Завещание Аввакума

— Значит, бандиты знали об облаве заранее? И о том, что полиции в городе не будет, раз так быстро все организовали?

— К сожалению, именно так, ваше сиятельство, — вздохнул Каргер. — В таких облавах, когда привлекаются и извещаются заранее сотни человек, этого избежать невозможно.

— Вы правы, — согласился Игнатьев. — Метод крупных облав не годится. Но что тогда делать? Оставить все как есть? Павел Афанасьевич, что посоветуете?

— Силы у нас на самом деле не такие уж и маленькие: 56 человек собственно ярмарочной команды, 240 полицейских (на весь город, считая с ними и речную полицию), 150 оренбургских казаков и 32 чина жандармской команды. Плюс 1200 человек гарнизонного батальона. Надобно грамотно ими распорядиться. За счет перераспределения сил временно, на летний период, увеличить штаты Макарьевской части. Из новых сил утроить списочный состав квартала Самокатной площади — пусть день и ночь по ней ходят усиленные наряды городовых. Перевести на ярмарку всех сыскных агентов городского полицейского управления; заставить их круглые сутки сидеть у Сушкина, у Кузнецова, действовать им на нервы, мешать открыто торговать краденым и играть в карты на воровские деньги. Через день устраивать облавы в Кунавино, в Гордеевке, на Нижнем Торгу, на Миллионной. Обложить ранним утром лодками с воинской командой остров Кавказ, всех арестовать, на пустом острове оставить усиленный воинский караул. Вот, — он привстал и положил на стол Игнатьеву папку. — Мы с господином полицмейстером разработали план улучшения полицейского охранения ярмарки. Здесь все расчеты, включая денежные.

— Изучу, — кивнул головой Игнатьев и скосил глаза на часы. Все поняли и встали.

— Благодарю, господа. Будем работать, и все у нас получится. А сейчас извините — опаздываю к владыке…

Глава 9 «Все-таки хлысты!»

Вид на Петербургскую пристань и Александро-Невский собор.

Благово пришел к себе в хорошем расположении духа. Генерал-губернатор ему понравился, а главное — Павел Афанасьевич стал, наконец-то, законным начальником сыскной полиции! Полковничья должность, как говорят господа военные. И паразита Лукашевича выгнали, и Кутайсову дали понять. Каргер уже поздравил…

Благово прошел мимо поднявшихся при его появлении Лыкова и начетчика, сел в кресло и замурлыкал какую-то шансонную песенку. На Петра Васильевича он даже не смотрел. Лыкову кивнул — «садитесь», взглянул из-под бровей, сразу понял, что упрямый старик ничего молодому не сказал. Следовало ожидать…

Благово вынул из кармана жилета серебряные часы с надписью — подарок министра за уловление в прошлом году шайки гуслицких фальшивомонетчиков, положил их перед собой и поднял крышку.

— Слушай внимательно, Петр Васильев, (голос у него сразу же стал жесткий, угрожающий, даже Лыков поежился). — Тут у нас людей убивают. Мне это надоело. Ты говоришь мне, кто продавец известной рукописи, и кто возможные покупатели. И уходишь. Или не говоришь, и тоже уходишь, но уже этапом в Сибирь по 103-й статье за преступления против веры.

Старик вскинулся было: «За что?..», но Благово так на него посмотрел, что он враз замолчал, стоял, мял в руках свой странный бархатный картуз. Прошло полминуты; Благово крякнул и протянул руку к часам.

— Зарежут меня, если я скажу, — пробормотал начетчик.

— Не зарежут. Скажи и уезжай в скиты на Керженец, надолго, до осени. Грехи замолить. Грехов у тебя много, раньше не замолишь. Ну!

— Рукопись продает Косарев.

— Михаил? Рыжий такой?

— Он самый.

— Дальше, дальше! Кто наиболее интересовался покупкой?

— Все помаленьку интересовались, да не всем она по карману. Самые большие деньги предложили рогожцы-«окружники», говорят, полмильена.

— Это я знаю. Кто еще? Не тяни, старый хрыч, сказывай и уезжай.

— Ну… вобчем, хлысты это. Только вам их не поймать, Павел Афанасич. Это такая контора…

— Кто именно? Какого «корабля»?

— «Верховный корабль», — с очередной заминкой выдавил начетчик.

