Завоеватель

По равнинам тумен вели три проводника, которых, угрожая оружием, наняли в последнем городе. Шпионов и дозорных Хулагу разослал по всей округе, но ни один из них не мог указать точное месторасположение крепости. Даже письма, которыми орлок обменивался с ассасинами, переправлялись тем через богатых городских торговцев. Самые точные имеющиеся координаты – горная цепь. И это удалось выяснить с помощью серебра и целого дня пыток человека, которого бросили друзья. Неважно. Хулагу предчувствовал, что в конце концов окажется в этих краях и начнет охоту. Он постоянно расспрашивал дозорных, но те лишь спорили друг с другом на чужом языке, пожимали плечами и показывали на горы. Новых же лиц орлок не видел давным-давно.

Неожиданно вернулись дозорные на взмыленных конях. Хулагу нахмурился, увидев, что они направляются к нему наперерез колонне. Издалека чувствовалось, что всадники спешат. Полководец заставил себя сделать обычное непроницаемое лицо.

– Господин, милях в двенадцати отсюда или чуть дальше – люди, – доложил первый дозорный, в знак уважения касаясь правой рукой поочередно лба, губ и сердца. – Я видел лишь восемь коней и шелковый навес, поэтому приблизился. Мой спутник остался вне их досягаемости, в любое мгновение готовый вернуться к вам.

– Ты говорил с ними? – спросил Хулагу. По спине прямо под доспехами заструился пот; настроение поднялось при мысли, что цель близка, раз в предгорье его ждут.

Дозорный кивнул.

– Господин, их старший назвался Рукн-ад-Дином. Он якобы уполномочен говорить от имени исмаилитов. Велел передать, что тебя, господин, ожидают прохладная палатка и напитки.

Хулагу задумался, наморщив лоб. Гостить у убийц не хотелось, пить и есть вместе с ними – тем более. Но он не может показать воинам, что боится кучки исмаилитов!

– Передай, что я приеду, – велел Хулагу. Дозорный помчался за свежим конем, а орлок вызвал Илугея и, едва тот приблизился, произнес: – Ассасины избрали место встречи. Хочу окружить его: пусть поймут, что такое предательство. Я войду в палатку, а если не выйду, хочу, чтобы ты их уничтожил. Если погибну, ты, Илугей, должен оставить в их истории пугающий след. Понял? Не ради меня, а ради тех, кто придет после.

Илугей кивнул.

– Воля ваша, господин, но ведь они не знают вас в лицо. Позвольте мне самому войти в ту палатку и выяснить их намерения. Если ассасины замыслили убийство, позвольте мне их изобличить.

Хулагу на миг задумался, но покачал головой. Внутри шевельнулся червячок страха; от него пошла злость, как жара в летний полдень. Подавить страх в зародыше Хулагу не мог, зато мог его победить.

– В другой раз, Илугей. Ассасины считают ужас своим оружием. Это часть их силы, возможно, даже основная часть. Несколько убийств в год – и все вокруг их боятся. Я им в этом помогать не стану.

* * *

Рукн-ад-Дин сидел, облаченный в легкие одежды, и пил напиток со льдом. Если монгольский военачальник не явится в самое ближайшее время, драгоценный лед с горных вершин растает. Рукн-ад-Дин глянул на оседающий белый кубик и приказал добавить льда себе в напиток. Надо же сделать ожидание приятным…

Монголы, целая стена всадников, кружили вокруг его маленького отряда. Полдня они развлекались насмешливыми криками, на которые исмаилиты не обращали внимания. Переброс десяти тысяч воинов – дело небыстрое, и Рукн-ад-Дин гадал, покажется ли ханский брат до заката. Засады монголы не обнаружили: ее не было, хотя они наверняка потратили изрядно сил, прочесывая окрестные холмы. Рукн-ад-Дин в тысячный раз перебирал предложения, который сделает от имени отца. Список небольшой – золото, а если вариантов не останется – крепость. Он нахмурился. Отца бы сюда: старик и седло для козы продаст. Хотя шанс погибнуть тоже очень велик. Монголы непредсказуемы, как обозленные мальчишки с мечами. Могут рассыпаться в любезностях, а могут перерезать горло и спокойно поехать дальше. Несмотря на свежий ветерок и холодное питье, Рукн-ад-Дин почувствовал, что потеет. А если монголы отвергнут его предложения? В этих краях их не ждали: по сообщениям из достоверных источников, они направлялись к Багдаду, за тысячи миль отсюда. Естественная преграда в виде засушливой равнины едва замедлила их, и Рукн-ад-Дин почувствовал, что боится. Еще до заката он может стать трупом.

