Заветные заговоры вашего дома

Тут я увидела алтарь, а на нем стоит моя новая сумка. В свете свечей сумка так ослепительно сияет, что мне больно смотреть и из глаз текут слезы. Я хватаю сумку, она открывается, и я вижу в ней свою собственную голову!

От ужаса я проснулась. Было шесть часов, мне нужно было вставать на работу, но я не вставала – состояние мое было ужасным.

Впервые в жизни у меня так сильно болела голова, что я боялась сделать лишнее движение.

Я выпила пенталгин, но боль не проходила. Мама вызвала мне врача, но давление было нормальным.

С этого момента я жила с головной болью в буквальном смысле слова. Все, что возможно, я прошла, томограмма в норме, анализы хорошие. Я меняла специалистов, лекарства, но улучшения не наступало. Потом у меня резко ухудшилась память. В разговоре я подолгу вспоминала нужное слово.

Все чаще я замечала, что с языка слетают не те слова, которые я хочу сказать. Все это приводило меня в отчаяние, я стала ссориться с мамой. Истерики повторялись. Появилось чувство страха и неуверенности. Потом я стала слышать голоса.

Так я попала в психушку. Вернее, это моя мама и врач уговорили меня лечь в психиатрическую лечебницу под предлогом “глубокого” обследования.

В больнице мне давали препараты, от которых я становилась вялой и безразличной. Периодически меня забирали домой, а месяца через три-четыре я вновь попадала в психушку.

Не знаю, чем бы все это для меня закончилось, если бы не один случай.

Однажды, когда я находилась дома, мы поехали с мамой в парк. Сперва мы с ней сидели на скамейке у фонтана, потом она сказала, что пойдет принесет мороженого, и попросила, чтобы я никуда без нее не уходила.

Рядом на скамейку присела пожилая женщина. Но я на нее не смотрела – мне ни до кого не было дела.

Женщина неожиданно заговорила, первые ее слова я не слышала, а потом вдруг поняла, что говорит она обо мне и для меня. От ее слов меня охватило непонятное волнение, я повернулась к ней и буквально открыв рот слушала то, что она говорила:

– Ты гибнешь, ты как затоптанная трава. Ты больна, но не своей, а чужой болезнью. Тебе ее продали вместе с красивой сумкой. В ней были три булавки и заклинание дьявольской троицы. Ты дешево купила, но дорого заплатила.

Говоря это, она пытливо и спокойно смотрела мне в глаза. Я сознавала, что эта женщина видит меня насквозь, слышит, читает мои копошащиеся мысли и что в ней, возможно, мое спасение.

Действие препарата, которым меня пичкали, подавляло меня, и я не могла правильно высказать свою просьбу помочь мне. Я мычала, и это была моя мольба. Я смотрела ей в глаза, как смотрит больная, голодная собака на обедающих людей, ожидая, как чуда, куска хлеба.

Думаю, что она поняла меня. Взяв меня за руку, она больно сдавила мой безымянный палец и сказала:

– Сейчас мы пойдем туда, где ты купила свою болезнь. Ты сама поведешь меня туда. Вспомни, где это было.

Она говорила, и голос ее обретал странную, повелительную интонацию. Я будто растворилась в ее словах, не думая в этот миг ни о чем другом, как только о том дне, когда я купила себе сумку.

Будто что-то включилось во мне, я ясно вспомнила маршрут, на чем следует ехать и даже лицо той женщины, которая продала мне сумочку. Каждая мелочь четко и ясно всплывала в моем сознании, которое каким-то чудом разбудила странная старуха.

Когда добрались до барахолки, она велела мне встать и просить милостыню. Вытянув руку, я стала повторять: “Ради Иисуса Христа, помогите”. Кто-то сунул в мою протянутую ладонь десять рублей, и почти тут же я услышала чей-то раздраженный голос:

– Совсем обнаглели, нет чтобы работать, так они побираются! Молодая, а нет ни стыда ни совести.

Но я все твердила: “Ради Иисуса Христа, помогите”.

Потом женщина потащила меня за руку к остановке. Выйдя из автобуса возле церкви, моя спутница взяла меня за плечо и сказала:

– Слушай меня, сейчас ты войдешь в церковь, а я буду читать молитвы у церкви. Купи на всю милостыню свечи и поставь их у кануна. Зажги их от любой горящей свечи. Не уходи от этих свечей, пока они не прогорят полностью. Следи за тем, чтобы монашки не загасили твои свечи. Им выгодно отправлять их на переплавку – больше продадут. Да бог с ними, это уже их грех. А твоя задача – караулить свои и стоять до конца. Как только свечи сгорят, выйдешь на улицу, я тебя домой отвезу.

Когда я вышла из храма, то уже осознавала, кто я и как нужно доехать домой. Конечно, мое сознание было еще не столь ясным, как прежде, ведь действие таблеток повлияло на мой мозг.

Уже было темно, когда мы приехали домой и заплаканная мама открыла нам дверь. Она ведь меня долго искала в сквере и думала, что со мной что-то случилось.

Прервав мамины вопли, женщина сказала, чтобы в больницу меня больше не помещали, что мне нужно пить много чистой воды и спать. А когда действие таблеток пройдет, она советовала покинуть этот город, чтобы никто не узнал, что я страдала душевным расстройством. Сумку велела сжечь.

Перекрестив меня, она ушла. Больше мы ее никогда не видели.

Теперь, когда я уже совершенно здорова и действие таблеток прошло, я искренне жалею, что не узнала даже имени этой необыкновенной женщины, о которой Вам написала. Прошу только, если будете использовать это письмо, изменить мою фамилию и имя. Женщину, что меня спасла, описать трудно. Помню только ее голос и трепет, который я испытывала, слыша его.

Точно такой же благоговейный трепет я испытала, купив Вашу чудесную книгу. Я стала думать: а вдруг это были Вы, возможно ли это? Были ли Вы когда-нибудь в Серпухове? В любом случае я всегда буду молиться о той незнакомой женщине, которая вернула мне жизнь».

Заговор на снятие проданной болезни

Господь мой, имя Твое – Святая Рать. Никому во веки веков Твое имя не попрать. Из-под знамени Твоего нечистая сила сокрушается в прах, в преисподнюю опускается. Шли двенадцать святых, впереди Андрей Первозванный. Он миру поведал, рассказал, как Иуда Господа за деньги продал, как Господа к кресту прибили, как Его мучили, распяли и погубили. Как через три дня произошло чудо из чудес: проданный Иудой Господь из мертвых воскрес. Воскреси и Спаси, Боже, проданного (имя) на погибель тоже. Во имя Отца и Сына и Святого Духа. Ныне и присно и во веки веков. Аминь.