Завет

– Не угостишь?
– неожиданно сказала хозяйка, и я сообразил, что она смотрит на мои сигареты.

– О, простите!
– воскликнул я.

– Это хорошо, что ты на табачок не скупишься, но посмотрим, какой ты недельки через две добренький будешь.

Я ничего не сказал, хоть она и хапнула у меня сразу две сигареты.

– С табаком здесь так же худо, как с хлебом, - продолжала она.

Тут, по счастью, я наконец-то завидел мышино-серый полевой мундир велосипедиста, который вынырнул и быстро приближался из темных, тенистых недр аллеи. Винтовка у него висела не на плече, а строго по уставу была закинута за спину.

– Ага!
– воскликнула хозяйка.
– Вот и он. Вилли!

Она вышла на крыльцо и помахала подъезжающему солдату, лицо которого я теперь уже мог хорошо разглядеть. Это был бледный, пожилой уже мужчина с соломенными усиками, узкая и редкая полоска которых казалась приклеенной к его верхней губе. У него и пилотка на голове сидела, как у новобранца, да и все лицо излучало какую-то образцовость.

Соскочив с велосипеда, который он оставил у крыльца, он вошел.

– Добрый день, товарищ!
– поздоровался он.

– Добрый, - вяло отозвался я.

Он бросил изголодавшийся взгляд на хозяйкину сигарету, потом посмотрел на меня, уселся на табурет к стойке бара и спросил:

– У тебя что, опять левые сигареты?

– Не-а, - ответила она.
– Завтра получу, дешевые, по семь франков штука.

– А эти?

В ответ она ткнула горящей сигаретой в мою сторону. Я уже вытащил свою пачку и протягивал Вилли. Он глянул на меня ошарашенно, смущенно усмехнулся и сказал:

– Спасибо, приятель, ты, наверно, прямо из дома, но у вас там тоже не больно разживешься...

– Да уж, - вздохнул я.
– Но неужто у вас тут до того худо?

– А-а, чтоб их...
– чертыхнулся он.
– Сам увидишь. Каждый день сидим, как проклятые; трех пайковых сигарет дожидаемся, за час их скуриваем, чинариками добираем, потом опять двадцать три часа маемся.

– Выпьешь что-нибудь?
– спросила хозяйка.

– Да, Кадетта, одно пиво, пожалуйста.

– Ну, твое здоровье!
– сказал он, получив свое пиво.
– За твои сигареты, товарищ.

Поскольку пиво он выпил залпом и тут же собрался уходить, я тоже поспешил расплатиться; когда я подошел к стойке, он уже надевал пилотку. Я спросил:

– Послушай, барахлишко мое не подбросишь?

Он заважничал, изобразив на лице крайнее сомнение, придирчиво осмотрел мой ранец и сумку, потом сказал:

– Вообще-то, приятель, велик почти разваливается. Это же просто старый рыдван. Ну да уж ладно, - тут он как бы сам себя пришпорил, - не бросать же товарища с багажом на дороге. Так ты, значит, к нам?

– Ну да, - ответил я.
– Третья рота.

– Правильно, мы третья и есть. Тогда нагружай.

Потом он укатил, а я с завистью смотрел ему вслед. Дорога, по счастью, оказалась тенистой. Слева стеной стоял лес, тянувшийся прямо от дома Кадетты, а по правую сторону гладкой асфальтированной ленты то и дело попадались дома, похоже, даже обитаемые. Кое-где висело на веревках солдатское бельишко: сорочки, подштанники и те серые, в белую полоску, гетры, что расползлись уже чуть ли не по всему свету. Теперь я шагал быстро: ведь при мысли о своей новой службе я испытывал не только страх, но и любопытство. Каждый перевод на новое место таит в себе нечто будоражащее. Я пока еще не видел моря, а на карте, по которой фельдфебель в штабе батальона показывал мне дорогу, точка, обозначавшая канцелярию роты, находилась совсем рядом с той волнующей пунктирной линией, вдоль которой поверху тянулась надпись "Первая линия обороны", а понизу - "Линия прилива". Так что мне не терпелось снова увидеть море - впервые за последние три года. Еще через пять минут лес кончился. По обе стороны вновь потянулись изобильные луга, пока наконец из-за пологой складки пригорка не показалось здание с ведущей к нему песчаной дорожкой. Это был очаровательный домик, напоминавший курортную виллу очень состоятельного человека. Справа от дороги виднелся еще один кабак, нечто вроде летнего кафе с деревянной крытой верандой, за ним и другие дома, ну а потом - давненько, аж с полудня не видел!
– я вновь узрел ненаглядные фельтфебельские звездочки вперемежку с унтер-офицерскими петлицами, унылую толпу солдат, сгрудившихся возле полевой кухни, и все мои романтические мечтания о дивном лете на побережье Атлантики как ветром сдуло. Успев откозырять нескольким фельдфебелям, что стояли возле сарая, наблюдая за раздачей пищи, я наконец добрался до канцелярии.

