Затески к дому своему

Голос волка настойчиво повторился. Анисим открыл глаза. Ветерок колебал воздух, и уже не один голос подступал. При лунном зыбком свете Анисим увидел, как шел скрадом волк. «А это волчица, – догадался Анисим, – крупная, чувствует запах своего вожака». Она стояла поодаль с поднятой мордой и нюхала воздух. Анисим до боли в пальцах сжал ружье. «К костру не подойдут. Успею выстрелить и перезарядить»… Анисим увидел еще два серых движущихся комка, кажется, на их лыжне стоят. Но от волчицы он не мог отвести глаз. Что-то вдруг заставило волчицу резким прыжком броситься за деревья. Кто мог ее напугать? Анисим приподнялся и недалеко за валежиной глаза в глаза встретился с волком, готовым к стремительному прыжку. Анисим взял волка на прицел. И спустил курок. Перезаряжая ружье, пнул на присмиревшем костре чурку. Сноп искр взметнулся в воздух. И за ними Анисим не видел ничего. Край тучи подрезал бледно-яркий свет луны, тени косо сбежали, и прихлынула со всех сторон вязкая темнота.

– Ты в кого, папань? – запоздало спросил Гриша. Он открыл глаза, посмотрел на отца и тут же снова закрыл, опустив голову на грудь.

Свирепый тоскующий голос послышался теперь уже в отдалении от уступа горы. Луна вывернулась из-за тучи и заполоскала, отбеливая иссиня-бледный снег. Анисим всмотрелся в то место, куда он стрелял. Волк лежал, уткнувшись мордой в снег. Анисим сдвинул на одно ухо шапку, послушал пугающую тишину, подживил костры. Он воткнул топор, встал на лыжи и за хвост приволок волка к костру.

Анисим легко справился с ним, теплым, податливым. Обезжирил шкуру, раскинул на колодину, но тут снова кинуло снежком, и, чтобы не намокала шкура, Анисим убрал ее в мешок, потом только осознал свой выстрел: шкура еще добавит веса к его неподъемной ноше.

Потрескивание костра, неясный тихий шум леса, успокаивая, навевал чуткую сонливость. Тупо и назойливо ныли надерганные за день суставы. Анисим сквозь дрему слышал приближающийся шум дождя, всплеск весел, и вдруг из снежного сумета показался струг, рассекая пенистый снег, подрастал, приближаясь… Анисим до боли в глазах всматривался, кто же это может быть в такую пору? Струг разгребает носом снег и буровит снежную волну. Вот и вышел на прямую и держит курс прямо на костер, где стоит Анисим. На корме маячит знакомая фигура, а не разобрать кто.

Анисим привстал на цыпочки, за стругом хвост тянулся и шевелился. И сам струг припал хищно в снег… И не струг это вовсе… Анисим пытался осенить себя крестным знамением, но не в состоянии поднять руки. Отяжелела, будто гирю стопудовую подвесили. Кто кого одолеет, кто вперед… Анисим успел перекреститься, прежде чем струг коснулся его. И струг, оскалив зубы, стал проваливаться сквозь снег. А потом прохохотал человеческим голосом.

Анисим содрогнулся от хохота, как от раската грома, и проснулся. Ему показалось, кто-то завозился во тьме. Костер увял. Зябко тянуло спину. Анисим поднялся, посмотрел на Гришу, кинул в костер сухих сучьев, сучья потрещали маслом, как на раскаленной сковородке, вспыхнули, откинув темноту за стволы деревьев. Анисим постоял, все еще переживая и разгадывая сон. Гриша спал, отсвет костра плясал на его лице, а он безмятежно и радостно улыбался. Анисим накатил на один костер чурку, на другой и все никак не мог отделаться от предчувствия, что они не одни тут. Кто-то еще есть, невидимый и непрошеный. Ни звезд, ни луны, но по тому, как ложился отсвет на снег от костра, Анисим определил, что скоро рассвет. Да и по дровам было видно, сколько их ушло, дотлевала ночь. Анисим еще постоял над Гришей, не решаясь его будить. Навесил на таганок котелок на чай. Котелок нагрелся и тоненько запел, Анисим заглянул в него, добавил кусок пухлого чистого снега, и котелок заскворчал.

– На чужое урчит, – поднявшись с валежины, сказал Гриша. – С добрым утром, папань…

– Неплохое утро и тебя с тем же, с добрым, – ответил Анисим, отлил из котелка в кружку на умывание, заправил котелок травкой.

– Папань, ты кого промышлял? – осматривая колодину, спросил Гриша. – Похоже, волка… Чего ж не разбудил?

