Затмение

Потом еще, ох, пять или шесть. От поклонников отбоя не было. Только вот ни один из них не подошел по той или иной причине. Или они уехали, как дорогой Джордж. Послушать молодых сейчас, так можно подумать, что в прошлом вовсе не было никаких волнений, душевных страданий, проблем, горьких разочарований или впечатляющих свершений. Нынешняя молодежь более чем скучна: напыщенные, эгоистичные, уверенные в том, что их проблемы важнее всего на свете. У них нет ни перспективы, ни чувства меры. Возможно, чтобы овладеть истинным чувством меры, нужно состариться. Не то чтобы это утешает, но всё же.

Пока она тихо и мечтательно размышляла на грани между сном и явью, вошел другой Джордж, не тот, о котором она грезила, а тот, которого так сильно ненавидела.

На минуту она уставилась на Люси Пайп, которая складывала ее ночную шаль. Затем, открыв глаза, увидела Джорджа Уорлеггана и пропадающую за дверью Люси.

Такое случалось редко. Или лучше сказать — никогда. Если он и был когда-нибудь в этой комнате, Агата не могла этого вспомнить. Ей не понравилось, что он пришел и помешал ей. Она съежилась и натянула на плечи дневную шаль, закрываясь от него, словно от сквозняка. Встрепенувшийся Уголек вытянул спину и зашипел. Теперь Уголек не шипел ни на кого, кроме Джорджа — это доставляло Агате величайшее удовольствие.

Мистер Уорлегган был одет, словно встречал гостей — в обтягивающем сюртуке на пуговицах, укороченном так, чтобы были видны облегающие брюки, и в короткий двубортный жилет из красного шелка с медными пуговицами. Ее острый критичный взгляд отметил, как Джордж старательно втягивает живот. Его щеки и плечи становились всё тяжелее с каждым годом. Вдруг она увидела улыбку на его лице. Это было неслыханно. Он улыбался ей. Но от этого краше не стал — любые его гримасы были ей противны, кроме тех, что вызваны болью. Он что-то говорил. Он положил на стол перед ней книгу и говорил, прекрасно зная, что Агата его не слышит. Злоба скрючилась на ее влажных серых губах.

— Говори громче! Чего ты хочешь?

Он подошёл ближе и прижал носовой платок к носу. Это было умышленное оскорбление.

Агата повторила ещё раз:

— Говори громче, Джордж! Ты же знаешь, я плохо слышу. Чем обязана такой чести, а? А? У меня день рождения только в понедельник.

Уголёк пролил немного молока из блюдца, и две белые капли, как два белых глаза, застыли на покрывале. Агата смахнула их.

Джордж подошёл ближе, чем когда-либо. Он наклонился к серому волосатому уху и громко сказал:

— Сейчас ты меня слышишь, старушенция?

— Да. Я тебя слышу. И больше никаких оскорблений, или расскажу всё Элизабет.

— У меня для тебя плохие новости, старушенция.

— А? Что такое? Что такое? Я знала, ты бы не явился с хорошими новостями, только с плохими. У тебя это на лице написано. Говори.

Джордж посмотрел на неё и потряс головой. Улыбка сошла с лица. Сейчас он был спокойным, серьёзным и решительным.

— Праздника в понедельник не будет.

Агата почувствовала, как кровь запульсировала в её старом теле. Она должна быть осторожна. Если он пришёл, чтобы загнать её в гроб своими насмешками, она должна быть очень осторожна.

— Вздор. Ты не можешь помешать, хотя это доставило бы тебе огромное удовольствие.

— Я должен помешать, старушенция. Иначе ты превратишься в лгунью.

Агата открыто посмотрела на Джорджа. Давний враг. Нужно остерегаться его выходок.

— Оставь меня. Оставь меня в покое.

