Затянутый узел. Этап второй. Принцип домино

— Что за река здесь?

— Обь. До нее еще десять километров.

— Занесла нелегкая. Вагоны чистили солдаты?

— Военные. С автоматами.

— И сколько же времени я не просыхаю?

— Восьмые сутки.

— Кто же вас кормит?

— Кухня на колесах. Два раза в день на платформу к третьему вагону подвозят, и все выходят с котелками. Еще хлеб дают.

— Ага! Получил паек и обратно в зону, сделали из поезда концлагерь. Умеют наводить порядок.

— Если вас увидят, то заберут.

— Не выдашь — не возьмут.

— Никто вас не выдаст, если сами на перрон не вывалитесь. Клубнев зашел в купе и осмотрел вешалки.

— Форма твоего напарника? — спросил он, указав на висящий китель и фуражку.

— Да. Его в одной рубашке увели, а документы у всех забрали.

— Я кителек одолжу на время.

— Он вас не спасет.

— Поживем увидим.

Китель пришелся впору, и фуражка тоже.

— Бывай, подружка, бог даст, свидимся.

В следующем вагоне Клубнев нашел целую бутылку коньяка, он и ее прихватил с собой. В купе проводника сидели четыре женщины и что-то громко обсуждали. Ему удалось проскользнуть незамеченным.

Четвертый вагон от конца оказался «мягким». В таких условиях ездят важные персоны и лучше им не попадаться на глаза. Но не получилось — из туалета вышел обритый наголо мужчина лет сорока пяти в хромовых сапогах, офицерских галифе на подтяжках, и белой нижней рубахе. Они едва не стукнулись лбами.

— Ты откуда взялся, хмырь болотный? — рявкнул лысый.

— Только не думай, что тебе одному гулять можно. Если хожу здесь, значит, надо.

Лысый оторопел от такого хамства.

— Чекист, что ли?

— Много вопросов задаешь.

— Ты знаешь, кто я такой?

— А мне насрать. Где-нибудь ты и «кто такой», а здесь ты пассажир, пока я в это верю.

— Ну ладно, ладно, не ерепенься. Коньяк не тяжело таскать?

— Тяжело, пока в руках. Могу поделиться.

.— Оно бы в самый раз было.

— Есть стаканы?

Они прошли в купе. Два дивана, окна зашторены плюшевыми занавесками, на вешалке — мундир майора внутренних войск, портупея с расстегнутой кобурой без пистолета и фуражка. На столе — два стакана, вяленая рыба, сушки с маком и банка со шпротами.

— Паек доедаешь, майор, местная бурда тебе не по вкусу?

— Что спрашиваешь, если знаешь. Садись.

Клубнев подошел к столику и понюхал стаканы.

— Пили дня два назад. Зубровку. А где твой приятель?

Майор напрягся.

— Нет у меня приятеля. Жену увели в заложницы, меня оставили.

— Женщины не пьют зубровку стаканами.

— Моя пьет. Разливай.

Клубнев откупорил бутылку и наполнил стаканы.

— Со знакомством.

— Меня зовут Виктор, — представился майор.

— Андрей.

Выпили залпом, закусывали рыбой.

— Этапы перегоняли из Владивостока в Магадан?

— Откуда знаешь?

— Рыбку вялили на Колыме. Серебристая кефаль. Хорошая штука, только ее мало, на материк друзьям отправляют в качестве подарка. А шпроты дальневосточные. Вот и вся хитрость, Витя.

— Наливай еще.

Выпили. Майор начал заметно хмелеть.

— На Колыме перемены. Генерала в Москву вызвали, и он не вернулся. Жди неприятностей, коса косит без разбора. Подвернулся случай перевестись в Свердловское управление, вот я со своим замом и сорвался. А тут на тебе, в ловушку угодили.

— Сегодня в Магадане генерал пропал, завтра в Свердловске. Не набегаешься.

— Это ты верно заметил, Андрюша. Бегай, не бегай, в итоге клетка одна на всех.

— Пистолет твой куда делся? В кармане его нет, галифе не топорщатся. Под подушкой тоже нет. Я сижу на твоем диване, а ты на месте жены. Колись, Витя.

— Глазастый, гад! Точно, чекист. Может, ты и прав, пора колоться, бежать мне без жены некуда. А его все равно найдут. Только я тут ни при чем. Шальной парень был.

— Где он?

— Идем, покажу.

Майор встал и вышел в коридор, немного покачиваясь. Осмотревшись по сторонам, достал из кармана ключ и открыл соседнее купе.

Клубнев зашел первым.

Мужчина в кителе капитана сидел на диване, положив голову на столик. В правом виске зияла черная дыра, на щеке запеклась струйка крови. Правая рука, сжимавшая пистолет, безвольно повисла.

— Самострел чистой воды, — пробурчал майор.

— А пистолет твой?

— В том-то все и дело. Его ствол я в своем чемодане запер, будто мысли его прочитал. Молодой, горячий и дурной.

— Ну о дурости говорить рано, труп к психиатру на обследование не направишь. Выкладывай свою версию, майор.

— Мы купили два купе. Одно я с женой, другое он с женой. Об отъезде знали за два дня. Сашка ревнив был как черт. И не без оснований. Жена у него — краля высший сорт. Поезд стоит на парах, а ее все нет и нет. Он без нее садиться не хотел, его силой впихнули. Тронулись. Километров десять отъехали, а тут проводница из соседнего вагона приходит и передает ему записку. От открыл и видит Нюркин почерк. Так, мол, и так, люблю другого. Моряка. Из порта уехать не могу, прости, что не призналась раньше, думала, пройдет, а когда дело дошло до выбора, то поняла, останусь с ним. Прощай и не поминай лихом. Двое суток капитан не ел, не пил, не спал, молчал. Когда мы здесь застряли и всех гражданских увели, меня тоже подкосило. Достал запасы зубровки, позвал его выпить. Несладко стало, как только Василису уволокли. Выпили. Дальше я не помню, отключился. Проснулся утром — Сашки нет. Я пошел в его купе, остальное ты видишь сам. Я ничего не трогал и даже заходить не стал. Спер у проводника вагонный ключ и запер купе. Двое суток прийти в себя не могу. Пистолет мой, но трогать его боюсь.

— Где записка от жены?

— Смял он ее и выбросил в окно. Я успокаивал, как мог. Молодой, мол, еще, баб на твой век хватит…

— Плохо твое дело, майор.

— Сам знаю, за меньшее сажают. Через мои руки тысячи прошли. Сил нет уже ждать, извелся.

— Ладно, подумаем. Надо для начала коньяк допить.

Вернулись к столу, разлили остатки коньяка, выпили. Клубнев

сделал резкое движение, и майор отключился.

Павел снял с него мундир, руки связал за спиной — ничего, с голоду не сдохнет, до рыбы и воды ртом дотянется. Чтобы оставить видимые следы бандитского нападения, пришлось разбить бутылку о его голову.

Павел переоделся, достал чемодан, нашел в нем бритву, побрился, проверил карманы. Документы на месте: «Дальневосточный край, краевой отдел внутренних войск, старший оперуполномоченный по особо важным делам майор Виктор Ошуров». Фотография плохая. Павел посмотрелся в зеркало и остался собой доволен. Надев портупею, вышел и запер купе на ключ. В соседнем купе вынул пистолет из окостеневших пальцев покойника и сунул его в кобуру. На столе заметил записку: «В моей смерти виноват я сам! Судить себя я тоже буду сам. Моя жизнь принадлежит мне, а не Сталину! Устал от сволочей! Сашка Богданов».