Завещание Аввакума

Четыре года назад молодой ворсменский хлыст попался полиции при покушении на грабеж. У парня жена была на сносях, и он мог получить либо пять лет каторги с последующим пожизненным поселением в Сибири, либо три года арестантских рот — в зависимости от настойчивости прокурора. Прокурор обвинял вяло, без вдохновения, парень ушел в роты и вот уже год как вернулся в село, отбыв наказание. Теперь Благово напомнил ему старый уговор и показал подписанные четыре года назад бумаги…

Коллежский советник выложил на стол план монастыря с обозначенным подземным ходом. Каргер, который до прихода в полицию служил главным лесным ревизором губернии, хмыкнул в усы: «Знакомые места!». Благово принялся излагать диспозицию:

— От берега озера до околицы села всего сто саженей; некоторые бани стоят почти у воды. Вот эта баня — тайный выход из подземной галереи. Здесь надо поставить одного надежного человека. Предлагаю Ничепорукова — он опытен и, так уж получилось, больше других знает о деле с завещанием Аввакума. Лишние глаза и уши нам здесь ни к чему. А одного вооруженного и решительного человека достаточно, чтобы никто не смог вылезти из подземелья.

— Согласен, — коротко сказал Каргер.

— Далее. В самой Ворсме несколько сот хлыстов, и если они услышат шум с острова, то могут прибежать своему вождю на выручку. Поэтому на въезде в село и по берегу озера надо поставить сильную казачью команду. В случае чего одного залпа в воздух для острастки будет достаточно.

— Я распоряжусь.

— Теперь сам остров. Он довольно большой, но вот здесь до берега всего тридцать саженей. Тут, понятно, и поставили мост. На том его конце в кустах постоянно дежурят два караульщика. Еще один ставится на ночь в монастырских воротах. Лыков переплывет на остров здесь, возле южной башни; отсюда обзор для них самый неудобный. Бесшумно проберется к мосту с тыла — ему это привычное, на войне не раз проделывал.

Лыков молча кивнул.

— Мы с Федором Ивановичем открыто, не таясь, съезжаем с горы и идем по мосту на остров. Караульщики нас останавливают, мы завязываем разговор, Алексей Николаевич нападает на них сзади и — проход свободен. После этого Федор Иванович идет в монастырь выручать свою рукопись, а мы блокируем все выходы с острова.

— Один идет? — холодно осведомился Лыков.

— Один, — жестко ответил Благово. — Вы полицейский чиновник, лицо официальное. Там без кровопролития не обойдется. Как мы объясним ваше в нем участие? Разрешение на арест Свистунова прокурор не даст.

— Не годится, Павел Афанасьевич, — столь же жестко заявил Лыков. — Там их на острове может быть целый отряд. Один Игнат чего стоит. Поднимется стрельба. Федор, конечно, многих положит, но шансы его выжить невелики. А потом, когда стрельба стихнет, Свистунов с рукописью под мышкой выйдет на мостик, раскланяется с нами и исчезнет в тумане? Зачем же тогда казаки, я на острове, Ничепоруков в бане?

— Затем, чтобы создать наилучшие условия для Буффало. Это все, чем мы можем ему помочь. Идти вам на остров я запрещаю.

И тут вдруг неожиданно в спор вмешался Каргер:

— А я разрешаю.

— Но, Николай Густавович…

— Никаких «но», господин коллежский советник! Не забывайтесь! У меня имеется ваш официальный рапорт об убийстве купца Косарева, замаскированном под самоубийство. В этом рапорте вы указываете на Игната… как его?

— Поберуйко, ваше превосходительство.

— …Поберуйко как на главного подозреваемого в этом преступлении. Вот я и командирую вашего помощника Лыкова для арестования указанного лица. Для этого и казаки, кстати. А если господин Буффало… то есть Ратманов, случайно в это же время оказался на острове, так нас это не касается.

Рогожец удовлетворенно улыбнулся:

— Точно, ваше превосходительство! Я там рыбу ловил, а они на меня почему-то напали.

— А подозреваемый Поберуйко оказал сопротивление при аресте, — поддакнул Алексей. — Значит, и впрямь вину за собой знал, раз бежать пытался.

