Завещание императора

Однако все пошло не так, как планировал Мебарсап. Во-первых, отряд легкой конницы Лузия Квиета, наскочив на вражескую «армию», тут же кинулся удирать со всех ног, не желая даже вступать в бой. Обычно этот маневр устраивали сами парфянские лучники, но тут они купились на свой же трюк. Кони мавретанской конницы были легки и быстроноги, так что за ними поспевали – да и то не все – только легкие всадники-лучники. Большая ошибка – потому что первым делом отстал караван верблюдов с запасными горитами! Всадники-лучники ведут стрельбу на скаку, но у каждого в горите запас только в тридцать стрел. Атакуя, стрелки успели по разу сменить гориты, после чего с близлежащих холмов по верблюдам начали бить римские катапульты, до той поры закрытые кожами и спрятанные за камнями, а теперь выдвинутые на позиции. Так что, когда легкая кавалерия подскакала к римскому строю, в их распоряжении остались только мечи и небольшие щиты [91] . Тяжелые катафрактарии значительно отстали. Римская пехота построена была в четыре шеренги – вся плотно закрыта щитами, и первые три ряда ощетинились тяжелыми пилумами, их вполне можно было использовать как копья. За пехотой и на холмах по флангам стояли фабры со своими катапультами. Пока три первых шеренги легионеров своими пилумами не давали всадникам подойти ближе, четвертая метала пилумы во всадников и лошадей, чтобы тут же смениться новой шеренгой, готовой вести обстрел. Одновременно с легионерами начали стрельбу и машины. Баллисты метали снаряды с серой, битумом и нефтью, распугивая коней. Легкая кавалерия быстро отступила, освобождая место для удара катафрактариям. Но только было тут две промашки. Первая – уходя в сторону римских флангов, парфянские всадники оказались под огнем римских машин – огнем в прямом смысле слова, поскольку снаряды с нефтью окатывали парфян пламенем, поджигая одежду и легкие щиты. Вторая ошибка, куда более существенная, состояла в том, что парфянские стрелки не успели сделать главного – смешать римские ряды и образовать бреши, куда могла ударить тяжелая кавалерия. К тому же катафрактарии не смогли разогнаться, поскольку местность шла на подъем. Удар контуса хорош с разгона, а чтобы всадник при этом не слетел с коня, на седле катафрактария имелся специальный упор. Разить контусом, не набрав скорости, – потерять три четверти его эффективности. Так что копья пришлось бросить и взяться за мечи. Но сквозь римский строй им так и не удалось пробиться. После первой же неудачной попытки катафрактарии отступили и попытались ударить во фланг римлянам. Но фланги стояли на холмах, и опять же неровность местности не позволяла бронированным всадникам разогнаться для удара и выдержать строй. Стоявшие на возвышенностях баллисты обрушили на всадников и их скакунов град камней, и атака тут же смялась. Не в силах подняться на холмы, передние тяжелые всадники стали пятиться, опрокидывая второй ряд.

91

Скорострельность парфянского лучника – 8—10 стрел в минуту. Нетрудно посчитать, что через три-четыре минуты колчан должен был опустеть. Чтобы расстроить римскую пехоту, необходимо как минимум 20 минут обстрела, то есть пришлось бы сменить колчаны пять-шесть раз.

Тогда катафрактарии поскакали назад, но опять совершили ошибку – выбрали неудобную дорогу меж холмами, попали под новый обстрел, уставшие кони буквально валились с ног… Вот тут и напала на них римская кавалерия. Настигали со спины, били копьями, валили с коней… Бегущий – всегда проигравший, даже если он катафрактарий…

Происходящее очень напоминало ту сцену, что украшала колонну Траяна: римские всадники преследуют роксоланов, чьи доспехи на людях и лошадях состоят из сплошной чешуи. Не помогла в этот раз броня. Практически все катафрактарии пали.

Только Мебарсап с несколькими всадниками свиты успел ускользнуть и заперся в своей крепости Аденисте, остальные же стали добычей мавретанцев.

* * *

После столь бесславного поражения непокорного царька Траян отправил к Мебарсапу посланцем центуриона Сентия. Правитель Аденисты выслушал центуриона внимательно, долго переспрашивал об условиях сдачи, торговался, намекал на скорую помощь от Ктесифона, а когда спустя два дня к Аденисте подошла римская армия, не придумал ничего лучше, как бросить посланца в тюрьму. Сентий дрался как лев, не даваясь страже Мебарсапа в руки, убил двоих и третьего ранил, но меч преломился, и центуриона скрутили. Били яростно, с удовольствием, но бестолково. Поваленный на пол, Сентий подтянул колени к груди, прикрыл голову от ударов, как мог.

«Ответишь», – бормотал при каждом ударе.

