Заяабари (походный роман)

Утро не застало врасплох, я полностью проследил его постепенное возникновение. Голова раскалывалась как с похмелья, но стоило только умыться в Байкале, как все неприятные ощущения чудесным образом исчезли без следа. Снова хочу в путь.

Метеоролог Володя погоду предсказывать совершенно не может, и не потому, что он плохой специалист, а потому что погода такая. Ее просто невозможно предсказать, даже на несколько часов вперед.

– Володь! Какая сегодня погода? – Мне стало интересно мнение специалиста.

– Да Бог ее знает, – ответил специалист.

Я распрощался с обитателями мыса Покойники и продолжил свое путешествие. Виктор надарил в дорогу сушенных щук штук, наверное, десять, каждая по полметра длиной. Их я ел каждый день в обед и очень привык. Грустно было доедать последнюю.

Странные вещи начинают происходить: я перестаю чувствовать тело. Это происходит спустя полчаса после начала гребли. Сначала мысли пребывают в смятении и путаются между собой, но вскоре они успокаиваются и я перестаю помнить о себе, как бы вообще перестаю быть, и мое плавание превращается в полет. Я будто лечу на параплане среди гор. Если не быть дубиной, то, летая на высоте 1 км., можно запросто почувствовать непричастность к миру. Когда у меня это получается, я становлюсь как бы между прочим, и чувствую себя неучтенным.

Мое плавание – сплошной полет. Я теряю все, как землю под ногами во время прыжка в бездну, чтобы потом обрести заново: людей, весь мир и себя.

Прохожу мимо мрачного ущелья, через которое идет тропа к Лене-реке, всего четыре часа ходу. У меня была возможность туда сходить, но я передумал – есть физический предел и у моего организма. Кроме того, впечатления обо всем, что со мной произошло, были настолько сильны, что, добавив еще, можно перебрать.

Над ущельем висит неприветливая серая туча. Холодно, сыро и неуютно. Место серьезное и на редкость мрачное. Интересно здесь побывать, но не жить. Во всяком случае, я бы не хотел.

Мыс Покойники вместе с избами на нем скрылся из виду, и я снова – один. Иногда бывает просто хорошо: ни о чем не думается – просто гребу и существую. Но случается так, что мысли начинают как бешеные носиться внутри головы: их не запомнить просто так, если не стараться специально. Иногда что-то записываю по вечерам – не все, конечно, а только то, на что хватает терпения и сил.

Рассказы о своих мыслях – это палка о двух концах. С одной стороны, интересно, конечно читателю узнать, не только что делал путешественник, но и о чем думал. Но с другой стороны мысли странника не всегда о смешном, а это не всем по вкусу. Мне интересней всего читать, о чем думал и что чувствовал путешественник, поэтому я, перед тем как сесть за книгу, решил не стесняться писать про то, что у меня в голове тогда было.

Откуда у человека возникает неудержимая тяга к путешествиям, к передвижению, к странствию? Дурь это, блажь, потребность или что-то еще? Что же такое странничество, есть ли в этом смысл, или это просто так? Мы обычно теряемся среди известных слов, не понимая их смысла до конца: туризм путаем с путешествием, путешествие – со странствием, странствие с бродяжничеством, скитанием и паломничеством, а увлеченные восточной философией запросто могут назвать странника санньясином.

Народ о странничестве только слышал, но толком ничего не понимает и не знает, когда это началось, продолжается ли и должно ли быть.

Расскажу сказку. Она не интересная и не поучительная и воспринимать ее, по моему, тяжело. Я даже хотел ее выкинуть и уже выкинул, но потом все-таки оставил – пусть будет.

Сначала это было Ничто, и это Ничто преспокойно в таком состоянии находилось бы, не случись с ним Печаль о Несуществующем. Так произошла Двойственность, и сразу же Печаль о Несуществующем породила Радость Постижения Всего Сущего, которое таким образом уже начало Быть. Идея Быть произвела Пространство и Время для удобства восприятия того, чем все это будет заполняться. И заполнилось все это Двойственностью, которая произвела Материю и Дух. Пространство, время, материя, дух не могли сдержаться и создали весь мир с тьмой вещей и поднебесной. Из простого появилось куча сложностей, которые имеют свойство размножаться.