— Я понимаю, Павел Афанасьевич, — уже спокойно сказал Каргер, — вы боитесь за вашего помощника. Однако у нас такая служба. Свистунов не может быть задержан, но он не должен и уйти, чтобы и далее безнаказанно убивать людей. Пусть поэтому Алексей доведет дело до конца теми средствами, которыми сможет.

На этом совещание закончилось, но между Лыковым и его начальником впервые пробежала черная кошка. Поэтому, когда Буффало отпросился на полчаса и они остались вдвоем, Павел Афанасьевич тотчас же стал объясняться:

— Пойми, Алексей Николаевич! Я тебя столько времени ждал, чтобы было на кого дело оставить. Я хочу успеть вырастить из тебя своего преемника. Почки у меня ни к черту. Сколько я еще прослужу? Лет пять, и то если повезет. Врачи говорят, надо переезжать в Мариенбад, вода там для меня самая подходящая, тогда, может, и десять лет протяну. Если продать Чиргуши, да жить там экономно, на десять лет этих денег должно хватить. Правда, я там с этой немчурой раньше сдохну, от скуки.

Ты еще молод и ничего не умеешь. Тебе сейчас нравится из револьвера стрелять, кулачищами махать, а наше сыщицкое дело совсем не в этом состоит. Это должны городовые делать. Мы, сыщики, должны думать и знать. Предвидеть. Опережать. Я смогу натаскать тебя за те несколько лет, что у меня еще остались. Агентуру свою личную сдам, связи в губернском правлении и по министерству. Картотеку всю выложу, причем не только ту, что в несгораемом шкафу, но и ту, что в голове, что нельзя бумаге доверить. Например, у нас один из богатейших в городе купцов фальшивые деньги выделывает, я за ним третий год слежу, поймать не могу. Но поймаю. А ты все мои расчеты обрушить хочешь! Под пули с этим рогожцем идти собрался. Там этих головорезов не меньше десятка; источник сообщает, что одного хлеба ежедневно одиннадцать караваев завозится. Буффало туда пойдет — у него ремесло такое, он больше губернатора зарабатывает. А ты за что голову подставляешь?

— По двум причинам, — отвечал несколько успокоенный Лыков (про больные почки и Мариенбад он ничего не знал, а предложение стать учеником и преемником Благово очень было ему по душе). — Во-первых, нельзя туда Федора одного отпускать, не по-людски это. Убьют бычину, я себе этого никогда не прощу, что мог помочь, да не помог. И вам такой помощник не нужен, который со спокойной кровью товарища под пули посылает, а сам из безопасного места наблюдает. Ну, а во-вторых, у меня к этим ребятам собственный счет имеется, за то, что к вам без спроса в гости пришли и веревкой махали. За это они оба мне лично и ответят.

Последняя фраза была сказана таким тоном, что Благово поежился. Лыков хоть и молодой еще человек, но злить его — смертельно опасное занятие…

На этом они и помирились, пора было готовиться к операции.

Глава 15 Рассказ ковбойца

Окрестности Нижнего Новгорода.

Выехали утром еще до жары в закрытом экипаже: Благово, Лыков, Буффало и на козлах — квартальный Ничепоруков, одетый легковым извозчиком. По старой Московской столбовой дороге добрались до пропахшего кожами Богородска (150 кожевенных заводов в одном городе!), засели секретно в квартире тамошнего исправника и просидели так пять часов. Исправнику сказали, что едут на обыск в деревню Тумботино, что на левом берегу Оки.

Под вечер их экипаж столь же тайно выехал из города. До Ворсмы оставалось двадцать верст. Проехав пятнадцать из них, свернули в лес, забрались далеко в чащу подальше от людей и там заночевали. Благово разрешил разжечь костер в яме от вываленной сосны лишь потому, что иначе комары заели бы их насмерть. Поужинали всухомятку ветчиной с хлебом и, не раздеваясь, улеглись спать на сосновых ветках. Но сон не шел, и Алексей, поворочавшись с полчаса с боку на бок, не выдержал, сел и спросил угадывавшегося в темноте Буффало: