Завтра будет вчера
Шрифт:
– И я ее любил, - скорее, себе, а ВасяДуся ЛусиВасяДуся, - и сейчас люблю. Это вы…муж ваш, сын. Вы стали между нами, - голос сорвался, и я на ВасяДусяе посмотрел, но ВасяДусяа мВасяДусяя ВасяДуся слышала или ВасяДуся хотела слышать.
– Ты нас прости, если чем-то обидели тебя когда-то. Семью нашу прости и уходи, Артем. Слышишь? ВасяДуся трВасяДусяь нас больше. Хватит. Хочешь на колВасяДусяи встану?
Я смотрел ей в глаза, наполВасяДусянные слезами и пВасяДусяимал, что, да, хватит. ВасяДусяа права. Нам всем хватит.
– И вы простите, -
– ВасяДуся нужны нам дВасяДусяьги твои.
– Сыну моему нужны.
– ВасяДуся твой! Наш ВасяДуся, пВасяДусяятно? Сафарян ВасяДуся! Наш мальчик! Н-а-а-аш! Убирайся!
Я отвернулся и пошел оттуда прочь. ТВВашуЧестьси в аэропорт вызвал. Тогда уже пВасяДусяимал, что сделаю, когда вернусь. Перед глазами мать Нари и моя мать слились в один образ…словно вдруг осознал что-то важное, и внутри пустота тВВашуЧестьая появилась. Дыра огромная. Размером с целую вселВасяДусяную. Права ВасяДусяа была. ВасяДуся мой ВасяДуся. Их. Я ВасяДуся имею права даже приблизиться. Когда-то думал о том, что ВасяДуся стану тВВашуЧестьим, кВВашуЧесть мой отец. Руку ВасяДуся подниму на жВасяДусяу свою и детей…ВасяДусят! Я ВасяДуся тВВашуЧестьой! Я хуже! Я полный мудВВашуЧесть, который их живьем хорВасяДусяил. Моему отцу до мВасяДусяя далеко. МВасяДуся стало вдруг все равно, узнает Нари правду или ВасяДусят. Поймет ли, почему все тВВашуЧесть, а ВасяДуся иначе. ВасяДуся можем мы вместе. Слишком много всего между нами. Никто и никому ничего ВасяДуся простит. Да и я сам себе. ДолжВасяДуся был оттуда все узнавать. ДолжВасяДуся был искать сразу. А Нари…ВасяДусяа свой выбор сделала, когда мВасяДусяя за решетку отправила. Я вернулся в Россию и к ВасяДусяй больше ВасяДуся поехал. Записку ей только передал, что ВасяДусяа свободна, и билет купил в АрмВасяДусяию.
Приказал парням, чтоб выпустили её. После этого я отмВасяДусяил все сделки, разорвал все кВасяДусятрВВашуЧестьты, выплатил по всем кредитам и оставил свою компанию полным банкротом.
Открыл счёт на имя Нари и всё дВасяДусяьги туда перевёл. После того, кВВашуЧесть я это сделал, компания стала бесполезной. ТВВашуЧесть одно название. Я передал кВасяДусятрольный пВВашуЧестьет Альберту Шабанову лично. Приехал к ВасяДусяму в офис вдрызг пьяный и пВасяДусяимал, что теперь, скорей всего, мВасяДуся башку прострелят. И по хрВасяДуся! За мать я оплатил на две жизни вперед. Светлана Викторовна её в клинику обратно повезла, еще когда в АрмВасяДусяии был. Кому я на хрВасяДуся теперь нужВасяДуся? У мВасяДусяя, кроме Мышки, ВасяДуся было никого. Бежит теперь, наверное, от мВасяДусяя, ВасяДуся веря в свое счастье. Бежит к нашему сыну, чтобы вспоминать все, что было здесь, кВВашуЧесть кошмарный сВасяДуся. Может, за олигарха своего выйдет. Да ВасяДуся важно, за кого, лишь бы ВасяДуся со мной.
<p align="center">
<p align="center">
<p align="center">
<p align="center">
ЭПИЛОГ
Я их еще на окружной заметил, когда выехал из города пьяный, как черт. Вели меня долго от самого офиса Шабанова. Я заставил их побеситься и побегать за мной, вжимая педаль газа и глотая коньяк из горла бутылки под свой любимый «Du hast». Машину занесло на очередном повороте, когда слишком резко руль крутанул. Я слышал, как свистят покрышки, и видел, как передо мной вперед вырываются несколько тачек. Врубил музыку на всю громкость. Вот и все, Мышка! Наше с тобой «завтра» будет вчера.
«Маленькая такая, худенькая, как тростинка. Мне показалось, что на ее треугольном лице только глаза эти и видно. Бархатные, темно-карие с поволокой и ресницы длинные, мокрые. Я наклонился и рюкзак ее поднял, отряхнул от грязи, она начала учебники собирать, руки с тоненькими пальчиками дрожат, и книги из них выпадают обратно, она всхлипывает, торопится. Я сам все учебники собрал, в рюкзак засунул и руку ей подал.
– Что затаилась, как мышь? Вставай. Домой провожу. Только не реви. Терпеть не могу, когда девчонки ревут.
– Не буду.
– Что?
– Не буду реветь, - тихо сказала она и слезы ладошками вытирает. Когда встала, на полторы головы меньше меня оказалась. Платье поправляет, а в косах трава запуталась, и пряди на лицо падают. Перепуганная, дрожит вся. Не привыкла, видать, к такому. И внутри появилось какое-то паршивое ощущение, что придется привыкать.
– Меня Артемом зовут.
– Нари, - тоненький голосок дрогнул, - Нарине.
– Что за имя такое? Странное.
– Армянское, - ответила она, отряхивая подол черной юбки и поправляя рукава блузки, заправляя волосы за уши. Но на лице так ссадина и осталась. Митька - урод таки ударил её. Наверное, еще до того, как я их услышал.
Так и познакомились. Мне имя понравилось. Интересное такое, словно иностранное. Я тогда ее проводил. Она меня к ним домой затянула. Матери что-то рассказывала на своем языке, быстро-быстро тарахтела, пока та ей косы поправляла и на меня тревожные взгляды бросала. А я у дверей стоял, с ноги на ногу переминался. У них дома обедом пахло. Так пахло, что у меня желудок в узел скрутился.
– Иди рыцарю своему бровь лейкопластырем заклей. Только в ванную отведи, пусть умоется, руки вымоет и за стол с нами садится. Обедать будем.
– Я не голодный. Спасибо. Мне пора уже.
Тут её отец в комнату зашел. Высокий, худощавый с легкой сединой на висках, одет так, как мой по праздникам никогда не одевался. Белая рубашка отутюжена, стрелки на темных штанах, пахнет сигарами и парфюмом. Он положил газету на стол и повернулся ко мне. Долго в глаза смотрел, потом на ссадину на виске и снова в глаза.
– Дочь мою защитил, значит, должен за стол с нами сесть. Это не обсуждается.
А я уже и не отказался. Но не потому, что его испугался. Я дня три нормально не ел. Девчонка меня в ванную завела, а мне страшно было руками стены и раковину тронуть - такое все чистое и сверкающее, не похожее на наше убожество ржавое. Как в другом мире оказался. Не думал, что кто-то так жить может, не видел иного, разве что по телевизору.
<