Бесконечно долго так продолжаться не могло, иначе первоначальное Ничто оказалось бы позабытым, и стало бы ничем. Двойственность, задумавшись над рождением Мира произвела Смерть, поэтому все рождается и умирает.

Все существует по отдельности и вместе одновременно: рождение и смерть, печаль и радость, добро и зло, знание и неведение.

Неведение так же важно для мира как знание. Неведение порождает страх, а страх – бесстрашие.

Страх получается тогда, когда мы перестаем отрицать все что есть и чего нет. Если мы не способны смириться с отрицанием воли к жизни – возникает страх смерти. Все наши несчастья таким образом возникают: не видя Двойственности, мы стремимся приобретать и получаем утрату, устремляясь к радости, – приобретаем печаль, взалкав счастья, – страдаем. Цель порождает страх, страх не достигнуть цели. Этот страх никогда не исчезнет, пока мы не утратим цель. Цель также важна, как и утрата ее, она нужна нам для того, чтобы иметь, испугаться и после отказаться от нее, обретя бесстрашие.

Чтобы собрать разбросанный по кусочкам мир, мы должны составить его из противоположных частей.

Странствие – одна из потерянных человечеством частей целого. Без него не собрать мир заново, чтобы потом он снова разобрался.

Жизнь наша – сплошное целеустремление в материальном и духовном. Мы устремляемся к чему-то конкретному, забыв о его отрицании с помощью противоположности. Сделав приобретение – забываем освободиться от него, родившись раз, – забываем о смерти, сосредоточившись на зле, – забываем о доброте и наоборот и т. д.

Странствие – это дополнение нашей жизни до единого прекрасного целого с помощью отрицания привязанности к месту, к дому, к людям, к материальному, к цели. Отсюда рождается любовь к миру.

Насупротив целеустремленности в каждом из нас возникает неудержимая тяга к перемещениям по планете без особого смысла. И коль скоро она не осознана, мы пытаемся успокоиться разными приемлемыми способами, кто на что горазд.

Но устремляясь в путь, никак не можем оставить в покое цель по привычке: мы хотим покорить, преодолеть, отдохнуть, познать. Все это важно, но мы забываем, что также важно этому и не быть.

Часто неудержимую тягу к странствию используют не так. Многие стыдятся естественного желания оставить привычную жизнь и отправиться ко всем чертям, и чтобы как-то оправдаться перед обществом, придумывают цель. И вместо странствия получается путешествие или туризм. Это трусость. Перед обществом не надо оправдываться. Оно все равно будет недовольно. Странствие отрицает общество. В свою очередь общество не остается в долгу и относится к странствию как к пережитку.

В старину под странниками понимался вообще всякий сброд по большей части. Путешественники практически приравнивались к странникам, а единственная попытка как-то осмыслить странничество была предпринята весьма категоричными личностями, которые в своем прямолинейном отрицании всего и всяк дошли до полного идиотизма. Это беспоповцы. Они считали, что миром правит антихрист, и что всякое подчинение власти – смертный грех. Оттого-то и надо до конца дней своих скитаться по свету и быть схороненным в лесу в неизвестном месте.

Странничество обязательно должно быть, как тот неизвестный элемент в таблице Менделеева, о существовании которого можно догадаться по пропущенной пустой клеточке. Странничество необходимо, чтобы человек мог осознать мир и себя.

У индусов в этом вопросе больше порядка, чем у нас, славян. Они изобрели санньяс – полный отказ от семейной и общественной деятельности с тем, чтобы овладеть наконец своими чувствами и целиком отдаться служению Богу. Это очень близко к отшельникам, живущим в уединении ради спасения души.