Затмение

– Ты права. В это очень сложно поверить.

– Даже не нужно далеко ходить за примером, – продолжала я. – Жанна, будучи хирургом высокого уровня, имея тонкое профессиональное чутьё, отказалась от вступления в научную группу. И вот уже два года спокойно сидит в своём медпункте. Выдаёт лекарства и делает элементарные перевязки.

– Хирург высокого уровня… – задумчиво повторил за мной Жан. – А загремела сюда небось из-за врачебной ошибки.

Опять он интересуется Жанкой, подумала я, а ведь ещё даже не поинтересовался, как я сюда попала. Но вслух ответила:

– Не совсем. Она сама тебе когда-нибудь расскажет свою грустную историю. Хотя это и не заведено среди базистов.

– Почему же? Ведь всем здесь известно, по какому принципу отбирают заключённых на базу.

– Да, ты прав. Но все люди разные и всё равно возникали некоторые недопонимания. Несколько лет назад, ещё до моего появления на базе, люди делились своими историями с окружающими. Так вот, находились те, у кого история соседа вызывала сомнения в его невиновности. Из-за этого начинались волнения внутри общества. Тогда Жданов чётко постановил: не разглашать своих судебных дел. Базисты с радостью приняли новое правило. Ходили даже слухи, что некоторых особо ценных экземпляров Жданов перехватывал после зала суда, невзирая на степень их вины.

– То есть, вполне вероятно, среди нас ходят и истинные убийцы?

– Это только слухи. Сам понимаешь, – пожала я плечами.

– Ну а тебя за что судили? – Похоже, Жан не обратил внимания на правило неразглашения. Или же просто решил, что на нас оно не распространяется.

– За непредумышленное убийство троих человек, – не раздумывая, ответила я.

– Как же так вышло? – участливо поинтересовался он, видимо, заметив, как я погрустнела и напряглась. – Хотя ты, конечно же, не должна мне ничего рассказывать, – опомнился он.

– Что ты. Мне абсолютно нечего стыдиться. Со дня аварии я так ни разу и не почувствовала себя виноватой. Даже не знаю, хорошо это или плохо.

Я в подробностях начала рассказывать Жану о событиях, повлёкших за собой неутешительный судебный приговор, даже не подозревая, что будет так тяжело снова вспоминать аварию, суд – особенно проговаривать вслух всё то, что тогда произошло. Последний раз я рассказывала эту историю год назад Жанне. На глазах моих проступили слёзы. Заструившись по щекам, они падали на толстовку, и без того мокрую от дождя.

Жан, всё это время подливавший вина в мой стакан, подошёл поближе и участливо прикрыл своей тёплой ладонью мою холодную руку. Когда я закончила, Жан заговорил.

– Тебе, несомненно, не в чем себя винить. Ты молодец, что так хорошо держишься. – Он взял и вторую мою замерзшую руку в свои ладони. – Ты такая холодная. Нужно высушить одежду.

Жан заботливо снял с моих плеч мокрую толстовку, приблизившись при этом настолько, что я чувствовала его тёплое дыхание. Заметив, что я вся дрожу, он подошёл ещё ближе и прижал меня к себе, видимо, пытаясь обогреть.

Мне действительно стало теплее. Но от осознания того, что Жан так близко, что он обнимает меня, пусть даже с целью всего лишь согреть, дрожь в моём теле не унималась, а, наоборот, нарастала. С чем можно сравнить это состояние? Возможно, только лишь с самым первым поцелуем. С самой первой любовью. Пока я пыталась найти красочное описание своему мироощущению в этот момент, я почувствовала на своей шее мягкое тёплое прикосновение – Жан коснулся меня губами. Я не могла поверить своим собственным ощущениям – настолько это было сказочно и волшебно. Впрочем, именно так, как я сама того желала.

Секунду спустя Жан так же нежно коснулся мочки моего уха. Очередной невидимый разряд пронзил моё тело. А ещё через секунду он примкнул губами к моим губам. В этот момент ушла дрожь, прошёл страх. Теперь всё так, как должно было быть. Не слишком ли быстро? Нет. Скорее это как раз то, чего я ждала очень долго. Слишком очевидно было взаимное притяжение, и не было никаких причин с ним бороться.