Появление Хулагу исмаилит заметил не сразу. Знакомый с роскошной жизнью халифов, он ожидал хотя бы свиты и фанфар, а увидал грязного воина, который спешился вместе с другими. Воин остановился переговорить с подчиненными, и Рукн-ад-Дин невольно подивился ширине его плеч. Монголы увлекаются борьбой, помимо этого цивилизованных увлечений у них немного. Исмаилит гадал, заинтересуют ли ханского брата его предложения, когда увидел, что широкоплечий монгол шагает к палатке. Рукн-ад-Дин отодвинул напиток и поднялся.

– Салам алейкум. Добро пожаловать! Ты, должно быть, царевич Хулагу, брат Мункэ-хана. Я Рукн-ад-Дин, сын Сулеймана-ад-Дина.

Переводчик изложил арабскую фразу на грубом языке варвара. Хулагу посмотрел на исмаилита, и тот, воспользовавшись моментом, глубоко поклонился. Самому ему это претило, но так велел отец. Холодный взгляд воина метнулся к нему, потом скользнул по палатке, ощупывая каждую мелочь. Под навес Хулагу так и не шагнул – стоял на пороге и смотрел внутрь, а десять тысяч его воинов продолжали греметь и грохотать. Пыль летала клубами, хорошо видимая в лучах заката. Рукн-ад-Дин старался хранить спокойствие.

– Господина наверняка мучит жажда, – продолжал он, надеясь, что не перебарщивает с любезностями. – Отдохни здесь, в тени. Мои люди принесли лед, чтобы окружить нас прохладой.

Хулагу пробурчал что-то невнятное. Мужчине с безвольным лицом, стоящему перед ним, он не доверял настолько, что не собирался даже демонстрировать свое владение арабским. Вспомнилось предложение Илугея пойти вместо него. Орлок стал гадать, тот ли этот человек, за кого себя выдает. Но гостеприимный жест Рукн-ад-Дина сделал свое дело, и Хулагу соизволил войти. Стул повернули спинкой к слугам, и царевич, нахмурившись, отдал короткий приказ своим людям. Монгольский воин вошел в палатку следом за Хулагу, каждым своим шагом источая опасность. Рукн-ад-Дин не шевельнулся, когда стул поволокли по ковру к шелковой стене палатки. Наконец Хулагу уселся, жестом отослав своего воина и слугу с высокими стаканами на подносе.

– Я приказывал разрушить ваши крепости, – проговорил монгол. Он положил руки на колени и сидел прямо, готовый вскочить в любое мгновение. – Приказ выполнен?

Пока переводчик говорил, Рукн-ад-Дин прочистил горло и пригубил напиток. Он не привык, что к делам переходят так быстро, и нервничал. Исмаилит думал, что переговоры растянутся на целую ночь, а то и часть следующего дня захватят, но под жестким взглядом Хулагу залпом выпалил часть обещаний. Отцовские наказы забылись быстрее, чем растаял лед в стакане.

– По моим сведениям, господин, работы над крепостью в Ширате начнутся весной. К концу года она исчезнет, и ты доложишь хану, что мы тебе повиновались.

Рукн-ад-Дин сделал паузу для перевода, но реакции Хулагу не дождался и заставил себя продолжать. Отец велел растолковать монголам, что крепость – это тысячи тонн камней, на разборку которых нужны месяцы. Если Хулагу примет объяснение, окончание работ можно будет откладывать снова и снова. Вопреки колоссальным усилиям, на разборку твердынь уйдут годы. Вдруг к тому времени далекий хан сломает шею или несметное войско Хулагу изберет себе другую цель…