Заведение
Шрифт:
— О господи! Ночь–полночь, является тут, да ещё чуть не в драку.
Бэла опять ничего не ответила, и тогда Рамратия забормотала скороговоркой:
— Глазищи-то свои выпучила, так её и испугались! Не знаешь — не говори. «Прогоню!» — кричит. Да как у неё язык-то поворачивается? Всю жизнь только тем и занималась, что прогоняла. Так я и испугалась! Рамратия никого не боится — ни тигров, ни бхутов [4] …
Бэла чуть не расхохоталась: уж очень забавно звучало это в устах Рамратии, которая больше всего на свете боялась кулаков своего мужа.
4
Бхут —
А Рамратия, укладываясь под одеяло, продолжала:
— Сама ещё только села в это кресло, а хочет, чтобы её все слушались, как, бывало, нашу прежнюю начальницу… Да, Рам ал а — вот была человек… А ты хоть лопни — до неё тебе далеко…
Рамратия протяжно зевнула.
— «Я до вас доберусь!» — передразнила она начальницу. — Добирайся, добирайся… пока до тебя самой не добрались.
Часы пробили один раз. Сколько же это — час или уже половина второго?
Свет в комнате Аннапурны тоже наконец погас. Кашлянув раза два, Рамратия сонно засопела.
Воцарилась тишина. И только тогда в душе у Бэлы словно плотину прорвало: она беззвучно заплакала. Много дней она жила спокойно, и вот снова обида, точно ножом, полоснула по сердцу. Сколько же таких обид, больших и малых, выпало на её долю! Сжав зубы, она молча переносила каждый уДар судьбы, давая волю слезам только глубокой ночью.
…А госпожа Ананд сердита на неё с того самого дня, как села в кресло секретаря Общества, которое до самого последнего дня жизни занимала тетушка Рамала. С тех пор как госпожа Ананд стала членом правления, она не упускала случая втихомолку или публично лягнуть Бэлу: о чем бы она ни говорила, в каждом её выступлении неизменно упоминались ошибки и упущения в работе подчиненной. А уж после того как умерла тетушка Рамала и госпожа Ананд стала секретарем правления, началась подлинная травля.
…Была бы сейчас жива тетушка Рамала, Бэла, не раздумывая, помчалась бы прямо к ней — на Китченер–роуд. Терпеливо выслушав её, тетушка только покачала бы укоризненно головой. «Тот, кто пасует перед первой же трудностью, не должен связывать себя обетом служения обществу, — сказала б она со вздохом. — Никогда не забывай: жизнь — та же битва. И надо не хныкать, а драться. Лучше умереть, чем постоянно терпеть унижения»…
А Бэла терпит унижения — молча, не проронив ни звука. Только теперь, когда тетушки Рамалы уже нет в живых, переносить все это стало совсем невмоготу… Ах, тетя, тетя! Все удары и мелкие нападки ты принимала на себя… Нет тебя, и госпожа Ананд, точно бичом, отхлестала твою Бэлу…
В ответ на её жалобу тетушка Рамала только усмехнулась бы ласково: «Перечитай-ка ты лучше «Сестру Ниведиту» [5] .
Она всегда в подобных случаях советовала перечитать эту книгу, учившую трудному искусству жизни.
Да, сестра Ниведита… Бэла видит её словно воочию: на шее — четки, на лбу — красная тика, знак счастья. Образ сестры Ниведиты возникает перед её мокрыми от слез глазами.
И Бэла Гупта забывается тревожным сном.
А госпожа Ананд всю ночь места себе не находит — мечется, будто рыба, выброшенная на горячий песок…
5
«Сестра Ниведита» — популярно написанная биография известной общественной деятельницы Маргарет Элизабет Нобл (1867—1911), которая, перейдя в индуизм, приняла имя Ниведита (Посвященная).
Ну
держись, Бэла Гупта! Если раньше я хотела отделаться от тебя тайком, то теперь скрываться не к чему: выгоню на виду у всех — для острастки. Да, хорошо бы отделаться от строптивой Бэлы, но как это сделать? — вот вопрос. Большинство членов правления убеждены: другого такого работника, как Бэла, не найти… Увы, нелёгкая задачка. И придраться не к чему: чиста, будто молоком вымыта, — хоть бы одно черное пятнышко нашлось, наподобие той крохотной родинки, что у неё на щеке. Старухи из правления молиться на неё готовы — смотрят, как на святую, и невдомёк им, выжившим из ума старым дурам, что никакая она не святая и в молоке её никто не купал.…Да, «девица Бэла Кумари»! Девица-то она девица, а мужчину познала давно, сомнения в этом быть не могло. У госпожи Ананд в этих делах глаз намётанный…
В доме госпожи Ананд в тот вечер собралась небольшая компания: из Дели приехала комиссия — все друзья мистера Ананда, и госпожа Ананд вызвала из общежития двух девушек, Анджу и Манджу, затем якобы, чтобы они развлекли друзей её дома, спели народные песни. И, приглашая гостей, она не раз повторяла: «Послушаете наши народные песни — и уезжать от нас не захочется».
«Дорогая миссис Ананд! — плотоядно причмокнув, возгласил мистер Натх, считавшийся главным среди столичных гостей. — Мы жаждем насладиться народными песнями и танцами, особенно если они будут… с продолжением. Ха–ха–ха!»
Поэтому, едва переступив порог, мистер Натх подмигнул хозяйке:
«Итак, песни с продолжением?»
Госпожа Ананд — сама воплощённая невинность — прикрыла лицо краем сари.
«А вдруг из-за песен забуду про постель? Ха–ха–ха!»
Перед ужином гостям предложили бетель и виски. И первый тост, который произнес мистер Натх, чокаясь с хозяйкой, был: «За продолжение!..»
Правда, после тоста разговор перешел на местную политику, и, улучив момент, госпожа Ананд тихонько вызвала своего личного шофера Абдула:
«Поезжай в общежитие, вези сюду Анджу и Манджу. Да поживей!»
После второго тоста разговор снова перешел на женщин, потом — на гастрономические темы, и всякий раз, когда госпожа Ананд входила в гостиную, подвыпивший мистер Натх, войдя в раж, встречал её одним и тем же вопросом: «Ну как, госпожа Ананд, твои пончики уже прибыли?»
«Какие пончики?»
«Те самые! Ха–ха–ха!»
И каждый раз госпожа Ананд, словно девица, прикрывала лицо концом сари, делая вид, будто готова со стыда сквозь землю провалиться. А мистер Ананд ободряюще махал ей рукой:
«Все в порядке, Джоти!.. Вот это отколол! Пончики… Ха–ха–ха!»
«Так вы тащите их сюда, да побыстрей, а то все уснут, пока дело дойдёт до песен».
«Сию минутку! Сию минутку!»
У подъезда взвизгнули тормоза. В гостиной наступила напряжённая тишина: неужто пончики?..
Госпожа Ананд выскочила на веранду. Щелкнула наружным выключателем.
«Что случилось?»
«Госпожа Бэла не отпустила».
«То есть как не отпустила? Что ты мелешь? Ты передал ей, что это я приказала?»
«Я все сказал ей, как велели, а она, видите, не отпустила. Такого наговорила…»
«Ладно, заткнись! Я и раньше знала — перед красивой женщиной ты словно язык проглатываешь».
Считавший себя образцом красноречия Абдул обиделся:
«Я ещё и виноват! Да стоило мне только заикнуться про ваш прием, она как вскинется: «Не пущу девушек!» Я и так и сяк ей: «Экстренный, мол, вызов», а она такое мне сказанула — повторять не хочется».