Затески к дому своему

– Сахар, что ли? – поинтересовался Анисим.

– Шахар, – засмеялся дед Витоха, – ишь чего жахотел. Ижвешка. Жаваришь – и выбели капкан.

«Мудро, – подумал Анисим, – и железо скроет, и запахи отобьет».

– Волка, паря, добыть, – как бы прочел дед Витоха мысли Анисима, – не вшякому охотнику фартит. Хитрее жверя нет. Хошь на лишу и грешат, а куда ей до волка, – помогая навьючить Анисиму горбовик, возвеличивал зверя дед Витоха.

Солнце замельтешило сквозь ветки и озарило лес.

– Ну, пора, – поторопил дед Витоха Анисима. – С Богом!

И еще какое-то время он шел рядом с Анисимом.

– Поднимитешь на первый уштуп горы, одна тропа на развилке побежит влево под уклон, вы по ней не ходите. Она приведет ваш куда не надо, на Курумкан. Другая полезет вправо, вы ее держитесь. На Шанталык речку. По затешкам штупайте. Глаза-то, Анисим, при шебе держи! – прокричал дед Витоха уже вслед.

Радостно залаяли собаки. Дед Витоха вернулся к себе в ограду, определил Гриша. «Дал бы Музгарку, бежал бы пес сейчас рядом, – представил он. – Ну, если жалко деду Музгарку, Буяна бы дал, Дамку или Верного. И просить нечего, не даст», – решил Гриша.

– Папань! – подбирая ногу, крикнул в спину отцу Гриша. – Ты почему не взял лыжи?

– Не повернулась душа, сын, – укорачивая шаги, отозвался Анисим, – не усидит дед.

– Не усидит, – согласился Гриша.

Плотный, стрельчатый, с темной насупленной кроной лес обступал со всех сторон. Стояла холодная сумеречная темь, будто в погреб входили, пахло грибной прелью и сладким настоем трав. На замшелых старых пнях висели рясные ветки брусники. Гриша половчее поправил на плече одностволку, чтобы не била прикладом по пяткам. Под лямку подсунул выношенную шапчонку, обнажив в испарине светло-русую кудрявую голову. Отец шел впереди, отбеливая со спины холщовым мешком. Дорога втягивалась в гору, и лес светлел, а когда тропа повернула и пошла косогором, идти стало еще труднее. Котомка тянула на один бок. Гриша ружье снял с плеча и понес его наперевес.

Анисим остановился перевести дыхание.

– В атаку идешь, – подбодрил сына. – Дай понесу, – протянул руку.

– Я сам.

– Ну, ну… – отпустил Анисим ствол.

Косогор выровнялся, забирая в подъем. Лес был чист, под ногой с хрустом садился прихваченный крепким заморозком мох, щетинилась прошлогодняя ломкая хвоя, и все кругом сверкало в спокойном ожидании.

Чем выше взбиралась тропа, тем больше выпрямлялись и ярче высвечивали проникающие сквозь крону лучи солнца. На буграх кипела вишневым соком брусника.

В низинах, словно выплеснули чернила, искрилась голубика. Легкой синевой дымил подсад ельника. Ковали распадок дятлы, высвистывали рябчики, выпархивали из-под ног кедровки и неистово орали на деревьях.

Легко и глубоко дышалось настоянным на почках и снегах воздухом.

Мелькнул на дереве зверек, и Гриша замер, потом бросился к дереву – обошел, разглядывая, но, кроме кусочка светлого неба в просвете темных крон кедров, ничего не увидел. Хватился – отца не видно. В какую сторону идти? Услышал легкий треск сучьев – кинулся по следу догонять. Мох был глубок и мягок, нога проваливалась по самое колено. Не только бежать, идти тяжело. Делаешь шаг широкий, а получается меньше воробьиного. Наконец Гриша увидел отца.

Анисим шуровал палкой в дупле.

– Ты чего, папань, нашел? – подбегая, спросил Гриша.

– Показалось, кто-то выглянул из дупла, а кто – не скажу.

Дупло было небольшое, едва пролезал кулак на месте выломленного сучка в сухом, со сломанной макушкой кедре. И дупло от земли было с метр, не больше. Анисим потянул носом воздух возле дупла.

– Живым духом пахнет.

– Соболь? Вот бы мамке на воротник.

– На портянки к празднику, – определил Анисим. – Снег покажет, кто в тереме живет, скорее всего белка, – сделал он вывод.

– Давай заметим место, на обратном пути посмотрим, – предложил Гриша.

– Правильно мыслишь, сын. – Анисим достал из-за опояски топор, сделал затески. – Примечай, сломанная макушка – раз, если стоять лицом к солнцу, справа прижим – горы – два, – показал Анисим на двурогую скалу.

И они пошли дальше по чернотропью. Пока поднимались на вторую террасу горы, выкачали пота не один ушат.

– Здесь теплее, – заметил Гриша.

– Ближе к солнцу, – так и должно быть, по кустарникам видно. Не успели заморозки сжечь.

Редкие среди кедрачей березки еще кудрявились буро-зеленой листвой. Анисим остановился, привалившись горбовиком к стволу дерева. Так было легче и удобнее стоять – отдыхали ноги. Дальше еще круче дыбился подъем, гора была почти отвесной.

– Штурмовать будем или обойдем? – спросил Анисим, разглядывая перед собой обнаженные корневища, оплетающие склон. Они сползали сверху вниз.

– Как только держатся на такой круче деревья? – удивился Гриша. Он посмотрел в распадок, из которого только что вышли. Распадок дышал сизой студенистой изморозью. А над головой стыли в жутковато величественной неподвижности отроги Хамар-Дабана.

– Рукой можно дотянуться, – сказал Гриша.

– Ноги протянешь, а до макушки не достанешь, только кажется – близко. А вот затески, – показал Анисим, – значит, на верном пути…

Придерживаясь за корни и ветки деревьев, отец и сын полезли на второй уступ горы. Прежде чем поставить ногу или подтянуться за ветку, вначале им надо было осмотреться, убедиться, выдержит ли их камень, ветка, тогда и подтягиваться. Если по нечаянности скользнет нога, лучше припасть к земле, а если под ногой осыпь пошла, следует руками держаться за корневища.

Анисим, скосив глаза, следил, как ловко и сноровисто продвигается Гриша. Поднялись на выступ – упали в мох, отдышались. Осмотрелись. Лес на уступе казался еще ядренее. К могучим кедрам вплелись не менее могучие лиственницы, они и разрядили глухую крону, высветили на земле и ягодники, и мхи, и пеньки, и валежины замшелые, и дремучие заросли отяжелевшей синей жимолости. Гриша сорвал продолговатую синюю тяжелую ягоду с голубым налетом, положил в рот и скривился – горькая, горько-сладкая.

– Попробуй, папань, не такая, как у нас на Сплавной.

Анисим сдоил с куста горсть и кинул в рот.

– Терпкая! – И стал листом бадана стирать с ладони ярко-кровяной подтек сока от раздавленной ягоды. Прислушался. То ли в голове шумело, то ли вода.

– Ты ничего не слышишь, сын? – спросил Анисим. – Где-то булькает, а не разберу где.

– Пошли поищем, – с готовностью отозвался Гриша.

Набитая зверем тропа, петляя между деревьями, привела к говорливому и холодному до ломоты в руках ручью. Гриша жадно припал к воде.

– Ну и как? – снимая котомку и тоже пристраиваясь к ручью, спросил Анисим.