Заветы Ильича. «Сим победиши»

В начале июля к Тихону обратилась группа московских архиереев с предложением «снова стать во главе Русской Церкви и быть ее кормчим…» И 15 июля Патриарх выпустил еще одно воззвание, в котором сообщил о своем возвращении к руководству Церковью. Так что никакого суда над ним, о котором писали нынешняя «Комсомольская правда» и даже «Известия ЦК КПСС», так и не состоялось¹²⁶⁶.

Обстоятельный анализ различных оценок внутренних мотивов поступков Патриарха летом 1923 года содержится в цитируемой нами книге «Иерархия Русской православной церкви, патриаршество и государство в революционную эпоху». Заметим лишь, что сомнения в его искренности по крайней мере не корректны.

Патриарх чутко воспринимал настроение своей паствы и был убежден, что идти против него, значит окончательно разрушить саму Церковь. Это и было для Тихона главным. Как заметил князь Г.Н. Трубецкой, — «личная участь не заботила его, но он болел душой за подначальных и за духовных чад своих»¹²⁶⁷.

Решающую роль сыграли и те перемены, которые происходили в политике Советской власти. Еще 4 июля 1923 года Пленум ЦК РКП(б) постановил: «Считая, что в некоторых организациях антирелигиозная пропаганда приняла нежелательный характер… поручить Политбюро срочно разослать организациям соответствующий циркуляр».

В этом циркуляре, разосланном на места 16 августа, в частности, говорилось: «Воспретить закрытие церквей, молитвенных помещений и синагог по мотивам неисполнения административных распоряжений о регистрации, а где таковое имело место — отменить немедля… Воспретить ликвидацию молитвенных помещений, зданий и пр. за невзнос налогов… Воспретить аресты “религиозного характера”, поскольку они не связаны с явно контрреволюционными деяниями “служителей церкви” и верующих…

Разъяснить членам партии, что наш успех в деле разложения церкви и искоренения религиозных предрассудков зависит не от гонений на верующих…, — а от тактичного отношения к верующим при терпеливой и вдумчивой критике религиозных предрассудков»¹.

Лето и осень 1923 года стали заметной вехой во взаимоотношениях с Советской властью и для других религиозных организаций. Центральное Духовное управление мусульман обратилось с воззванием ко всем приверженцам ислама в СССР, в котором говорилось: «Из всех когда-либо существовавших правительств Советское правительство является самым справедливым».

О своей лояльности по отношению к Советскому государству заявили в ноябре 1923 года руководители евангельских христиан во главе с Иваном Трегубовым. А руководители старообрядческой церкви — архиепископ Мелентий и епископ Геронтий — в послании к своей пастве написали: «Теперь, слава Богу, у нас в России утвердилась рабоче-крестьянская власть»^12681269.

Пройдет всего несколько месяцев и патриарх Тихон опубликует заявление: «Идейно мы с Владимиром Ильичем Лениным, конечно, расходились, но я имею сведения о нем, как о человеке добрейшей и поистине христианской души»¹²⁷⁰.

Заметим кстати, что упрочившееся в нашей исторической журналистике утверждение о том, что после революции якобы были расстреляны чуть ли не сотни тысяч священнослужителей (без указаний на хронологические рамки), на поверку является чистейшим пропагандистским вымыслом и полным неуважением читателя.

По расчетам Георгия Хмуркина, если в 1915 году, по данным самой РПЦ, в России насчитывалось 66.335 священнослужителей, то по Всесоюзной переписи 1926 года число их уменьшилось до 58.587, т. е. на 7.748.

Если из этой цифры вычесть более тысячи православных священнослужителей пяти епархий (Варшавской, Холмской, Литовской, Рижской, Финляндской), оказавшихся вне пределов Советской России, более двух тысяч эмигрировавших из нее, а также начавшееся после Февраля 1917 года добровольное сложение сана (по данным протоиерея A.B, Маковецкого) примерно 8-10 %, плюс смертность, как и у прихожан, от голода, болезней, массовых эпидемий, то станет очевидным, что ни о каких тысячах невинно убиенных священниках, в рассматриваемый нами период, не может быть и речи.

Добавим также, что по данным на 1 ноября 1925 года в РСФСР было закрыто и не функционировало лишь 4,7 % православных церквей. Да и то главным образом в силу того, что, лишившись государственных дотаций, прихожане не всегда имели возможность их содержать¹.

Профессор Иринарх Аристархович Стратонов, которого издательство РПЦ характеризует как глубоко верующего уче-ного-эмигранта, имевшего «ясное церковное сознание и способность трезво оценивать события», в 1932 году писал, что при всем внешнем давлении и внутренних неурядицах, начало 20-х годов не стало периодом «кровавого богоборства». Скорее наоборот.

«Многие из заключенных епископов в 1920 году вернулись в свои епархии. Местная церковная жизнь стала устраиваться… Храмы наполнились молящимися, при этом среди молящихся не было того преобладания женского пола, которое замечалось до революции».

«Нельзя не отметить и обгцереяигиозного подъема в массах… Церковная жизнь к 1920 году восстановилась полностью, а может быть даже превзошла старую, дореволюционную. Вне всякого сомнения, что внутренний рост церковного самосознания верующего русского общества достиг такой высоты, равной которой не было за последние два столетия в русской церковной жизни»^12711272.

После сентябрьского Пленума ЦК, где разразился скандал, связанный с Троцким, Ленин «разыскивал что-то среди книг в библиотеке», но, не найдя, выразил желание поехать в Москву. 8 октября, когда Крупская «хотела проститься с ним, сказав, что она едет в Москву, В.И. надел шляпу, показав, что он хочет ехать с ней. На уверения, что ему нельзя, что он болен, что его растрясет, только махал рукой». Однако профессор Осипов, запись которого мы процитировали, решительно воспротивился, и «Н.К уехала, сказав, что возьмет его в следующий раз»¹.

13 октября Ленин повторил попытку. «После слов Марии Ильиничны, что она едет в Москву, тоже показал, что нужно ехать». Входе объяснений Владимир Ильич дал понять, что хочет попасть в Кремль якобы лишь для того, чтобы привезти некоторые книги. Осипов поездку запретил, а когда Ленину дали список литературы, он отобрал только что вышедшие из печати тома собственных сочинений, несколько книг Троцкого и Рафаила (Фарбмана Р.Б.)^12731274.

Наконец, 18 октября Владимир Ильич добился своего. Профессор Осипов пишет, что в этот день он пришел к Ленину в 15.30 и узнал, что Владимир Ильич отказался от обеда, очень взволнован и решительно настроен на то, чтобы ехать в Москву. С помощью санитара он дошел до гаража и сел в открытый автомобиль, который должен был отвезти в город Казимира Зорьку.

Никакие уговоры врача и родных не подействовали. Единственное, чего удалось добиться — согласия пересесть в закрытый автомобиль. Вместе с Лениным поехали Крупская, Мария Ильинична, начальник охраны Пакалн, профессор Осипов и фельдшер Рукавишников. По дороге шофер Рябов дважды попытался свернуть в сторону и вернуться назад, но Владимир Ильич тут же решительно пресекал эти попытки.¹²⁷⁵