Затерявшийся. Дилогия

– Только не врать.

– Да не вру я, правда нормально. Ну, дергает иногда, еще чешется.

– Ну, если чешется, то и правда нормально. Хотя… Ладно, после завтрака глянем. Да не боись, тампон сегодня трогать не будем, только попробуем смочить раствором, а вот завтра скорее всего сменим.

– А может, не надо?

– Посмотрим.

Зинчука похоронили уже ближе к полудню. Салют был тихий – клацнули затворами да ударили бойки в пустые патронники, вот и вся пиротехника. Нет, речь я, конечно, толкнул, но только показалась она мне пустой и напичканной штампами. А что мог еще сказать? Что сказать о человеке, которого почти не знаешь? Не знаешь, кем он был и кем хотел стать, о чем мечтал, кого любил. Да, очень многие не получили даже этого – короткой безликой эпитафии, но, может, так даже честнее. Впрочем, речи над могилами нужны не мертвым, а тем, кто еще не мертв. Как бы так намекнуть окружающим, что над моей могилой не надо бы напыщенных славословий распылять. Намекнуть, конечно, можно, но не поймут – чаще мертвые лучшее знамя, чем живые. К сожалению.

Рана Фролова оказалась и правда в неплохом состоянии. На мой дилетантский взгляд конечно. Выглядело все хуже, чем вчера, но, вероятно, лучше, чем должно было бы, в смысле – чем я готовился увидеть. Края покраснели и опухли, но гноя и тяжелого запаха почти не было. Будем надеяться, пронесет, и не так, как после огурцов с молоком и селедкой.

– Лады, Михаил, одевай штаны, на сегодня экзекуция отменяется.

С моей раной все было проще и понятнее – она уже рубцевалась.

– Товарищ командир, как же так? – Потапов удивленно смотрел на мой размотанный бок.

– Нормально все. Я думал, уже весь отряд знает, что на мне, как на собаке?

– Я слышал, даже видел, как у вас на лице шрамы заживают, но чтобы вот так…

– Я тебе как-нибудь анекдот расскажу. Слышал про феномен?

– Нет.

– Вот будет настроение и расскажу. Может быть. А теперь с тебя шалаш, что-то ночью я слегка продрог. Не май, не лето…

Шалаш получился хороший. Большой и толстый – накатов этак в пять, аж слеги прогнулись. Если бы не это, Потапов целую берлогу сварганил. Мишка так его и подкалывал – типа не согласен он пока на зиму укладываться, лапа, мол, грязная и тощая. На что Григорий пообещал, что найдет ему неплохой заменитель, от чего обоим будет всю зиму хорошо. Насмешник сразу надулся как мышь на крупу, а нефиг подставляться.

Эта ночь прошла в относительном комфорте, но не в покое. У Мишки начался жар, слава немецкой медицине, аспирин был в достатке, и несколько дней удалось держать температуру на уровне тридцати восьми – тридцати девяти градусов. На глазок. Рану чистил еще дважды, после чего просто меняли повязки.

Так прошла неделя, и как-то наутро наш болезный проснулся в преотличном расположении духа и потребовал еды. Это мы так подумали, а на самом деле требовал он жратвы в самом полном и объемном смысле этого слова. Короче, мы с Григорием остались без завтрака, чем ничуть не огорчились. Огорчились, когда из второго завтрака, сготовленного сразу после гибели первого, удалось урвать меньше половины.

– Деточка, тебе же плохо будет, – увещевал нашего обжору Потапов. Но тот не отвечал по причине занятости отвечательного отверстия.

– Ну что же, бойцы, раз все пошло на лад, то придется мне вас покинуть.

– Товарищ командир, вам нельзя. Как же после ранения? Я пойду.

– Боец Потапов, отставить. Мы уже обговаривали этот вопрос – иду я. Пойду не спеша. С чувством, с толком…

Уже три дня как я делал утром зарядку и ходил в разведку. Недалеко, это так Потапову говорил, но на самом деле осмотрел три ближайших деревни. Вокруг было относительно тихо. В одной из деревень, а именно в Васьково, засек трех полицаев на телеге – вот и весь противник. Короче, полное благолепие и благорастворение воздухов. Продуктов, если учесть умение Григория использовать силки, а зайца и пару птичек он умудрился добыть, ребятам на неделю хватит. А за это время, даже если на базе никого нет, смогу назад вернуться.

А осень между тем все больше вступала в свои права, захватывая планету. По крайней мере, это полушарие. Деревья, естественно, в лиственной их части, уже совсем сбросили зелень, да и ее желто-бордовые кроны начала пробиваться проплешинами голых ветвей. Лето отживало свои последние, уже бабьи, деньки. Последняя пара ночей была уважительно прохладна, и хотя лед в мелких лужицах еще не образовывался, но, судя по всему, ждать оного осталось недолго – конец сентября на дворе. Камуфляж пока еще спасал в этом сменившемся буйстве красок, но что-то мне подсказывает, что надо задуматься о маскхалатах веселенького белого цвета, пригодится.