Не прошло и минуты, как моя мокрая футболка полетела на пол вслед за толстовкой. Стало совсем тепло. Жан снял с себя рубашку, накинул её на мои плечи и взял меня на руки. Продолжая осыпать поцелуями моё лицо и шею, он опустился вместе со мной на пол, застланный толстым слоем соломы.

Лишь первые несколько секунд я чувствовала острые покалывания сухого сена на спине, даже сквозь рубашку Жана, служившую импровизированной простынкой. Но все последующие мгновения мне казалось, что я лежу на мягчайшей перине. Потому что рядом был Жан, человек, которому, несомненно, суждено было стать самым любимым и самым желанным на свете.

Не знаю, сколько времени прошло, прежде чем закончился дождь. Уютно устроившись на плече Жана, я рассматривала балочную конструкцию, на которой держался купол ангара. Нам обоим было жарко, капельки пота проступили на наших загорелых телах. Мы несколько минут удовлетворённо молчали, прислушиваясь, как снаружи ветер шелестит мокрой листвой деревьев. Была уже глубокая ночь, о чём свидетельствовали громкие уханья лесного филина и голубоватый свет растущей луны за окном.

Наконец Жан потянулся за своими джинсами, которые лежали совсем рядом, и извлёк из кармана пачку «Мальборо».

– Остатки былой роскоши, – улыбнулся он, открывая неполную пачку.

– Не волнуйся, на базе курить не запрещено. В каталоге, по которому базисты заказывают необходимые вещи, сигареты тоже есть.

– Мне всё больше нравится ваша база. В таком случае я поделюсь с тобой папироской, – подмигнул Жан.

– Спасибо, не откажусь.

Закурив, мы помолчали ещё несколько минут. Мне не терпелось задать Жану множество вопросов, но начала я именно с этого:

– За что тебя осудили? – негромко поинтересовалась я. В конце концов, я поведала ему всю свою историю. А про себя он не сказал ни слова.

– За предумышленное убийство, совершённое с особой жестокостью, – ровным тоном ответил Жан.

Меня передёрнуло от ответа. Вполне можно вообразить, как невинному человеку шьют предумышленное убийство. Например, как в Жанкином случае. Но как сюда можно было приплести «особую жестокость» и в чём она состояла?

– Тридцать пять ножевых ранений, – ответил Жан на мой молчаливый вопрос. – Учитывая то, что первый же удар в сердце был смертельным.

Я продолжала молчать. Теперь Жан просто не мог не рассказать мне, как всё случилось. Видимо, он и сам это понимал, потому что тяжело вздохнул и затушил сигарету, как будто собираясь с мыслями.

– Я бы и сам никогда не подумал, но эта история началась очень давно, ещё в школьные годы, – начал Жан. – Во время учёбы в старших классах я играл в школьной рок-группе. Причём не только играл, но иногда и солировал. Мы выступали на всех школьных концертах, не обделяли своим вниманием ни одну дворовую посиделку. Ты можешь себе представить, какой популярностью я и мои товарищи по группе пользовались у девушек. Кто-то из ребят просто упивался подобным успехом у противоположенного пола, но меня это не сильно трогало, скорее даже угнетало. Мне нравились прилежные девочки из интеллигентных семей. Такие не сидели во дворах или подъездах, не балдели от блатных аккордов. Они были горды и неприступны. Но это вовсе не значило, что мне трудно было завоевать их расположение. Они на меня не вешались, и это было главным их плюсом. Завоевать-то я их завоёвывал, причём без особых усилий. Но всегда находились сумасшедшие поклонницы и фанатки, которые могли затравить мою пассию так, что она без объяснения причин переставала со мной общаться. Впрочем, и от этого я сильно не страдал. К тому же у меня просто не было ни сил, ни желания разбираться с толпой одуревших малолеток. Так вот, девушка Саша была как раз одной из них. Она училась на класс младше. Когда я уже окончил школу и ажиотаж вокруг моей персоны понемногу спал, она часто крутилась около моего подъезда. Поджидала, когда я выйду из дома, когда вернусь. Порой могла караулить меня на моей же лестничной площадке. А я как раз поступил на первый курс университета, закружился в студенческой суматохе, совсем забросил гитару и посиделки с друзьями.