Зауряд-полк (Преображение России - 8)

Чтобы добраться туда, взяли трех парных извозчиков, причем хитроумный Гусликов, затеявший этот пикник, посадил Ливенцева вместе с Фомкой и Яшкой, а сам со своей дамой из Ахалцыха уселся против Пернатого и Анастасии Георгиевны. В экипаж к Мазанке, Урфалову и Кароли втиснулся никем не прошенный Переведенов. Впрочем, не были приглашены и кое-кто еще из дружины: сам Полетика по причине его семейного горя, трое зауряд-прапорщиков по причине их маленького, как теперь уже вследствие дороговизны оказалось, жалованья (хотя Ливенцев получал столько же, сколько они, но его упорно продолжали считать богатым); наконец, Эльша не приглашали потому, что близкое знакомство со всеми зауряд-дамами Севастополя очень гибельно отозвалось на его здоровье, и в последние дни он ходил мрачный и трезвый и значительно похудевший, - бычьего подгрудка как не бывало, вместо него жались одна к другой многочисленные желтые складки. Лечился он у местного специалиста по секретным болезням и при встречах сам уныло просил не подавать ему руки.

Ливенцев, сидя против Фомки и Яшки на переднем сиденье экипажа, отлично понимал, конечно, что он должен был говорить всякие смешные вещи, рассказывать анекдоты или даже показывать какие-нибудь фокусы, как это отлично умеют делать признанные дамские кавалеры, молодые подпоручики или даже поручики, если они не женаты. Но он вообще плох был насчет анекдотов, и легкие разговоры ему далеко не всегда удавались, - он больше любил слушать, что говорят другие, и теперь надеялся больше на бойкую Фомку, чем на ее сестру.

Они принарядились обе: на них были задорные шляпки, с красной розой у Фомки и с синей у Яшки, новенькие модные, должно быть, жакеты и коричневые лайковые перчатки, и они так ожидающе смотрели на него, когда тронулись лошади, что он понял их: с ними можно было говорить о чем угодно, только не о взятии Перемышля, и он сказал вдруг:

– Вы бывали в Москве?

– А что? В детстве один раз были, - ответила Фомка.

– Там есть одна улица, называется Коровий Брод. Красивенькое название, не так ли?

– О, очень!

– Изволь-ка жить на такой улице!
– засмеялась Яшка.

– Даже и сказать кому-нибудь неловко, а? "Живу на Коровьем Броде", черт знает что! Но если когда-нибудь вам придется все-таки жить на этой улице, говорите: "Живу на Босфоре". Это, представьте, одно и то же!

– Рас-ска-зы-вайте!
– вознегодовала Фомка, а Яшка рассмеялась звонко.

– Вот видите, как бывает с правдой: ее всегда принимают за обиду или за шутку, смотря по темпераменту. Между тем Босфор по-гречески значит - Коровий Брод. Это совершенно буквально! Зато красота-то какая: Бо-сфор!

– Нет, вы в самом деле это? Вы не шутите?
– спросила Яшка, между тем как Фомка смотрела испытующе.

– Совершенно серьезно! Так иногда можно красиво сказать что-нибудь не совсем даже и удобное для разговора.

– О-о, вы - хитрый!
– подняла палец Фомка.

– Если бы я был хитрый, я догадался бы, поступаете вы на курсы сестер милосердия или нет.

– Нет! Теперь во всяком случае нет!
– решительно сказала Фомка.
– Ведь курсы теперь уже стали длиннее, чем раньше, - несколько месяцев, а война теперь уже скоро окончится.

– Вот как! Почему?

– Ну, конечно, - раз взят Перемышль!
– пожала плечами Яшка.

– Так что и вашу будущую судьбу делают события на фронте?
– как бы удивился Ливенцев.
– Вот как печально! Совсем бы другое дело, если бы вы занялись математикой.

– Ффу!
– сказали разом обе сестры.
– Женщины - и вдруг... математика!

– Не скажите, иногда бывают женщины-математики.

– Ну, одна там какая-нибудь на сто пятьдесят миллионов!
– бурно, как и не ждал Ливенцев, вознегодовала Яшка.

– Просто выродок какой-нибудь, монстр!
– скрепила Фомка.
– И первостатейный урод при этом!

– Гм... Я вижу, что вас на такой мякине, как математика, не проведешь, - улыбнулся Ливенцев.
– Это напоминает мне одни старые стихи... Пришел, видите ли, с двумя девицами молодой человек в зоологический сад, а там, между прочим, огромная клетка с огромными птицами. Естественно, девицам хочется узнать, что за птицы такие.

Желая отличным познаньем блеснуть,

"Орлы!" - отвечает им франтик

И, вздохом волнуя тщедушную грудь,

Поправил на галстуке бантик.

И как настоящий злодей-сердцеед,

Он к клетке подвел их с поклоном,

Но девы, приняв за насмешку ответ,

Вещают торжественным тоном:

"Все ваши насмешки нисколько не злы,

Вы нас не морочьте словами.

Мы знаем отлично без вас, что орлы

Бывают с двумя головами!"

Ливенцев, окончив чтение стихов, думал, что Фомка и Яшка обидятся, но они довольно весело рассмеялись над явной глупостью каких-то двух девиц, живших в старинное время. Конечно, они-то сами знали, что орлы...

– Орлы бывают даже ручные, если их маленькими поймают, - сказала Фомка.

– Да, папа рассказывал, что на Кавказе где-то, где он в полку служил, были на одном дворе ручной орел и ручной медвежонок, - добавила Яшка.

– Только орел стал все-таки потом драть кур, - припомнила Фомка.

– А медвежонок таскал всякую еду из буфета и все в саду обнес, припомнила Яшка.

– И орла потом продали персам...

– А медвежонка продали цыганам...

– Ага! Персам, должно быть, для охоты?
– думал догадаться Ливенцев. Хотя охотятся, кажется, только с кречетами, соколами, ястребами, а орлы к этому не так способны.

– Не знаю уж, зачем его персы купили, - не помню... А медвежонка цыгане научают всяким штукам, - сказала Фомка.

– А потом им деньги зарабатывают, - добавила Яшка.

Тема эта насчет орлов, медвежат, собак, на которых потом перешли, и кошек, и даже кроликов оказалась очень богатой, и ее хватило вполне, чтобы нескучно провели время девицы Гусликовы с прапорщиком Ливенцевым, пока доехали, наконец, до Французского кладбища. И Ливенцев провел время не без пользы для себя, потому что узнал, что крольчата бывают очень забавны, а когда сосут свою мамашу, то прибегают ко всяким хитростям и даже опрокидываются очень проворно на спину и подсовываются под нее мордочками, если она лежит на животе. Но больше всего их занимали собаки, особенно фоксы и таксы.

– У меня был фоксик Тилька, - белый; пятна коричневые, - с увлечением рассказывала Яшка.
– До чего был умный, необыкновенно! В трамвае ездить с собаками не полагается, но только я в вагон, он за мной - скок! и сел рядом. Кондуктор его гонит, конечно, на остановке его вон выкидывает... Тилька сидит себе на панели. А чуть только трамвай пошел, Тилька стрелой за ним... Скок - и опять он в вагоне. Так еще до одной остановки доедет. Опять его кондуктор выкидывает. Опять он на панели сидит и ждет... Кондуктор звонок дает, трамвай пошел, он - скок! И опять со мной рядом. Так всегда и доедет до места.