Затмение

— Да, — сказал Оджерс. — Ну да, так вы и делали.

По натуре он не был агрессивным, не имея ни денег, ни происхождения, потакающих надменности. Но он получил четкие указания.

— Я видел вас там — вас и ваших друзей. Именно об этом я и пришел поговорить. Вчера перед началом службы вы пели — пели и пели десять минут кряду. Такое поведение не подобает нашей церкви и моему положению служителя, обладающего духовным саном. Вы приходите со своей группой каждую неделю, садитесь вместе и ведете себя так, будто посреди основной службы у вас проходит своя собственная!

— А? Сэр, мы этого не хотели. Мы приходим вместе, как вы и сказали, садимся вместе и поем вместе, чтобы засвидетельствовать наше обращение к Евангелию Христову, чтобы показать, как Агнец Божий даровал нам спасение. Все мы...

— Вы говорите об обращении к Евангелию Христову при том, что вы и вся ваша секта неоднократно пытались подорвать авторитет церкви Христовой, разве не так? Низвергнуть ее священные доктрины и учредить враждебные и революционные порядки. В этом нет никаких сомнений, вы и вам подобные намереваются свергнуть закон и порядок, и истинные наставленья Божьи в его рукоположенной и священной обители!

Начало у мистера Оджерса вышло слабоватым, но с каждым словом он всё больше распалялся. Предрассудки Джорджа разожгли его собственные. Поглаживая кончиками пальцев пуговицы жилета и глубоко вдохнув, он собирался было продолжить, но Сэм его перебил.

— Так, сэр, вы столь рьяно тут о нас выражаетесь, но правды в этом нет — не от Христа всё это. Ни единожды, ни мыслью, ни словом, ни поступком мы или кто-либо из нас не хотели низвергать священные доктрины — мы стремимся восполнить их там, где про них напрочь забыли! Раскаянием истинным и принятием грехов наших мы обретаем Божью благодать, как показал нам Иисус Христос. Он был открыт для всех — для каждого из нас, кто смог склонить колени и признать свои ошибки! Только так он мог обрести Его благословение. И вы тоже можете, как и любой из нас!

— Да как вы смеете говорить это мне! Мне — кому по праву рукоположения были дарованы власть и благодать Апостольского преемства...

— Может быть. Мне об этом ничего не известно. Но мы не посягаем на священные доктрины. Всё, о чем мы просим — грешникам подумать о грехах своих и спасаться от гнева грядущего. Мы ходим в церковь. Регулярно. И ищем прощения и спасения во Христе. Скажите, сэр, что здесь плохого? Мы соблюдаем заповеди, завещанные нашим высокочтимым отцом, мистером Уэсли, и этим...

— А! — воскликнул мистер Оджерс, бросаясь в атаку. — А! Вот значит что! Вы прославляете этого человека — этого проповедника, отринувшего истинную веру — и ставите его превыше англиканской церкви! Вот об этом я и говорю — вы не признаете истинно священную власть! Когда вы приходите в церковь...

— Довольно, — сказал Сэм, разгорячившись. — Сэр, — запоздало добавил он. — И что мы видим, приходя в церковь? А? Базар ей-богу, а не дом Господень. Среди прихожан разговоров только что о ценах на олово. Да о том, что яиц зимой будет не хватать. Ребятня носится как оголтелая. Бабы сплетничают, мужики орут во всю глотку через проходы. Не самое достойное и приличное поведение. Будто сам Сатана влез в святую обитель и завладел ею!

— Сатана и вправду влез! — парировал мистер Оджерс. — Но не в тех, кто покорно внемлет наставлениям церкви Англии. А в таких людей, как вы — желающих свергнуть законную власть в церкви и стране! Выбор-то здесь не особо большой — бунтарские секты вроде вашей с этими независимыми классами [14] и вечерями любви [15] , и вашей убежденностью в... в религиозной просветленности, и эти якобинские клубы, которые сначала проповедуют среди неграмотного сброда равенство и учат нахальству и неуважению к своим господам, а потом организуют подлую революцию, которая в конце концов отрицает Христа и приводит всё человечество на самое дно.

