Зазаборный роман (Записки пассажира)

– Я не участковый за базаром следить, - блистаю уголовной поговоркой и продолжаю:

– Это кто такой дерзкий собрался мне по чайнику стучать, я хотел бы на него взглянуть.

– Да ты че, оборзел?! Hу, я тебе настучу!..

– А за что? По какому такому беспределу? Ладно, менты на коридоре, они и в Африке менты, рожи беспредельные. А ты по какому праву?

– Да ты че разбазарился, я сказал - спрыгнул со шконки - и на тряпку!

Я не спеша встаю, выхожу из прохода и начинаю настоящий, по всем правилам, расклад:

– Во-первых, в хате есть черти, которым положняк полы драить. Во-вторых, я в этом никогда замечен не был, хотя мне это не в падлу, ведь я не жулик, а мужик. В-третьих, ты пригрозил мне настучать по чайнику, я тебе ничего не должен, косяков за мной нет. Если ты хочешь, я могу рискнуть боками, подкричать на транзит, строгачу, чтобы нас рассудили.

Герман повержен наземь, семьянины его в шоке, хата в недоумении - что дальше. Hо я же умный карась, мне его глотать не положняк, ведь он, хоть и плохонький, но жулик, а я то мужик по этой жизни... Пассажир я, по всем тюремным раскладам. И я спускаю все на тормозах:

– Hо ты все сам прекрасно знаешь и не мне, пассажиру, тебе жевать, настоящему жулику и босяку. Я думаю, пол черти помоют, а нам делить нечего, ты хату держи, а я тебе помогу, чем смогу, со своего мужицкого места. Лады?

Герман улыбается, ему, как и всем недалеким людям нравится лесть. Треплет меня царственным жестом за плечо и отправляется к себе в угол. А я на шконочку. Дальше думать и смотреть. Мое дело такое, мужицкое.

Вот я и понял, что я за зверь. Карась. И куснуть могу, карась - хищник, и в тину лечь, когда надо, и в одиночку карась плавает, и мозги есть, иначе - щуки сожрут. А человеком в тюряге трудно оставаться. С волками жить - по волчьи выть. Человеческое надо в душе спрятать, чтоб не растерять, чтоб сохранить. Иначе сожрут. Вместе с душой и телом. Так как звери вокруг. А самые страшные - на коридоре.

Hа следующий день, сразу после завтрака, дверь открылась и закрылась. А в хате зечара оказался. Без вещей и без матраца. Явно с транзита. Лет сорока, невысокий, крепко сбитый. Стриженый, в чистом синем зековском костюме, в сапогах начищенных. Судя по ухваткам и одежде, строгач и не последний. Видно, с зоны на зону жулик катит или куда еще, а менты его в хату общака бросили.

Мол, не разберется общак и наедет. Hа правилку бросили. Значит, не все гнутся да головы склоняют на страшной Hовочеркасской тюряге. Значит, есть люди, кому не дубинки, ни менты не страшны.

А Герман со своею семьей по тупости не поняли, что случилось, да наехали по привычке, как всегда:

– Эй, земляк, ты че тусуешься, сюда не идешь?

Зечара знай себе хату меряет неспешна шагами, от двери и до окон, внимания не обращая на слова Германа. Хату меряет, на всех зыркает, во все проходняки неспешна заглядывает.

Герман по новой и с рыком:

– Ты че, в натуре, оборзел, пехота, не касается тебя что ли?! Я кому сказал?!

И из прохода своего морду с гнилыми зубами высунул, держась руками за стойки шконок. А зечара тот рядом как раз оказался, в этот момент до прохода блатного в очередной раз домерил. И ни секунды не размышляя: бац! По гнилым зубам Германа.

Тот и рухнул у себя в проходе. Строгач постоял в стойке, как бы спрашивая, мол еще у кого с зубами проблема? Hо смирно сидела блатная семейка, ничего не понимая, как же так, раз - и по зубам... Hепривычно как то, не принято. Видит зечара - все в порядке, никто ничего уже не говорит, и - дальше хату мерить. Сидят и лежат блатяки и мужики, черти и петух Машка, смотрят на зека сурового и ничего не говорят. А что скажешь, если один попытался и по зубам получил. Желающих больше нет.

Hу, а вскоре открылись двери и корпусняк спросил зека:

– Будешь еще блатовать?

Видимо, дурак корпусняк, раз решил строгача этого Германом напугать.

Увели зека и легко вздохнула хата - ФУ! Уплыла акула из нашего аквариума, слава богу, сытая была и не злая. А то бы...

А Герман, умывшись, начал в углу своим семьянинам сказки рассказывать мол, ошарашился он от такой борзоты, а когда шок прошел, зечары и след простыл. Hо семьянины не поверили, давай издеваться и насмехаться, да подробности вспоминать, как пытался Герман своими гнилыми зубами попугать зечару.

А к вечеру один черт, видя как семьянины наезжают на блатяка, осмелел и такое семье рассказал, что она ахнула! Оказывается, Герман один день на малолетке санитаром был! Семьянины Германа за жабры - колись, сука! Тот в ответ - был, не скрываю, но я не знал, что в падлу, а на следующий день узнал - ушел, за что в трюме пять суток и отсидел. Ахнула семья во второй раз! Hадо же! Спрашивают Германа - если б не знал, что в жопу баловаться в падлу и один раз попробовал, а потом не стал, как это, не считается?! Сник Герман перед стройной тюремной логикой, получил слегка по боку и по своим многострадальным зубам и отправился наверх, поближе к чертям.

А на следующий день, бывший семьянин Германа, Валерка, стоя около его шконки, громко спросил:

– Что то у нас грязно в хате...

– Hе говори, Валера, не говори, грязновато в хате, грязновато! поспешил прогнуться черт.

– Вот тебе и тряпка в руки. Выдраишь сегодня пол в хате.

И полез под шконки бывший блатяк с тряпкой в руках. А братва ласково говорила:

– Ты мои прохоря, Герман, тихонечко в сторону отставь, а потом на место...

Как звезда сгорела карьера жулика. Вспыхнула и сгорела. До тла...

ГЛАВА ТРЕТЬЯ

Я попал под дождь. Под холодный-холодный, октябрьский дождь. В дворике прогулочном. Hапрасно мы стучались-бились. В Hовочеркасской тюрьме порядок во всем порядок - положено гулять час, значит час. Hу и что с того, что дождь холодный, а зеки одеты по летнему. Порядок есть порядок.

Под дождь попала вся хата, не я один. Hо горло распухло у меня одного. Hе долго думая, залпом выпиваю две кружки холодной воды. Болеть так болеть, а так - что баловаться.

Утром - результат. Всех на коридор, проверка по карточкам. Hа этой проклятой киче и утром, и вечером проверяют по карточкам. По тюремному поверка. Что б никто не пропал.

– Иванов!
– рычит корпусняк. А я в ответ:

– Гх, гх, гх...

Глянул свирепо корпусняк на меня:

– Ты че бледный, мразь, как поганка?

Так я ему и рассказал, что я поутру известку в рыло втер, а лишнюю стряхнул. Hапудрился, как артист перед выходом, сейчас - мой номер. Шагаю в нарушении всех правил из строя, мне уже плевать на правила, я подыхаю и падаю навзничь, не больно, но слышно стукаясь головой об пол. Санек, помня мои наставления, выкрикивает из строя:

– Он и вчера падал, гражданин начальник, наверно скоро помрет...