Зауряд-полк (Преображение России - 8)

– Нет! Уходить вы не имеете права!
– попробовал было начальственно прикрикнуть Генкель, но Ливенцев усмехнулся:

– Е-рун-да! Как это так не имею права?.. Вот взял и ушел!

И быстро двинулся к выходу.

– Я сейчас же еду к командиру дружины!
– кричал ему в спину Генкель.

– Можете! Не запрещаю!
– отозвался Ливенцев от дверей и, не обернувшись, пошел домой обедать.

А дома ждал его ратник с одного из постов Степан Малаха, который передал ему словесное приказание зайти на вокзал вечером.

– От кого приказание?
– спросил Ливенцев.

– Жандарм с седой бородой переказывал, ваше благородие.

– Вахмистр? Гончаренко?

– Не могу знать, как фамилия. А медаль он имеет золотую.

– Значит, вахмистр передал тебе... А от кого приказание?

– От якого-сь полковника.

Ливенцев понял, что приказание идет от жандармского полковника Черокова, и подумал, что, может быть, Генкель успел поговорить с ним по телефону, с этим Чероковым, может, они были когда-нибудь сослуживцами...

Черокова он видел всего только раз, когда принимал посты на железной дороге, так как посты эти каким-то образом были в ведении жандармской власти и дежурный по вокзалу жандарм обыкновенно добывал ему дрезину для объезда постов и рабочих, чтобы вертеть дрезину.

Вечером Ливенцев поехал на вокзал, где старый вахмистр Гончаренко, по своей представительности годившийся в генерал-губернаторы, нагнувшись к нему, сказал ему тихо и таинственно:

– Дня через два ожидаем его величество.

– Вот как!
– очень удивился Ливенцев.
– Отчего же нигде об этом ничего не говорят?

– То есть, где же это нигде?
– осведомился Гончаренко.

– Да вот я был сегодня в штабе дружины и в штабе бригады - нигде ничего не слыхал.

Жандарм стал совсем таинственным и сказал почти шепотом:

– Секретная депеша, только в обед получена.

– Ну, у меня на постах все в порядке. А завтра поеду - кормовые деньги раздам.

– Завтра я распоряжусь, значит, насчет дрезины... А ко скольким часам дрезину заказать?

– Часам так к одиннадцати, я думаю.

– Слушаю, - сказал Гончаренко.
– А теперь пойдемте, я вас проведу к начальнику.

И когда шел за огромным вахмистром Ливенцев по плохо замощенному вокзальному двору к двухэтажному дому жандармского управления, он смутно представлял себе Черокова, как человека незначительной внешности, но с какими-то странными, аспидно-сине-молочными, холодными и совершенно неподвижными, как у амфибии, глазами. Конечно, покушений на железной дороге ждали не от внешних врагов, а от внутренних, почему и ведал постами начальник жандармского управления.

В кабинете Черокова горела электрическая лампочка, но окна были наглухо, как везде в Севастополе, задернуты черными занавесками. В такой обстановке аспидно-сине-молочные глаза его стали еще более загадочны, и когда вошел сопровождаемый вахмистром Ливенцев, Чероков, подавая ему руку, так долго и пристально и совершенно не мигая глядел на него, что Ливенцеву стало не по себе и он передернул плечами.

Наконец, тихо, но отчетливо сказал Чероков, когда Гончаренко вышел:

– Его величество ожидается здесь на днях, но сегодня пока никому не говорите об этом.

Он помолчал немного и добавил уже более громко:

– Скажите, за всех людей ваших вы можете поручиться?

– Гм... Безусловно за всех, - уверенно сказал Ливенцев.

– Но ведь вы... Вам хорошо известно, что заводских рабочих между ними нет?

Ливенцев вспомнил, что говорилось что-то о заводских рабочих, когда Урфалов отбирал на посты людей, и сказал:

– Выбирали исключительно сельчан.

– Угу... Сельчан...

Неподвижные глаза Черокова не выдавали ни малейшей работы его мозга, и Ливенцев не мог уловить, когда появилось в нем соображение о немцах-колонистах, но он сказал вдруг:

– Немцы-колонисты ведь тоже сельчане, а у вас они в ротах имеются.

– И на постах есть немцы-колонисты, - сказал Ливенцев, вспоминая, что пост на одном из мостов подобрался исключительно из немцев.

– Ка-ак?! Есть? На постах?..

Глаза Черокова не замигали и не стали шире, они только как будто осветились откуда-то изнутри и побелели.

– Каким же это образом?.. И много их?

– Один пост.

– Це-лый по-ст? Исключительно из немцев?

Чероков даже хлопнул по столу руками.

– Да, целый пост: восемь человек.

– Как же это вы мне ничего об этом не донесли?

– Да ведь это не Вильгельмовы немцы, - улыбнулся его тревоге Ливенцев, - это самые лояльные, наши немцы. Тем более что они не полковники, не генералы, не адмиралы...

– А вы почем знаете, что они лояльные, эти ваши немцы? Нет, уж пожалуйста, ни за кого не ручайтесь! Скажите, чтобы завтра же их в роту, а на их место - русских. Чтобы ни одного немца и ни одного заводского рабочего не было на охране пути! Непременно!

– Заводские рабочие у нас в роте ведь только старые, свыше сорока лет...
– сказал Ливенцев.

– Все равно! Чтобы никаких не было! А главное - немцев!

– Хорошо. Завтра же немцев заменят другими: людей хватит.

– Непременно!.. Потом вот что...
– И долго и так же неподвижно глядел Чероков, пока заговорил связно: - Порядок охраны пути будет таков, что ваши люди поедут на другие посты вдоль пути, перед туннелями, по направлению к Бахчисараю, а на туннели мы других поставим. Так вот, вы своим людям внушите, как они должны стоять на охране пути при следовании его величества: лицом в поле, и чести не отдавать, потому что их обязанность зорко смотреть за местностью и никого к пути не подпускать, а в случае чего подозрительного...

Так как Чероков остановился тут, то Ливенцев за него докончил:

– Открывать огонь?

– Разумеется, если только кто-нибудь будет не слушаться окриков и подходить к пути с явными намерениями...

Ливенцев не понял, что это за явные намерения, но сказал:

– Понимаю. Думаю, что люди наши свои обязанности твердо знают.

Странные глаза Черокова все-таки стремились вползти к нему в душу, должно быть, чтобы обнаружить, не слишком ли он легкомыслен, и прицелившаяся неподвижность этих сине-аспидных глаз начала уже надоедать Ливенцеву, почему он поднялся, откланялся Черокову, еще раз сказал, что немцев заменит русскими и обязанности часовых им всем напомнит, и вышел.