— Ба! Сам господин Свистунов пожаловали! Вот это прелюбопытно. Может, он еще и Игната с собой прихватил?

Петр Васильевич булькнул горлом и совсем побелел.

— Ну конечно, куда же он без Игната, — сам себе ответил Благово, закрыл часы и сунул их себе обратно в жилетный карман.

— Ну, Петр Васильич, ступай. Как отдохнешь к осени, заходи, потолкуем, чайку попьем.

— Премного благодарствуйте, ваше высокоблагородие, — прогундосил елейным голосом начетчик, хотел еще что-то сказать, но передумал и быстро уковылял на своей хромой ноге.

Благово поглядел на Лыкова и сказал весело, неожиданно перейдя на «ты»:

— Ну, чего сидишь, Алексей Николаевич? Бегом в Ярославский ряд за Михайлой Косаревым! Да квартального с собой возьми, мало ли что…

Лыкова как ветром сдуло. Однако этого приказания своего мудрого начальника он выполнить не сумел. Через полчаса он пришел в кабинет Благово вместе с квартальным надзирателем Ярославского ряда Хлебаловым и доложил, что привести Косарева нет никакой возможности.

— Почему? — сразу же вскочил надворный советник.

— Так что, Павел Афанасьевич, — доложил Хлебалов, — Михайла Косарев сегодня поутру подавился сушкой насмерть.

— Сушкой насмерть?

— Точно так. Чай пил — и каюк. Очень даже запросто. У нас в деревне третьего года одна вдова…

— Да подожди ты со своей вдовой! Точно сушкой подавился? Запястья хорошо глядели?

— Никак нет. Доктор Милотворжский осмотрел тело, засвидетельствовал смерть от несчастного случая, и мы снесли покойника в… как его? Морг. Телеграмму еще отбили жене в Городец.

— Бегом в морг, — бросил на ходу Благово, сметая со стола фуражку, и все трое помчались вниз, в подвал Макарьевской части, где находилась прозекторская.

Тело несчастного купца уже остыло, рыжая борода и выпученные от удушья глаза слегка заиндевели. Благово развернул покойнику руки кистями вверх и стал внимательно осматривать в лупу его запястья. Лыков стоял рядом и светил лампой. Неужели они снова опоздали? Проклятый начетчик!

— Смотри, Хлебалов, — сказал наконец Благово. — Вот здесь. Видишь? И здесь тоже.

На обеих руках купца были видны едва заметные ссадины.

— Его связали веревкой поверх тряпки или полотенца, чтобы не осталось следов. Но, умирая, он спазматически сильно вырывался, и даже через тряпку остались слабые следы. Понял теперь, вымбавку тебе в гузно? — громко и сердито гаркнул Благово (он раньше служил во флоте).

— Так точно, ваше высокоблагородие! Ах, шельмы…

— Вызови Милотворжского, пусть составит рапорт на имя полицмейстера, копию мне на стол. Еще раз осмотреть тело, достоверно определить время и причину смерти. Лыков — обыскать лавку Косарева, опросить соседей, найти приказчика и со всеми данными немедленно ко мне. Мы опять опоздали!

Когда через час Алексей пришел к начальнику, тот все еще был мрачнее тучи.

— Чем порадуешь? — хмуро спросил он, отодвигая бумаги.

— Все туманно. Как вы знаете, чаю в лавках заваривать нельзя, поэтому в семь утра Косарев купил себе чайную пару у разносчицы, и вместе с чаем полфунта сушек. Разносчица разыскана, она подтверждает. Косарев был в лавке с приказчиком Степаном Вострецовым. В восемь утра Вострецов ушел на Соляную пристань в контору пароходного «Общества по Волге» за посылкой, а когда пришел в девять, хозяин уже мертвый лежал у стола.

— Ха! В семь выпил чаю с сушками и остался жив. А потом стал грызть их всухомятку и помер?

— Соседи никого не видели, — продолжал доклад Алексей, — но мальчишка из лавки на углу утверждает определенно, что между восемью и половиной девятого к Косареву заходили двое мужчин. Описать их затруднился, говорит, что они какие-то никакие, серые.

— Они именно и должны быть никакими, то есть незаметными, безо всяких примет.

— Лякинцы?

— Алексей Николаевич, не расстраивай меня! Ты же не пристав Львов, вечно сонный. Лякинцы убивают людей бесхитростно, ножиком, без лишних имитаций. Это работа Игната.