Зазеркальные близнецы
Шрифт:
К вечеру, часам к девяти, местность слегка пошла на подъем, видимо небольшой, иначе это было бы заметно сверху. Можно было идти дальше — до полной темноты по летней поре оставалось еще часа полтора-два, но силы уже иссякали. Решив, что для начала неплохо (километров двадцать-двадцать пять, почти стандартный дневной переход пехотинца с поправкой на горную местность), Александр, завидев одинокий, чем-то напоминавший слона валун размером примерно с грузовой фургон, решил устраиваться на ночлег. Смертельно хотелось умыться перед сном и хотя бы немного смыть пот, разъедавший тело, но воды осталось не более полулитра, а ни одного источника или ручейка по дороге, между прочим, так и не попалось. На нет и суда нет. Бежецкий устроился под боком нагретого за день валуна и закрыл глаза. Несмотря на страшную усталость, сон пришел далеко не сразу. Под закрытыми веками долго еще мелькали медные
Александр проснулся задолго до рассвета. Камень, так приятно гревший поначалу, за ночь совсем остыл и теперь уже, наоборот, тянул тепло из тела, да и похолодало за ночь прилично. Стуча зубами, Бежецкий отодвинулся от валуна и попытался как можно плотнее закутаться в пиджак. При “наличии отсутствия” рубашки, пущенной на портянки, помогало это мало. Вдобавок к холоду досаждали полчища комаров. Не таежный гнус, конечно, но все же уральские комары оказались штукой весьма неприятной. Александр вспомнил, что еще с детства его занимал вопрос: чем питаются такие полчища крылатых кровососов в безлюдных местностях? По всему выходило, что они каннибалы — иначе и быть не могло. Дым сигареты комаров отпугивал мало, да и оставалось-то сигарет всего пять штук, а костер разжигать было нельзя ни в коем случае — открытый огонь ночью в горах виден за десятки километров, особенно с воздуха. Несколько раз, не выдержав, Бежецкий вскакивал и принимался остервенело махать руками и чесаться, раздирая в кровь лицо, шею и запястья с щиколотками. Кровопийц дикарские пляски ничуть не смущали, даже, похоже, радовали, — видимо, какая-никакая хореография скрашивала в общем-то рутинное занятие по лишению человека наличных запасов крови. Гибель сотен своих товарищей они воспринимали стоически, возможно даже радуясь в душе потерям в рядах конкурентов. Кое-как дождавшись того момента, когда занимающийся рассвет позволил мало-мальски различать местность, беглец снова тронулся в путь. На ходу бороться с летучей напастью легче, да и энергичная ходьба, совмещенная с размахиванием руками, неплохо согревала.
Идти оказалось гораздо труднее, чем вчера. Спускаться и подниматься — две совершенно разные вещи, это ротмистру было известно давно, но сильно болели натруженные вчера с непривычки ноги, особенно икры. Однако шесть часов сна все же пошли на пользу, да и тренированный организм Александра, что называется, втянулся. Когда малиновое, негреющее пока солнце показалось над лесом, ротмистр уже перевалил-таки через мини-хребет и любовался расстилавшейся перед ним (или, вернее, под ним) картиной.
Внизу, примерно в двух-трех километрах, извивалась между каменистыми берегами небольшая речка. Наконец-то удастся и напиться вдоволь, и умыться. Правда, склон, спускающийся к реке, был очень крут, но по сравнению с уже проделанным маршрутом это ничего не значило. Александр, как учили когда-то инструкторы по горной подготовке, начал спуск по диагонали, пару раз поскользнувшись и проехавшись на заду. Мысленно окончательно попрощавшись с некогда элегантным и весьма дорогим костюмом, ротмистр отдохнул примерно в ста-ста пятидесяти метрах ниже по склону и снова заскользил по диагонали, но уже в обратную сторону. Так зигзагами он преодолел кручу менее чем за двадцать минут. До цели осталось всего ничего, когда один из плоских камней, такой, казалось, надежный на вид, предательски вывернулся из-под ступни и путник с коротким вскриком покатилс я вниз, уже не разбирая дороги…
10
Этим летом отъезд императорского двора в Гатчину, ставшую излюбленной резиденцией Николая II после мрачных событий, завершивших предыдущее царствование, задержался более чем на месяц из-за нескольких следовавших один за другим монарших визитов. Будто сговорившись, Санкт-Петербург поочередно посетили король Испании и Обеих Америк Альфонсо XV, король Италии Умберто II, король Дании Христиан XI и султан индийского Бахавалпура Садид Муххамад Бахавал-Хан VII, все с супругами (а последний — с целым гаремом из пары десятков жен и наложниц) и многочисленными свитами. Однако самым важным визитом, из-за которого и пришлось передвинуть сроки отъезда на лето, оказался приезд правящей четы Великобритании, состоявшийся впервые за более чем восемьдесят лет.