– Не хотел сон тебе ломать.

Гриша нагреб из мешка в карман орехов и пошел по опорошенному следу под ель кормить белок, раздвинул ветки, но белки и не шелохнулись. Гриша подумал – выпустил отец, но поднял клетку на свет костра, увидел: зверьки, сунув головы в мох, укрылись пушистыми хвостами, как одеялами, и не подавали признаков жизни. «Окоченели?» – Гриша просунул руку в дверку и подергал одну за хвост, она погребла лапками, зарываясь в мох.

– Спите, спите… – Гриша поставил на место клетку. Вернулся к костру.

– Умываться будешь? – спросил Анисим.

Гриша втянул в плечи голову.

– Разве один глаз…

Анисим сливал из котелка Грише на руки теплую воду. Гриша опускал из ладоней воду, прикладывал к глазам мокрые пальцы.

– Ну и ладно… а то сороки унесут. – Анисим подал рушник, Гриша промокнул глаза и полил отцу… Они сели завтракать, Анисим прихлебнул из своей кружки.

– Не-е, сын, это не напиток – остыл.

Он слил из кружки в котелок, подержал над огнем, вода забурхатила. Анисим шумно потянул носом.

– Другой скус. Ты, Григорий, нажимай на рыбу, опрастывай мешок…

– Я и так жую…

– А лепешку? Чего лепешку не ешь?

– Дорогой схрумкаю, – засунул за пазуху Гриша кусочек лепешки.

Пока Анисим готовился к выходу, Гриша принес клетку. Стали навьючивать горбовики.

– Может, выпустить, а, Григорий? – взял в руки клетку Анисим.

– Понесу, – подставил Гриша спину.

Анисим приторочил Грише на горбовик клетку, закатил самую комлистую чурку на костер:

– Пусть шает. Ориентиром дымок будет, – Анисим посмотрел на дрова с сожалением и влез в свой горбовик.

– Ну дак, на какой маяк держим путь?

– На скалу надо выходить. Должна быть скала. Оттуда затески…

– Так-то оно так, ни скалы, ни знакомой дороги что-то не вижу. Вот в чем дело.

– А ты бы как хотел? – в свою очередь спросил Гриша.

– По мне так еще пробежать надо вдоль хребта… Тут ведь как куда захотел, не сразу поспел… Вон какой чапытник – огибать придется…

Высыпка сосновой поросли с частоколом осинника стояла на пути. Анисим взял в обход, а у Гриши опять защемило в груди: «Отдаляемся». Пока огибали чащобу, петляли между деревьев, день набрал силу, и быстро стало теплеть. Начался ветер, запуржило и все смешалось – и лес, и земля, и небо – в мутный поток.

– Знать бы, дак отсиделись бы у костра, – стараясь перекричать шум леса, обернулся Анисим к Грише.

Гриша боялся потерять отца из вида и старался не отстать, но скоро выбился из сил.

– Давай посидим где-нибудь, – попросил Гриша.

Анисим втянулся поглубже в густой ельник и встал под деревом, высматривая, на что бы сесть. Но и тут в тревожном сумраке кружили неспокойные снежинки. Анисим намеревался снять горбовик, но сразу понял, что без движения долго не простоять. Он просто оперся горбовиком о ствол дерева. Мороз начал грызть колени.

– Ну и долго так выстоим? – спросил он.

Гришу тоже пробирал озноб, он шел от ног, ныли пальцы и у рук.

– Лучше уж топать, – переминаясь с ноги на ногу, сказал Гриша.

– Н-да, сколько не подпирай дерево, оно и без нас не упадет, – согласился Анисим.

Анисим мял снег, то и дело меняя направления, но не был уверен, правильно ли он держит путь. Он уходил от крутых спусков и крутых подъемов, боясь угодить в ненужный распадок. Интуитивно он чувствовал, что они забирают в сторону.

– Папань, – окликнул его Гриша, – не туды идем. Гора должна бы кончиться…

– Я тоже, сын, в сумлении, а что делать, ни зги не видно. В пору хоть поворачивай своим следом, пока окончательно не замело, да возвращайся к костру, а то ночь застанет…

Грише возвращаться не хотелось, месили целый день снег.

– По мне так и тут можно застолбить место, – с усталой просительностью сказал Гриша.

– Видно, так и придется, – согласился Анисим, присматривая подходящее место.

Время клонило к ночи, и Анисим торопился и никак не мог определиться. То подходящей сушины не было, то рядом с ней валежины. И тревога не покидала его. Ведь осталась одна-единственная спичка. Поневоле задумаешься. Анисим приостановился.