Стражники Мебарсапа отлично понимали, что им грозит, если Траян возьмет крепость, потому били снова, сумели-таки высадить зуб слева, а потом наградили ударом по затылку. Уплывая в беспамятство и приходя в себя, Сентий чувствовал, что тащат его по ступеням, тащат долго, и лестница узка, а пляшущий свет только от факелов, что несут впереди.

«Подземелье», – решил Сентий и сделал последнюю попытку вырваться, однако совершенно безнадежную.

Мебарсап был уверен в неприступности крепости – ее камни были скреплены битумом, и такие постройки невозможно разбить машинами, а окованные медью ворота настолько тяжелы, что открыть их могли только четверо. К тому же крепость стояла на холме – и с высоких ее башен можно было вести стрельбу из катапульт, не подпуская противника близко. Мебарсап чувствовал себя защищенным, особенно если учесть, что в подвалах хранились запасы зерна на год и в крепости имелось два глубоких колодца. Он уже жалел, что вышел в открытое поле, решив блеснуть доблестью своей крошечной армии. В Аденисте теперь осталось совсем немного стражи. Но правитель надеялся, что ее хватит, чтобы защитить стены. И еще надеялся, что сумеет поторговаться с Траяном, а разменной монетой станут римские военнопленные в подвале.

* * *

Нового пленника втолкнули в едва приоткрывшуюся дверь, блеснул отсвет факела на металле (шлем стражника?), обитая бронзой дверь захлопнулась. Вновь стало тихо и темно. Первое, что ощутил Сентий, – это нестерпимую вонь – запах десятков немытых тел и испражнений.

– Кто здесь? – спросил центурион, напрасно вглядываясь в темноту.

В этот миг пожалел, что сопротивлялся так рьяно, – болело в боку, затылок будто налитый медью, а во рту – полно крови. И пальцы болели – он где-то рассадил их о камни. Но это уже ерунда – если, конечно, раны не начнут гнить.

– Римляне… – отозвалось сразу несколько голосов. Кто-то тяжело закашлялся.

– Пленные?

– Вроде того…

– А может, и не пленные… – пробормотал раздраженный голос рядом с центурионом.

– А ты часом не баба… а то я соскучился… – сказал кто-то в темноте. В ответ раздались тихие смешки – без задорного жеребячьего ржания. Шутка была дежурной.

– Я – Тит Валерий Сентий. Центурион Седьмого Клавдиева легиона.

– О… птица высокого полета… А у нас тут трибун имеется… настоящий военный трибун. Правда, он не говорит, в каком легионе служит. Просто трибун.

– Военный трибун? – переспросил Сентий.

– Это я… – сообщил голос из темноты. – Ступай сюда, устраивайся.

Сентий двинулся на голос. Кто-то ухватил его за руку и усадил на соломенную подстилку, вонючую и липкую от грязи.

– Здесь свет-то есть? – Сентий вздохнул глубоко и охнул от боли. Все же эти ребята били яростно. Ребра сломали – это точно.

– Окошко под потолком. Свет будет, когда наступит утро. Лампы сюда не приносят. Пока что расскажи, как ты здесь очутился, Сентий…

– Прислан с посольством императором нашим Траяном. И – принят с почетом… Бо-ольшим почетом, как видишь… – хмыкнул центурион.

– Почему именно ты посол?

– Знаю немало здешних наречий, но в основном хватает арамейского языка. Однако переговоры не удались. Чуть я начал излагать послание императора, как меня сцапали и сунули в этот каменный мешок. А пожрать ничего не найдется? И попить.

– Пить – это можно…

На ощупь ему протянули кувшин. Пара глотков затхлой с каким-то металлическим привкусом воды. Сентий заставил себя не пить все и вернул кувшин.

– С разносолами тут проблемы… – сообщил трибун. – Утром принесут хлеб и воду.

– Ты сказал, что император с армией близко? – спросил ядовитый голос, тот самый, что отпускал шутки про бабу.

– Уже под стенами с нынешнего дня. Правду говорю, чтоб мне подавиться печенкой мертвеца. А я вот здесь. А ты кто? Назовись.

– Легионер Четвертого Скифского Квад.

– Есть еще легионеры? – окликнул узников Сентий. Во тьме узилища инспектировать военные силы было трудновато.

– Есть… – отозвались сразу несколько голосов.

– А я – Марк Афраний Декстр, – донесся молодой голос. – Служу адъютантом военного трибуна.

Трибун вдруг сказал:

– Что-то имя мне твое знакомо, Сентий. Ты случайно не принимал участия в Дакийской кампании?

– А то…

– Постой! Сражение в долине близ Сармизегетузы? Уж не тебя ли мы вытащили из-под груды тел?

– А, это вы, бездельники, решили улечься на груду трупов!

– Благодаря нашей лени тебя откопали! – хмыкнул трибун. – А особенно благодаря лени Куки.