Завтрак для чемпионов, или Прощай, черный понедельник
Шрифт:
— Ведь как получается, — сказал водитель. — Вы работаете с людьми изо дня в день, устанавливаете эти самые рамы — как же тут не сойтись друг с другом поближе?
— Я работаю один, — сказал Траут.
Водитель был разочарован.
— А я думал, что одному не справиться, нужно, по крайней мере, двое.
— Одного хватает, — сказал Траут. — Любой заморыш и в одиночку справится.
Но водителю, видно, хотелось, чтобы Траут жил полной и интересной жизнью, хотелось хоть вчуже порадоваться вместе с ним.
— Ну, все равно, — упорствовал он. — У вас есть приятели, есть с кем
Траут только пожал плечами.
— Вы же ходите каждый день по одним и тем же улицам, — сказал водитель. — Встречаете столько людей, да и они вас, наверно, знают, потому что улицы-то всегда одни и те же. Вы говорите: «Привет», и они вам отвечают: «Привет». Вы их даже по имени называете. И они вас называют по имени. Если вы влипнете в какую-нибудь историю, они вам помогут, потому что вы — из их города. Вы все заодно. Видят-то они вас каждый божий день.
Но Трауту спорить с ним не хотелось.
Траут все время забывал имя водителя.
У Траута был один умственный дефект, от которого и я страдал в свое время. Он совсем не помнил, как выглядят разные люди, встреченные им в жизни, — запоминал только тех, чья фигура или лицо чем-нибудь резко отличались от других.
Например, когда он жил на мысе Код, он мог сердечно приветствовать и называть по имени только одного человека — Алфи Бирза, однорукого альбиноса.
— Погодка что надо, Алфи! — говорил он.
— Где это вы пропадали, Алфи? — говорил он.
— На вас сегодня приятно смотреть, Алфи, — говорил он.
И так далее.
А когда Траут жил в Когоузе, он называл по имени только одного человека — рыжего лилипута-кокни, когорого звали Дэрлинг Хис. Он работал в сапожной мастерской. На его скамейке была прибита дощечка, чтобы люди, если захотят, могли обращаться к нему по имени. Эта дощечка выглядела так:
Траут время от времени заглядывал в мастерскую и говорил что-нибудь такое:
— А кто нынче выиграет первенство мира, Дэрлинг?
Или:
— Не знаете, отчего это все сирены выли прошлой ночью, Дэрлинг?
Или:
— Вы прекрасно выглядите сегодня, Дэрлинг, где это вы отхватили такую рубашку? — И так далее.
Теперь Траут размышлял о том, не пришел ли конец его дружбе с Хисом. В последний раз, когда Траут зашел в сапожную мастерскую поговорить с Дэрлингом о том о сем, лилипут вдруг заорал на него.
Вот что он крикнул с типичным кокнейским акцентом:
— Отцепитесь вы от меня к чертовой матери!
Как-то раз губернатор штата Нью-Йорк Нельсон Рокфеллер пожал Трауту руку в бакалейной лавке в Когоузе. Траут понятия не имел, кто это такой. А ведь его, автора научно-фантастических романов, должна была глубоко потрясти встреча с таким человеком. Рокфеллер был не просто губернатор. По своеобразным законам этой части планеты Рокфеллер был вправе владеть громадными пространствами земной поверхности, равно как и нефтью, и другими полезными ископаемыми, находящимися под его землей. Он владел и распоряжался значительно большей частью планеты, чем
многие нации. И это был его удел с самой колыбели. Он так и родился владельцем этих несусветных богатств.— Как дела, приятель? — спросил губернатор Рокфеллер.
— Да все по-старому, — сказал Килгор Траут.
Сначала водитель пытался навязать Трауту полную и интересную жизнь в обществе, а теперь — опять-таки для собственного удовольствия — сделал вид, что Траут просит и умоляет его рассказать, какая личная жизнь у водителя трансконтинентального транспорта, хотя Траут, конечно, ни о чем таком и не собирался просить и умолять.
— Хотите знать, как у нас, шоферов, клеится это дело? — сказал водитель. — Небось думаете, что шоферня гуляет напропалую, без передышки баб лапает по всей Америке?
Траут только пожал плечами.
Шофер разобиделся на Траута и стал упрекать его за такое постыдное невежество.
— Вот что я скажу вам, Килгор, — он запнулся. — Вас ведь так звать?
— Да, — сказал Траут. Он-то уже сто раз успел позабыть имя шофера. Каждый раз, как он отводил глаза, он забывал не только его имя, но и его физиономию.
— Тысяча чертей, Килгор, — сказал водитель, — к примеру, скажем, моя колымага поломается в Когоузе и придется застрять там на пару дней, пока ее починят, вы что, думаете, успею я закадрить бабенку за это время — всем чужой, да еще в таком виде?
— Зависит от вашей настойчивости, — сказал Траут.
Водитель вздохнул.
— Эх, ядрена мать, — сказал он, и ему стало ужасно себя жаль, — может, оттого и вся моя жизнь так повернулась — настойчивости не хватало.
Они стали рассуждать про то, что алюминиевая обшивка — это способ придавать старым домам совершенно новый вид. Издали эта обшивка, которая вообще не нуждается в окраске, выглядит точь-в-точь как дерево, окрашенное свежей краской.
Водителю хотелось обсудить еще и «Перма-стоун» — другую конкурирующую новинку. Этот способ заключался в покрытии стен цветным цементом, так что издали они выглядели совсем как настоящие каменные стенки.
— Раз уж вы занимаетесь алюминиевыми ставнями, надо бы вам и алюминиевой обшивкой заняться, — сказал водитель Трауту. По всей стране эти два занятия были тесно связаны.
— Моя компания продает алюминиевую обшивку, — сказал Траут, — я много раз ее видел. Но установкой никогда не занимался.
Водитель всерьез подумывал, не приобрести ли алюминиевую облицовку для своего домика в Литтл-Роке, и он заклинал Траута, чтобы тот ответил ему чистую правду на его вопросы:
— Вы много видели и слышали, так скажите, те люди, которые купили алюминиевую обшивку, — довольны они, по-вашему, или нет?
— У нас, в Когоузе, — отвечал Траут, — это, пожалуй, единственные настоящие счастливцы, которых мне приходилось видеть.
— Понимаю, понимаю, — сказал шофер. — Я как-то видел одно семейство — стояли в полном сборе возле своего домика. Они прямо глазам не верили, какой у них стал славный домик после облицовки. Boт вам еще один вопрос, и можете мне ответить честно, как на духу, потому что нам с вами никаких дел вместе не делать; скажите, Килгор, долго ли владельцы будут радоваться на эту обшивку?