Мост через Космос», а изложенные более популярно — в книге Фрауда «Рейс «Глории Мунди»». Автора же интересовали такие мелочи, которые ни тот, ни другой джентльмен не включили в свои книги. И хотя я считаю, что Фрауд какое-то время подумывал о более живом и полном рассказе о полете, теперь уже маловероятно, что он будет когда-либо написан.

Прошло уже двенадцать лет с тех пор, как обсерватория «Маунт Вильсон» потеряла из виду «Глорию-II». Неизвестно, удалось ли Дейлу, Фрауду и остальному экипажу добраться до Венеры. «Глория-II» так и не вернулась. Следовательно, если я не расскажу вам эту историю такой, какой узнал от Джоан, а частично — от остальных, то ее, вероятно, никогда так и не расскажут.

Читатели могут сказать: эти люди, похоже, слишком много разговаривали на отвлеченные темы. Похоже, астронавты не задумывались, что участвуют в одном из величайших приключений в истории. Но позвольте заметить, что хотя космическое путешествие и может быть волнующим приключением, однако на практике, как меня заверили, оно крайне нудное.

Вот что сказал доктор Грейсон:

— Космический полет — это мечта купить немеркнущую славу ценой всего лишь шести месяцев заключения в тесном гробу.

В то время как Фрауд процитировал классические слова неустрашимого летчика былых времен: «Это был паршивый полет — и это еще мягко сказано».

Но, оглядываясь на прошлое, они видели его в перспективе и соглашались, что путешествие не всегда было монотонным. Полет распадался на отчетливые фазы, каждая со своими особенностями. Скажем, все оживились, когда Джоан объявила, что верит в разумность машины.

Момент она выбрала весьма удачно. Четырьмя наделяли раньше, когда воспоминания о повседневной жизни еще не сгладились, такое утверждение тут же высмеяли бы. Но теперь от него не стали отмахиваться хотя бы потому, что изменилось отношение астронавтов к девушке. А еще потому, что при угрозе смертельной скуки нельзя было отказаться от любой темы, сулившей интересную беседу. Невероятное предположение Джоан приняли более благосклонно, чем оно того заслуживало. Хотя и сомнительно, что кто-либо из экипажа поверил в разумность машин, зато нашлась тема для рассуждений. Тем более что в это время интерес астронавтов к тому, что их ждет на Марсе, стал острее.

Ожидания Дейла были скромными. Он признался, что был бы разочарован, обнаружив лишь безводный мир, неспособный поддерживать жизнь. Хотя пустился в путь, предвидя именно такие условия.

— Может, вы так и думали,— сказал доктор,— но в действительности это узда, которую вы надели на себя, чтобы избежать болезненного разочарования. Вы бы не стали брать с собой меня в качестве биолога, если бы не надеялись обнаружить какую-либо форму жизни. Я уже говорил, что рассматриваю жизнь, как этап в распаде планеты, и ожидаю обнаружить подтверждение. Вероятно, жизнь на Марсе уже прошла весь цикл и существует только в низших формах, но меня не очень сильно удивит, если мы вообще не обнаружим живых созданий.

— Для меня это весьма печальная перспектива,— подумал вслух Фрауд.— Гнетущая. Мировая общественность, приученная Берроузом и остальными к мысли, что Марс кишмя кишит необыкновенными животными, странными людьми и прекрасными принцессами, ожидает от меня, что я перещеголяю писателей; а по вашим теориям получается, что мне придется сочинять страстные романтические истории из жизни немногочисленных амеб. Дуган неодобрительно посмотрел на доктора.

— Вы действительно думаете, что все будет так скучно? Но ведь жизнь никогда не упрощается до самого предела. Неужели не будет никаких зверей?

— Или крабов? — добавил Фрауд.— Помните тех чудовищных крабов, которых у Уэллса путешественник по времени обнаружил в умирающем мире? Скверные ребята, в детстве они мне, бывало, по ночам снились. Но если крабов окажется много, то сомневаюсь, что моя преданная публика вообще получит хоть какую-то историю.

Доктор пожал плечами.

— Это же наши догадки, не более. Там могут быть только простейшие, могут быть и ракообразные...

— И там есть машины,— вставила Джоан.

— Превосходный пример узкого кругозора,— великодушно заметил Фрауд.— Должен сказать, я начинаю надеяться, что вы правы; это дало бы мне обильный материал. Но возникает вопрос: а кто создает эти машины? И для чего? В конце концов, как сказал один из нас, машине предназначено что-то делать.

— Если бы мы смогли понять, что именно знаменует собой машинерия или Машина,— сказала Джоан,— то знали бы, чего ожидать. Дейл видит в машинах произведения искусства. Миссис Кертенс, судя по его словам, придерживается обычного мнения, что техника прямо противоположна искусству, она лишает личность индивидуальности. Дуган видит в машине своего рода огромную игрушку. Доктор Грейсон...— она сделала паузу.— Хотя вы открыто этого не говорили, док, но мне кажется, что вы согласны пользоваться машинами просто потому, что они есть. Вы, как и мой отец, склонны игнорировать любую машину, пока не возникнет нужда использовать ее для каких-то практических целей.

— Думаю, это справедливо. Человек не был создан для машины. Это машина была создана для того, чтобы человек пользовался или не пользовался ею.

— А взгляд Фрауд а отличается очень немногим, но он еще сильней зависит от машин, когда зарабатывает себе на жизнь.

— Что-то я вас не пойму. Как это машина может что-либо «знаменовать собой»? — поинтересовался Фрауд.

— Машина с маленькой буквы себя и знаменует. А вот существование Машины знаменует собой очень многое. Вдумайтесь. Менее двух веков назад человек начал впервые применять машинерию с механическим приводом. Конечно, в прошлом были водяные и ветряные мельницы и штуки, приводимые в движение бегающей по кругу лошадью. Но они не были истинными предками наших машин, это изолированные открытия, долгие годы остававшиеся, по существу, неизменными. Когда же появилась машина с механическим приводом, то в мир, который вполне прилично обходился и без нее, свалилось нечто совершенно новое. Никто тогда не понял ее смысла, не видят и сейчас ничего, кроме непосредственной выгоды. Но мы можем оглянуться на сто пятьдесят лет назад и понять, что же произошло.

С одной стороны, машину провозгласили создательницей нового века, своего рода освободительницей человечества; а с другой — хулили и зачастую ломали те, кто страшился ее, как конкурента. И те, и другие были правы, в конечном итоге машина принесла нам досуг и новый мир, чтобы наслаждаться им на досуге. А смысл, который в то время, похоже, упустили, заключается вот в чем: те, кто получит для наслаждения новый мир, и те, кто получит досуг, совсем не обязательно одни и те же люди.

Люди словно открыли новый ящик Пандоры, а все человечество было так взволновано, что не приняло мер предосторожности для перехвата выскочивших из ящика бед и несчастий. Машину просто бросили в мир, собираясь и дальше жить по-прежнему. Но мир не мог не измениться. Если повару внезапно взбредет в голову включать в каждое блюдо большое количество слабительного, то тело не может не реагировать.