Визит этот долго переносился, и в дипломатических кругах даже витали слухи о его переносе на осень, возможно, даже на будущий год. Но Георг VII, видимо понукаемый вдовствующей королевой-матерью, не стал ждать. Восстановление добрых отношений между Россией и Великобританией было жизненно важно для дряхлеющей
империи, да и российскому гиганту было необходимо развязать себе руки на Ближнем Востоке и на Тихом океане.Одним словом, океанская яхта “Британия” под гром орудийных салютов вошла в устье Невы и бросила якорь на рейде Петропавловской крепости только двадцатого июня.
Бежецкий, как и большинство других офицеров Дворцовой Службы, при полном параде присутствовал при торжественной встрече монархов двух великих держав. Стоя среди офицеров, блиставших нарядными мундирами, Александр чувствовал себя героем какого-то театрального действа. Никогда, даже во сне, не могло привидеться скромному офицеру советских воздушно-десантных войск, наиболее торжественным для которого был, в юношеских мечтах, проход в рядах сводного полка ВДВ по Красной площади во время парада к седьмому ноября, что когда-нибудь он будет присутствовать при исторической встрече коронованных особ.
Слегка скосив глаза, Александр видел совсем рядом — руку протяни — заслуженных полководцев, представителей знатнейших фамилий Российской Империи, известных политиков (в первых рядах стоял знаменитый Челкин, тускло поблескивающий зализанным рыжим пробором) и ученых. Практически обо всех из них Бежецкий знал из лекций профессора Вилькицкого и других преподавателей, а сейчас они, еще вчера казавшиеся персонажами фантастического романа, были реальнее, чем все хорошо известные Александру по прошлой жизни российские деятели.
Честно говоря, в ночь перед торжеством Александра не на шутку волновал вполне резонный вопрос: а вдруг утром, перед самым приемом, ему передадут, скажем, автомат и прикажут перестрелять обе августейшие фамилии? Вдруг именно в этом террористическом акте и заключен тайный смысл его внедрения в Россию-2 на место ротмистра Бежецкого (дай-то бог, если тот еще жив). Об этом просто не хотелось вспоминать, но думалось как-то само собой, причем с разнообразнейшими, прямо-таки людоедскими, вариантами и подробностями.
Представляя по уже виденному воочию визиту бахавалпурского султана (да и по старым видеозаписям из запасов Полковника) примерное количество сановного народа, удостоенного высокой чести лицезреть встречу монархов, Александр представлял ужасное действие хотя бы пары автоматных очередей и непременно последовавших бы за этим паники и давки. То, что выйти из подобной передряги живым он уже не сможет, сомнению не подлежало, но столько жертв…
Александр как наяву представил прелестные личики детей императора: великих княжон Александры, Ольги и Софьи, наследника престола девятилетнего цесаревича Петеньки, как его любовно называл весь двор, и застонал про себя. Возможно ли представить этих ангелов под прицелом? Чем дети-то провинились? Не лучше ли в таком случае повернуть оружие против себя?…
Распаленный подобными фантазиями и не сомкнувший ночью глаз Бежецкий возблагодарил Бога, когда никто его так и не потревожил ни утром, ни непосредственно перед началом торжественного приема.
Крайне скромный и простой в своей частной жизни Николай II должен был в случаях, подобных сегодняшнему (тем более перед лицом такой великой державы, как Великобритания), подчиняться требованиям строжайшего дворцового этикета. Что поделаешь: правитель одной пятой части земного шара мог принимать своих гостей только в атмосфере поистине лукулловской расточительной пышности.
Громадные залы, украшенные зеркалами в золотых рамах, с утра были переполнены сановниками, придворными чинами, иностранными дипломатами, офицерами гвардейских полков и всякого рода восточными владыками.
Их блестящие красные, зеленые, синие, черные и белые парадные мундиры, шитые серебром и золотом, являлись великолепным фоном для придворных нарядов и драгоценностей дам. Кавалергарды и конногвардейцы в белых колетах, сверкающих кирасах и касках с императорским двуглавым орлом, казаки Собственного его величества конвоя в каракулевых папахах и красных черкесках с блестящими газырями и дворцовые гренадеры в черных, шитых золотом мундирах и медвежьих высоких шапках стояли вдоль лестницы и при входе в сияющий Александровский зал, как и все парадные залы украшенный бесчисленными пальмами и тропическими растениями, доставленными из придворных оранжерей. Ослепительный свет огромных люстр, отраженный бесчисленными зеркалами в золоченых рамах, придавал всей картине какой-то волшебный характер. Кругом сияло золото, сверкали полированными гранями огромные роскошные вазы из уральского камня, загадочно улыбались статуи и портреты. Глядя на переполненный Александровский зал, можно было позабыть деловое двадцать первое столетие и перенестись в великолепный “век золотой Екатерины”.