Заветы предательства

— Но вместе мы ведь сможем найти ответ?

Магнус покачал головой:

— Нет, я не могу помочь тебе. Более того, не стану. И тебе необходимо бросить все попытки сделать это. Ты понял?

Ариман ощутил, как его контроль над Исчислениями ослаб, и он поднялся в высшее, боевое состояние.

— Нет, не понял.

Не пошевелясь, Магнус как будто вырос в размерах, превратившись в гигантского исполина, безжалостного зверя, покрытого окровавленным мехом и задубевшей кожей. Его единственный глаз стал расплавленным солнцем, которое пригвоздило Аримана к месту, словно тушу, насаженную на вертел.

— Твоего мелкого кабала больше нет, — пророкотал он. — «Горе тому, кто осмелится проигнорировать запрет или попытается меня обмануть. Он станет моим врагом, а на его голову и головы его последователей обрушится такая кара, что до конца мира они будут проклинать тот день, когда отвернулись от моего света».

Ариман узнал слова и горечь, сквозившие в каждом слоге. Оставалось задать всего один вопрос.

— Почему?

Страшная угроза и ужасная опасность оставили глаз Магнуса, когда его тело вновь вернулось в прежнее состояние.

— Потому что мои мысли заняты более важными проблемами.

— И эти проблемы важнее гибели вашего легиона? — решительно спросил Ариман.

Магнус не ответил, но взглянул на бушующие над ним штормы света, как будто в них таился ответ. Его лицо чуть смягчилось и стало задумчивым.

— Намного важнее, — наконец сказал он.

— Так скажите. Скажите мне, чтобы я понял, почему вы бросили нас.

Магнус кивнул и положил бронзовую руку ему на плечо.

Планета Колдунов исчезла, будто сияющий пузырь в темном колодце.

— Я сделаю лучше. Я тебе покажу.

Ариман ощутил ужасное смещение, походившее на телепортационный рывок, только во сто крат хуже. Генетически измененное тело, биологически спроектированное так, чтобы выжить в любой среде, внезапно показалось хрупким и смертным, когда его дух покинул плоть.

Его тело из света воспарило над Великим океаном, вцепившись в хвост пламенеющей золотой кометы — сущности такой мощи, что он даже не осмеливался прямо смотреть на нее. Ариман знал, что это Магнус, но в глуши Великого океана его больше не сдерживала неизменность формы.

Вокруг него спиралью скручивались звезды и галактики, бесконечный парад случайных событий, которые были совсем не случайными. Все шло по замыслу архитектора судьбы, замыслу столь грандиозному, что узреть его можно было лишь из самых дальних пределов бытия. И все равно Ариман едва ли мог осознать этот план, его сложности казались чрезмерно вычурными, а интриги — слишком плотно сплетенными для понимания.

К горлу Аримана подкатила тошнота, его пробрали до костей вихрь и сбивающее с толку чувство падения. Он старался не закричать. В масштабе Вселенной он не значил ничего — мелкая песчинка посреди пустыни, по которой ветер гонял пыль крошечных частиц Галактики.

Он не был особенным. Он был никем.

— Нет! — в отчаянии закричал он. — Я — Азек Ариман!

И с этой мыслью он вновь стал единым целым, воином-мудрецом Тысячи Сынов. Ариман заставил разум подняться до второго Исчисления, в котором мирские волнения уступали место погоне за просвещением.

Его тело исчезло, и на его месте загорелся сияющий огонь — скопление шестеренок, вращающихся внутри других шестеренок, бессчетных глаз и форм, столь же чистых, как и непознаваемых. Это было чистейшее выражение его сущности — создание из света и мысли.

Через неведомые органы чувств до него донесся голос Магнуса, и в каждом слове его ощущалось грозное предвидение.

— Пойдем, сын мой, — мы станем ворами откровений. Узри же то, что видел я, и скажи, правильно ли я поступаю, не думая о твоих тревогах.

И внезапно Ариману расхотелось смотреть. Если он увидит, ничто больше не будет прежним. Однако он не мог отказать примарху, а удобство неведения Азек считал достойным лишь презрения. Его сияющее тело подлетело к излучающей свет фигуре Магнуса.

— Покажите мне все, — произнес он.

— Все? Нет, только не это. Никогда. Но я покажу тебе достаточно.

— Достаточно для чего?

— Достаточно для того, чтобы знать, что у нас еще есть выбор. И он повлияет на то, какими нас запомнят.

Звезды вокруг них закружились, размываясь в яркое пятно.

Они помчались со скоростью мысли. Стоило им подумать о каком-то месте, как они сразу там оказывались. Ощущения были словно от колдовства. Они шагали по бескрайней Галактике подобно богам, в мгновение ока преодолевая невообразимые расстояния.

Ариман только-только начал постигать истинную мощь примарха, как понял, что они остановились. Мир вокруг принял знакомые образы звезд и эллиптических орбит планет.

— Где мы? — спросил он.

— Это Тсагуальса, отвратительный мир Ночного Призрака. Место убийств и пыток, где не стихают вопли умирающих. Место, откуда мой брат проводит кампанию геноцида. Сюда его послали сражаться с Первым легионом Льва.

Они облетели систему, минуя безжизненные миры и планеты, опустошенные конфликтом, резней и взаимным истреблением двух сражающихся легионов. Взор Аримана привлекла граница системы, где в пустоте бушевала жестокая битва — два флота обстреливали друг друга в упор. Перемешавшиеся военные корабли давали залп за залпом, наполняя пространство между собой разрывными снарядами и пересекающимися лазерными лучами. Корабли пылали от носов до кормы и разламывались на части, когда их кили не выдерживали мощного гравиметрического давления.

Ариман видел, как тысячами угасают огни душ, каждую секунду гибнут сотни людей.

— Это погребальный звон Трамасского крестового похода, — мрачно произнес Магнус.

Ариман пролетел над сражением — призрак из света, ставший свидетелем безжалостной бойни в космической пустоте. Черные корабли с символом крылатого меча одерживали верх, пожиная кошмарный урожай с полуночно-темных судов Повелителей Ночи, однако, казалось, Восьмой легион не искал решающего сражения. Магнус продолжал:

— Два года они изводили друг друга, но с этой битвой война окончится, и мои братья разойдутся зализывать раны.

— Кто вышел победителем?

— Это предстоит увидеть, хотя Темные Ангелы все еще несут семя своей погибели. Может ли в подобные времена кто-то зваться победителем?

Небеса размылись вновь, но в этот раз Ариман ощутил, как их перемещению что-то противится.

Звезды погасли одна за другой, задутые, будто свечи в спальнях послушников, пока не воцарилась полнейшая тьма. За черной пеленой он узрел горящий мир, изрытый трещинами и пожираемый огнем. Континентальные плиты раскололись, а на коре горел восьмеричный символ.