Поднявшись по ступенькам, я первым делом увидел свои вещи, сложенные на полу. На меня дохнуло сухостью жары и прокаленного зноем дерева. Послышались голоса, в том числе и голос Вилли, крикнувший из комнаты, где, очевидно, шла раздача почты: "Есть!", я же вошел в дверь с надписью "Полевая почта No ...". Номер этот я потом часто видел на открытках, которые забирал для Вашего брата и отвозил ему в Ларнтон. Полагаю, Вы этот номер тоже уже не забудете.

Исполнив на пороге церемонию отдания чести, я тотчас же услышал голос с жестким саксонским выговором. Там, откуда он доносился, я узрел старшего лейтенанта, жгучего брюнета с пышной пижонской прической, и первым делом подумал, что красная ленточка Железного креста замечательно подходит к его смоляным, будто нафабренным волосам. Ему было около сорока, он тоже носил усы, разумеется, черные, и при виде этих усов я невольно снова отметил, как замечательно гармонирует их черный цвет с серебряным эсэсовским значком.

– Ага!
– произнес этот человек, едва он меня увидел.

Сказано это было отнюдь не с насмешкой, а скорее тоном педагогической укоризны, и действительно уже через полчаса я знал, что на гражданке этот красавчик подвизался школьным учителем. За его спиной я узрел вполне нормальное лицо ротного фельдфебеля, еще молодого парня, и каменную мину писаря, которая сразу показалась мне очень симпатичной.

– Ага!
– произнес, значит, этот человек.
– Так вот кто у нас такой неженка, что не в силах протащить свои манатки какой-то лишний километр, не так ли?

При последних словах глаза его расширились, почти карикатурно сверкнули, он смотрел на меня с вызовом.

– Господин старший лейтенант, - ответил я, приняв в соответствии с уставом стойку "смирно", - мне показалось бессмысленным отпускать товарища порожняком на велосипеде, а самому плестись с багажом, который я и так уже от самого Крютеля на себе волок.

– От самого Крютеля!
– повторил он с издевкой. Фельдфебель рассмеялся.

– Ничего смешного, Фишер!
– рявкнул на него старший лейтенант.
– Эти интеллигенты вонючие, сколько ими ни командуй, всё умников из себя корчат. После чего он повернулся ко мне: - Так вы, значит, господин старший ефрейтор, думать изволите, изволите размышлять, если я вас правильно понял, не так ли?

В Париже я настолько привык к почти цивильной манере общения, что чуть было с поклоном не ответил: "Безусловно". Но вовремя опомнился и строго по уставу отчеканил:

– Так точно!

– Вот как! А кое-чему наоборот, то есть умению отключать ваши умственные способности, вас никогда не учили?

– Никак нет!
– гаркнул я.
– На предыдущем месте службы от меня хотя бы изредка требовалось умение думать.

– Вот как, - заметил он озадаченно и на миг напомнил мне боксера, нарвавшегося на точный встречный удар. Но тут он вдруг просто заорал.
– Вы мне здесь это бросьте, ясно? Я вас тут мигом думать отучу, слышите? Тут вся ваша интеллигентность даром не нужна, понятно?

– Так точно, - отозвался я.

– И еще зарубите себе на носу: солдат ни при каких обстоятельствах не бросает свою амуницию.
– Он отвел от меня свой горящий опереточный взор, обратив его на фельдфебеля, и коротко спросил: - Ну, куда мы его засунем?

Фельдфебель извлек из ящика стола список, а старший лейтенант тем временем снова вперил в меня свое партийное око (позже я узнал, что на родине у себя он и вправду руководил партийной ячейкой). Он спросил у меня:

– Какое у вас образование? Я имею в виду, разумеется, сугубо военное.

– Пулеметчик, господин старший лейтенант, - выпалил я.
– И еще телефонист.

– Еще чего!
– сказал он с тихой яростью.
– Телефонистов у нас хоть пруд пруди. А вот пулеметчиков всегда не хватает.

– За пополнением у нас Ларнтон на очереди, - сообщил старший фельдфебель.

– Ладно. Вот и пошлем его к господину Шеллингу. Что там у нас еще? Наряды на завтра расписаны, боеприпасы для боевых стрельб на укрепления надо доставить, ясно?

– Так точно, - ответил ротный фельдфебель.