— Ты слышишь меня? Ты должна меня услышать, это важно! Когда Морвенна выходила замуж за преподобного Осборна Уитворта, я заметил церковную книгу и увидел, что записи там ведутся уже полтора века. Вчера, проходя мимо, я зашел к мистеру Оджерсу и потратил полчаса, чтобы просмотреть эту книгу. Любопытное чтиво — вся история Полдарков и Тренвитов высохшими старыми чернилами. Почти такими же старыми и выцветшими, как ты, старушенция.

Агата не отвечала. Она смотрела на него сощуренными ядовитыми глазками.

— Я просмотрел записи крещений. И искал твое в 1695-ом. Но ничего не нашел. Ты слышишь меня? Его там нет! Согласно записям, тебя крестили в сентябре 1697-го. Что ты на это скажешь?

У Агаты заколотилось сердце. Ей показалось, будто оно бьется прямо у нее в голове. Спокойно. Спокойно. Не позволяй ему взять верх.

— Это вранье, паршивец, вранье! Ничего такого там...

— Послушай, старушенция. Ты еще меня слышишь? Я на этом не успокоился, потому как крещение не обязательно происходит сразу после рождения. Весь вчерашний день, и вечер и сегодняшнее утро слуги по моему приказанию разбирали хлам в старой комнатушке над кухней. Когда реставрировали дом, туда сбрасывали всё ненужное. Ты слышишь? Я подойду поближе. Я скажу тебе прямо в ухо. Мы нашли старую семейную Библию, которая раньше лежала внизу в зале, когда отец Фрэнсиса был жив, и, представь себе, я нашел там запись. Сейчас прочту. Или сама прочитаешь? Вот!

Взяв книгу со стола, он открыл ее и предложил Агате, но та лишь съежилась еще больше.

— Тогда я прочту. Осмелюсь полагать, этот почерк принадлежит твоему отцу, чернила совсем светлые. Но очень, очень четкие, старушенция. Очень четкие. Здесь говорится: «В десятый день августа 1697 года, сырым летним утром в одиннадцать часов родился наш первенец, дочь, Агата Мэри, хвала Господу». Ты слышишь меня или прочитать еще раз?

— Слышу.

— А рядом на полях другим почерком написано: «Крещена третьего сентября». Так что, старушенция, в следующий понедельник тебе будет только девяносто восемь.

Агата сидела совершенно неподвижно. Черный кот, не подозревающий о ее смятении, посмотрел на нее, зевнул и попытался устроиться рядом. Джордж повернулся, отнес книгу к столу у окна, вернулся обратно и посмотрел на свою жертву. Он годами мечтал отомстить этой старухе. Всё произошло слишком давно, никто уже не помнил причин этой вражды, было ли это взаимное неприятие с самого начала или кто-то кого-то обидел. Но сейчас уже слишком поздно это исправлять, слишком поздно для того, чтобы забыть обо всем и закопать топор войны.

— Ты слышишь меня? Я иду вниз приказать, чтобы всем, кто принял твое приглашение, отослали письма. В них будет написано, что ты ошиблась в своем возрасте, и новые приглашения вышлют через два года.

— Ты не посмеешь! Элизабет никогда, никогда не позволит тебе! Не позволит! Не позволит!

— Она не сможет меня остановить. Я хозяин в этом доме, и хотя разрешил бы провести этот праздник здесь, но не собираюсь участвовать в вопиющем обмане. Тебе девяносто семь, старушенция. В понедельник будет девяносто восемь. Поживи еще пару лет, и можешь снова приглашать своих друзей.

Ты пытаешься контролировать свои чувства. Вся железная дисциплина и накопленная с годами стойкость подсказывают, как поступить: закрыть глаза, глубоко дышать, выкинуть из головы злобу и помнить только о выживании. Как много раз это уже помогало в будничных проблемах! Громкие перебранки и ссоры были лишь поверхностными бурями, не волновали по-настоящему, глубоко. Ты научилась это делать... Но иногда дисциплина не помогает. Бешеная ярость вскипает и вырывается наружу через все преграды, и ты становишься беззащитной против навалившихся чувств, которые сметают тебя и могут уничтожить.