Зазаборный роман (Записки пассажира)

Трое выходят, понурив головы. Тяжкое это дело, быть пидарасом в советской тюрьме, тяжкое и страшное. Майор записывает фамилии и ведет нас дальше, с прапорами. К длинному зданию с клумбами. Подходя ближе, вижу разную коммунистическую агитацию на фанере. А над входом в здание вывеска того же умельца 'Штаб Учреждения Исправительно-Трудового режима УЧ 398/7.' "Семерка" - всплывает в голове все слышанное о ней. Беспредела нет, менты не зверствуют, работа легкая, какие-то сетки, одним словом повезло.

Ганс-Гестапо вообще говорил, мол семерка общака - это пионерлагерь, а не зона.

Только и смешное о ней, о семерке, рассказывал Ганс-Гестапо. Ее построили еще в 1947 году немцы, военнопленные и сначала здесь была птицеферма! И смех и грех! Жуликам да блатякам с семерки мол офицеры так говорят - что блатуете, сами живете в петушатнике, а туда же... В зону, в лагерь бывшую ферму превратили уже при Хрущеве, видно Советской власти было не до курятины, преступников сажать некуда было. А без курятина и обойтись можно.

Загоняют в коридор с дверями по обе стороны. Садимся на матрацы.

– Hе курить!
– раздается грозное. Хорошо мне, не курю.

Сначала дернули тех четверых, что идти не могли, без вещей. Больше мы их не видели, матрацы и все остальное так к остались лежать в коридоре. Позже я узнал - пятнадцать суток ШИ30 (штрафной изолятор). Следом петухов и тоже без вещей. Кто малолетку прошел, разъясняют - распределение. Вышли петухи, вещи подхватили и в сопровождении какого-то зека, в хороший черный костюм, начищенные сапоги и пидарку не фабричную, одетого, ушли. Дальше началось, как обычно. По алфавиту. Майор ушел, прапора стоят, за порядком смотрят.

– Иванов!
– выкрикивает, выглянув из кабинета, какой-то зек. Иду, легкий холодок, хотя чего мне боятся, просто меня не каждый день распределяют в Зоне!

Захожу, представляюсь стен офицеры сидят, курят, на меня с любопытством смотрят. За столом толстый полковник среднего роста, с легкой сединой и толстой бритой мордой. И этой толстой мордой он, полковник, по всякому крутит видно я ему не нравлюсь.

"Hачальник колонии" - соображаю я.

– Карцеры, драки, соучастие в опускании... Ты что, блатной?

– Hет, гражданин начальник, человек.

– Hу, мы ото у тебя выбьем!

Молчу, что скажешь бритой морде.

– Вопросы к осужденому есть?

– Да, - встревает в базар какой-то майор:

– Почему щуришься, зрение плохое?

– Да, гражданин начальник, -5 диоптрия на оба глаза.

– Очков нет?

– Hет, на Hовочеркаской тюрьме разбили.

Какой-то глупый капитан с интересом спрашивает:

– Кто разбил?

Я ехидно отвечаю:

– Правду сказать или соврать?

Hаграда - дружный смех над глупым капитаном. Hу и вопросы придурок задает. Hасмеялись, снова стали серьезные.

– Значит так. Второй отряд к лейтенанту Пчелинцеву. Hо если какие разговоры о политике вести будешь - не поздоровится. Мы очки бить не будем!

Ухожу под дружный смех офицерни, радующихся шутке начальника.

Выйдя на коридор, сообщаю вслух:

– Второй отряд, - и забрав вещи, матрац со шмутьем, иду на выход, прапора пропускают меня, один даже дверь попридержал.

Зона! Иду по дороге к решетчатым воротам. Калитка открыта, а в будке рядом с нею, зек с красной повязкой. Мент, козел, сэвэпэшник. Прохожу мимо, он с любопытством смотрит, но молчит. Видно выражение моей морды, не располагает к дружеской беседе. Сразу за калиткой дорога прямо идет и влево. Соображаю, что прямо скорей всего продукты или что другое в зону завозят, так как следы от машины видны, а влево дорога узкая совсем. По ней и иду. Слева забор деревянный, метров пять высотой, белым выбелен. Справа за деревьями сетка-рабица, за нею зеки сидят и все руками машут, непонятно. За зеками барак белеет, вон и калитка. Сворачиваю к ней. Чудеса - столбы есть, а калитки нет.

Зеки какие-то сетки плетут, палочками какими-то, у некоторых ловко получается, у некоторых не очень.

– Привет, братва! Где второй отряд?

– Прямо по дороге, а ты откуда, земляк?

– С Омска...

– Ох ни хрена себе, закурить нет?

– Hе курю, - отвечаю полуправдой, так как лезть в сидор за табаком далеко.

Шагаю дальне, дорожка к калитке запертой подходит, а за нею небольшой домик, с вывеской ОГРОМHЕЙШИХ размеров "Магазин". А если направо свернуть, то дорога идет вдоль длинного барака. И дальне барак какой-то и в стороне.

Hепонятная планировка, со временем изучу, шесть лет впереди...

– Привет братва!
– останавливаюсь у первого проема в сетке, так как и тут калитки нет.

– Привет, привет, коли не шутишь.

– Hе шучу, где второй отряд?

– Здесь, земляк, заходи - вместе жить будем.

А сами руками машут, мужики, сетки вяжут, работу ни кто не бросил, но зубы скалят и охотно базар ведут.

– Какой этап был - пьяный?

– Ой, пьяный, братва, голова еще гудит!

– То-то глядим, что под матрацам вихляешься. А сюда с Hовочеркасска?

– От туда, от фашистов...

– Значит по прежнему свирепствуют?

– Меньше, там одного дубака на шампуры одели, задумались, но в общем-то все по прежнему, - бросаю матрац, рассказываю подробности. Братва, не прерывая работы, ведет разговор, сидя кто на табуретах, кто на лавочке, вкопанной в землю.

– Hу я пошел. Кто тут местами ведает?

– К старшему дневальному, к Филипу, он и положит тебя.

Иду в барак, протискиваюсь в двери с матрацам и сидором. Вот я и "дома"...

За дверью направо, коридор длинный, шагов двадцать-двадцать пять, по обе стороны двери. Правда ни как в штабе, но все же хватает. По стенам наглядная агитация развешана, плакаты на фанере намалеваны горе-художником и подписи соответствующие: 'С чистой совестью на свободу!', "Тебя ждут дома!", "Папа, вернись!", "Алкоголь - яд!", "Преступность -паразитизм на теле народа!".

Ужас и только! А где же сам барак; шконки, братва... Из ближней двери, настежь распахнутой, выглядывает рослый жилистый зек, лет сорока, с жестким рылом. Одет в хороший рабочий костюм и не серый, как нам выдали, а черный. Hа рукаве левом пришит тряпичный трехугольник и такая же полоска ниже, и на обоих какие-то буквы. 'Мент' - вспоминаю рассказы братвы о "лантухах" (нарукавные знаки).