Шел споро, давая даже по лесу пять-шесть километров в час. Нарвусь на братьев-партизан, могут сделать бо-бо. Это если они эсэсовцев уже встречали, потому как более никто в таком виде по лесу шляться не может. Формы и знаков различия под курткой и штанами не видно, голова босая – пилотку я в карман убрал от греха, так что только сапоги выдают. Но что-то мне подсказывало, что сегодня обойдусь без происшествий, что, в общем-то, и произошло, ну если свадьбы не считать.

Есть такая деревенька, Казенные Лешни называется. В общем и целом на моем пути она оказаться не должна была, если не брать в расчет этакое специфическое озеро, что находится на границе Псковской области и Белоруссии. Зовется оно Язно. Редко где имеет ширину более пятисот метров, а вот длина у него зашкаливает за десять километров. Все бы ничего, но расположено оно так, что длинной своей стороной лежит практически на север, ну и на юг соответственно, а что особенно неприятно, середина его приходится на ту точку, где и проходит мой маршрут. Когда шли к железке, мы обогнули озеро с запада, но сейчас я двигался на восток – что я, заяц, через шоссе скакать туда-обратно?

Дело было хоть и к вечеру, но до темноты часа два еще. К озеру подходить не стал, так как перебираться через малые речки, а уж тем более прыгать через ручьи, прилично задолбало – уж больно их тут много. На улице не июль, колокольчики морозить ну совсем не в жилу. Так, прыгая и ругаясь, я и наткнулся на пацана. Все-таки ему повезло, хоть и встретились мы лоб в лоб по темноте, но рост его и телосложение сыграли свою роль, когда я вскинул автомат – не выстрелил.

– Твою ж мать… Ты чего здесь делаешь?

– Ничего… Дяденька, а вы наш или нет?

Вот же ж блин, вопросы у подрастающего поколения. Прямо как: дяденька, это вы подбили танк? Что там дальше в анекдоте, не помню.

– Наш я, наш. Ну, и свой немного, но ты не ответил.

– Убежал я, не хочу с Тарасом жить, пусть Машка одна с ним живет.

– Угу, а поподробнее.

Подробности оказались невеселые. Жили-были в деревне Казенные Лешни братец Иванушка и сестрица… правильно Машенька. Отец у них был председателем колхоза, а матери не было – умерла она родами шесть лет назад, ребенок тоже не выжил. Так и жили они втроем. Маша росла красавицей, вся в мать – по ней не только в деревне парни сохли, но и в окрестностях чуть ли не массовый падеж сухостоя намечался. Но Маша была девушкой серьезной, лишнего себе не позволяла, руководила школьной комсомольской организацией. А как школу закончила, так и в Псков подалась, в техникум сельскохозяйственный. Год отучилась на «отлично», вероятно, разбив свой неприступностью и там множество сердец, а как вернулась домой на каникулы – война. Отец ушел на фронт, множество других тоже, а вот некоторые, наоборот, вернулись, в том числе и Тарас, приехавший домой из краев дальних, сибирских, отдав там шесть лет жизни лесоповалу. Приехал, естественно, злой, а тут, как уже говорилось, – война. Как, вероятно, все догадались, на фронт он не пошел, а в полицию запросто. На зону Тарас загремел еще по малолетке, потому жены у него не было – не беда, будет. А кого в жены брать первому парню, как не первую красавицу? Ну и что, что не хочет – кто ее спрашивать-то собирается. Все – сказка кончилась. Страшненькая такая сказка.

– Вот ты убежал, а ну как сестре помощь нужна?

– Так она сама сказала, чтобы уходил.

– Ну, раз сама… Будем считать, что ты за помощью отправился. Пошли обратно.

– Пошли. А ты поможешь?

– Постараюсь. Тарас один?

– Не, с ним еще трое, гады… Дерутся.

Понятно, судя по отсутствию синяков, видно, парнишке пинка отвесили.

– Тебе лет-то сколько?

– Взрослый уже.

– А конкретно?

– Двенадцать.

– И правда взрослый.

За разговором дошли до деревни. Была она небольшая, домов на пятнадцать-двадцать, так сразу и не разберешь.

– Где ваш дом?

– Вон, второй с краю, с синими наличниками.

Дом как дом. Не жировал, похоже, председатель.

– А крайний чей?

– Бабка Матрена там живет, одна. Муж ее, дядька Филипп, и Колька с Пашкой на фронте.

– Значит, не выдаст, если что, поможет?

– Не в жисть не выдаст.

– Хорошо, тогда давай к ней, узнай обстановку и обратно.

– Может, сразу пойдем, морды им набьем.

– Боюсь, одними мордами не обойдется. Сейчас мне идти нельзя, это тебя кто заметит, внимания не обратит. Ты теперь моя разведка – все узнай и доложи.