14

Общины методистов подразделялись на небольшие группы под названием «классы», где верующие исповедовались друг перед другом в своих грехах и занимались религиозной и благотворительной деятельностью, что способствовало построению более близких отношений между членами методистских общин.

15

Вечеря любви — общий стол или трапеза в первенствующей церкви, состоящая из добровольных подношений верующих.

Спор разгорался, и чем больше они раздражались, тем менее понятной становилась их речь. В конце концов Оджерс демонстративно встал и, хлопнув дверью, покинул дом. Сэм, скорее всего, не улучшил положение дел, вновь открыв дверь и предложив мистеру Оджерсу помочь взобраться на взятую взаймы лошадь — помощь, которая сначала была в гневе отвергнута, а потом с тем же гневом принята. Когда лошадь с болтающимся словно корова на заборе мистером Оджерсом развернулась обратно, Сэм сказал:

— Я буду молиться за вас, сэр, каждый божий день!

И остался стоять под дождем, пока священник не скрылся за холмом. На его лице не было злобы, но по мере того, как проходило раздражение, линии смягчались. Улыбнувшись, он поглядел на свои напряженные руки и расслабил их. Не следовало вести себя так человеку, обретшему Спасение.

В результате Оджерс запретил им посещать церковь. Сэм не знал законов, но сомневался, что кто-либо имеет право так поступать. Однажды подобное уже произошло в Иллагане. Но при столь враждебном отношении со стороны пастора всё равно будет трудно посещать богослужения в церкви. Конечно, это было возможно. Сопротивление гонениям было привилегией для каждого последователя Христа. Но имя пастора и его авторитет до сих пор кое-что значили в глазах многих прихожан. Некоторые не захотели бы бросить ему вызов. А это означало только одно — церковь святого Эрмина в Марасанвосе. Совсем не ходить в церковь ведь нельзя.

Он знал, что Дрейка это не обрадует. Дрейк по какой-то причине всегда с нетерпением ждал, когда они пойдут в церковь Сола, а церковь святого Эрмина была ему не по душе. Сэм пожал плечами. Что ж, завтра вечером состоится молитвенное собрание. Наверняка давним его членам будет что сказать.

Глава восьмая

Росс виделся с Хеншоу почти каждый день, но прошло целых два месяца, прежде чем он упомянул слухи об Уил-Лежер, которые Харрис Паско поведал ему в июне. К этому времени слухи распространились по всем окрестностям, но Хеншоу до сих пор не сказал ни слова.

В середине августа стукнуло три месяца со времени последнего «распределительного дня» на Уил-Грейс. В тот день вольные рудокопы в последний раз торговались за забои, соглашаясь поднимать руду на поверхность собственными усилиями и за свой счет, исключая накладные расходы типа откачки воды и так далее, в обмен на соответствующую долю в стоимости добытой руды.

На некоторых шахтах такой аукцион организовывался раз в два месяца или квартал, чтобы дать шахтерам возможность принять участие в торгах друг с другом. Россу такой порядок не нравился, так как шахтеры из-за этого были не в ладах. Пара, работавшая в особо прибыльном забое, всегда попадала под удар заниженных ставок своих соседей. Поэтому распределение на следующие три месяца провели лично Росс и Хеншоу. Обсуждение проходило за столом в мирной и спокойной обстановке. Остальных звали, только если обладатели забоев не могли прийти к соглашению с владельцем и капитаном. В целом в этот раз разногласий не наблюдалось.

Большинство вольных рудокопов до Рождества работали за двенадцать шиллингов шесть пенсов с каждого фунта стерлинга и сорвали крупный куш, когда в октябре шахта начала приносить прибыль. С тех пор прошло уже три распределительных дня, и процент прибыли шахтеров уже два раза сокращался, как это обычно бывало, так что теперь сделки совершались в пределах от четырех шиллингов шести пенсов до шести шиллингов шести пенсов с фунта. Хеншоу настаивал на дальнейшем снижении, но Росс отказался — пусть получат причитающееся.