Завещание мессера Марко (сборник)

Все низко склонились перед бледным и болезненным наследником престола, царевичем Чингисом. Он снисходительно кивал плоским лицом и обмахивался изящным веером из слоновой кости. Голубой халат, расшитый драконами, висел на его худых плечах. Царевич морщился, поглаживая висок слабой рукой с длинными, заостренными, покрытыми красным лаком ногтями.

Ему нравилась китайская изысканность, он ненавидел похотливых, напыщенных мусульманских вельмож и своих рыгающих кумысом сородичей. Сказаниям о степных багатурах царевич предпочитал замысловатые притчи китайских мудрецов.

Придворные, расступившись, вновь сомкнулись за узкой спиной наследника. По полу волочились их длинные шелковые одежды с золотой вышивкой – цветами, танцующими фениксами и драконами, переливались парчовые мантии, отороченные соболем и серебристой лисой; сверкали ожерелья из драгоценных камней и крупных жемчужин, вспыхивали алмазные застежки; на круглых шапочках покачивались резные нефритовые подвески и вздрагивали высокие султаны из перьев павлина и зимородка.

Среди этого великолепия и непомерной роскоши бросались в глаза скромные одежды астрономов и старый походный чапан Сугату-нойона.

Позади всех, заложив руки за пояс и сощурив холодные зеленоватые глаза, стоял огромный и сутулый начальник монгольской стражи, темник Кагатай.

Нукеры распахнули двери в южной стене зала и, стукнув древками копий, замерли.

Придворные, полководцы, ученые и астрологи опустились на колени и прижали лбы к полу.

Хубилай вошел, прихрамывая. Он сел на трон, побарабанил пальцами по головам золотых тигров и поманил распорядителя.

– Пусть поднимутся, – сказал он, усмехаясь, и сделал знак Айсе, стоявшему позади трона.

Айсе подошел к наследнику Чингису и почтительно предложил ему занять место рядом с великим ханом. Царевич, лизнув отцу руку, сел на верхнюю ступеньку тронного возвышения.

Хубилай похлопал его по спине и махнул рукой толстяку китайцу.

– Тянь-цзы изъявляет своим преданным слугам высочайшее благоволение. Остаться приказано: господину главному казначею, советнику Ахмеду; господину Циньго Гуну, советнику Айсе; блистательному водителю наших непобедимых воинов Сугату-нойону; отважному и преданному начальнику тумена «бесстрашных» Кагатаю; отважному и преданному начальнику китайского тумена Ван-Чжу; разведчику великого хана господину Марко и с ним господину Никколо и господину Маффео; заведующему непрестанным согласием с небесами, почтенному Го Шоу Гину и его помощникам.

Распорядитель, отдуваясь, умолк. Все придворные опять опустились на колени и, следуя старинному обычаю монголов, прокричали:

– Великий хан приказывает – мы покоряемся!

После чего распорядитель, покраснев от натуги и как бы придя в высшую степень восторга, пронзительно завопил:

– По воле вечного неба и по великой его милости к нашему государю да будет благословенно имя хана и да помрут и исчезнут все ослушники!

Придворные поднялись, почтительно сложили руки на животе и, пятясь мелкими шажками, покинули зал. Остались только те, кому было приказано.

– Подойдите ближе, – сказал Хубилай. Он кивнул писцам – уйгурам и китайцам, чтобы они усаживались за столики со своими каламами, кисточками и бумагой.

Все документы при дворе великого хана велись иероглифами – цзы, уйгурскими буквами и, главное, новыми письменами, придуманными мудрыми тибетскими ламами для удобства завоевателей.

Хубилай поглядел на собравшихся в кружок придворных-христиан, монголов, китайцев, мусульман, еще раз усмехнулся и, усевшись поудобнее, приготовился слушать доклады и разбирать дела.

Вперед выступил советник Ахмед, он взял у секретаря свиток холеными руками и слегка откашлялся, собираясь читать донесение.

– Погоди, Ахмед, – неожиданно произнес хан, нахмурившись. – Погоди и дай начать астрологам. Говори, Айсе.

Последнее время казначей и ближайший советник чем-то раздражал великого хана. Может быть, излишняя самоуверенность перса, слухи о накопленных им богатствах, которые будто бы соперничали с ханской казной, и бесконечные жалобы о превышении полномочий стали доходить до сознания Хубилая, хотя раньше он пропускал все это мимо ушей.

«Вот и Айсе недолюбливает Ахмеда, и умные купцы Поло… Правда, они латиняне, издавна враждующие с мусульманскими людьми. Вот угрюмо косится на алмазы и жемчуга казначея верный старик Сугату, а мой сын, царевич Чингис, прямо ненавидит его. И китайцы… Больше других злы на Ахмеда китайцы, а ведь они тоже мои подданные и притом самые многочисленные…» Нелегко разобраться в собственных мыслях и решить: стал ли советник менее преданным, менее почтительным и менее полезным. Хубилай думал, поглаживая редкую седеющую бородку, потом взглянул на желтоватое лицо сына и раздраженно подтвердил:

– Да-да, Ахмед подождет. Говори, Айсе.

В черных глазах перса мелькнуло недовольство, однако он торопливо отступил и вернул бумаги секретарю.

Айсе, доброжелательно улыбаясь, обратился к заведующему обсерваторией Го Шоу Гину:

– Почтеннейший Го, покажи государю новый календарь «ши-хунь-шу».

Китаец протянул хану толстую книгу в роскошном бархатном переплете, украшенном золотыми фениксами – птицами счастья.

– О, величайший, – сказал он, опускаясь на колени, – благоволи принять плоды трудов твоих скромных звездочетов. В этой книге «непрестанного согласия с небесами» обозначены дни по двадцати восьми созвездиям и двенадцати счастливым предзнаменованиям, даны дни и часы новолуния и полнолуния Ханбалыка и Шаньду, для Монголии и всех подвластных стран. Кроме того, в «ши-хунь-шу» обозначены различные предуказания о благоприятных и неблагоприятных днях свершения самых разных дел и многое другое, полезное в жизни, дающее уверенность, услаждающее ум и возвышающее душу.

Хубилай мерно кивал головой и улыбался: разговоры о «небесных делах» всегда казались ему умиротворяющими и приятными. Он принял книгу из рук Го Шоу Гина и спросил:

– А сколько подобных календарей изготовлено для людей разных сословий?

– Немного больше тридцати тысяч, взятых по десять и еще раз по десять раз. Они всевозможных цен и доступны многим.

– Ты порадовал меня, Го. Приказываю наградить астрологов и гадателей, трудившихся над составлением этой благочестивой книги. Го Шоу Гин будет находиться при мне во время летней кочевки, потому что душа моя испытывает удовольствие при виде такого достойного и ученого человека.

Хубилай сжал кулаки, выставив большие пальцы, и громко засопел. Зная, что таким способом великий хан выказывает свое особое расположение, приближенные почтительно опустили головы.

Хлопнув ладонями по коленям, Хубилай весело продолжал:

– Ну а что говорят твои предсказатели, мудрый Го? И когда ты условишься с Айсе и доложишь мне, что пора вызвать баларгучи и приказать свертывать войлоки, грузить юрты и седлать коней?

Хубилай сам рассмеялся своему остроумию, и все присутствующие переглянулись и рассмеялись. Толстый распорядитель приемов налился кровью и зажал себе рот ладонью, будто бы с трудом удерживаясь от хохота.