Здесь и сейчас
Шрифт:
Дело в том, что мне полагалось избавиться от нее, но я сохранила эту куртку, завернула в пластиковый пакет и засунула на самую верхнюю полку шкафа. Сама не знаю, зачем я ее сохранила. Но мне кажется, с этого и началась моя тайная жизнь, исполненная уловок и хитростей. Если тебя постоянно в чем-то обвиняют, то в конце концов начинаешь и в самом деле так себя вести.
Потом – непонятные цифры. Меня нашли в этой несчастной, неизвестно откуда взявшейся куртке, а на руке обнаружили написанные кем-то большие черные цифры. Конечно, все очень странно. Но я действительно понятия не имею, откуда у меня на руке взялись эти пять цифр. Мистер Роберт, мама и все остальные тоже не могли ничего понять и были явно расстроены. Я поклялась, что их написала не я. Думаю, они
Мистер Роберт еще не очень шумел, но вот миссис Синтия испугалась не на шутку. До сих пор помню, как я смущенно смотрела на цифры, а она орала на меня, что они, мол, въелись мне в кожу и теперь их ничем не отмоешь. Помню, как она оттирала цифры жесткой губкой чуть не до крови. Мне приказали носить одежду только с длинным рукавом и никому не показывать надпись, но Кэтрин я все-таки показала. А потом мама в течение нескольких дней каждый вечер пыталась стереть цифры в умывальнике, пока не добилась своего. Такие вот упрямые цифры. Отпечатались в моей памяти навсегда.
22 декабря 2011 года
Дорогой Джулиус!
Прошлой ночью ты опять мне приснился. Возможно, потому, что я всегда засыпаю, не закончив письма к тебе. Я всегда пишу, когда уже поздно, и свет выключен, и глаза мои чаще всего закрыты на всякий случай. Так что не удивляйся, что у меня почерк – полный отстой! «Отстой» – значит «ужасный». Здесь все так говорят.
Все люди здесь пользуются компьютерами. Помнишь, как папа рассказывал нам, что это такое? Честное слово, все время сидят, прилипнув к экрану, и не могут оторваться. Учителя, узнав, что мне очень нравится писать от руки на бумаге, смотрят на меня как на дикаря. Миссис Шарф говорит, что в будущем на бумаге писать уже не будут и что я не должна отставать от остальных.
Вчера мы развесили лампочки по всему фасаду дома и купили елку, настоящую, поставили ее в доме и тоже украсили лампочками. Потому что наступает Рождество, а здесь это очень большой праздник. Я плохо знаю, что он означает, думаю, мама тоже, но все соседи делают то же самое.
Мама расстраивается из-за меня, сердится, что я много гуляю. Она говорит, что дети здесь так не делают, и это правда. Они сидят дома, смотрят телевизор или сидят за компьютером, играют в компьютерные игры или болтают по телефону. И это вовсе не потому, что гулять здесь опасно или им запрещают родители. Гулять можно где угодно и когда угодно. Родители вовсе не прочь, чтобы дети гуляли. Но они сами хотят сидеть дома.
С любовью,
Пренна.
Глава 6
На следующее утро я захожу перед школой к Кэтрин. Она открывает дверь и по моему лицу сразу видит: что-то случилось. Смотрит мне в глаза, но спросить не решается.
Я иду за подругой в ее комнату. Отец Кэтрин уже ушел на работу.
Ломаю голову, как это рассказать, какими словами.
– Ты Бена Кеноби знаешь? Ну, он возле магазина все ошивается?
– Да.
– Совсем из ума выжил.
– А что такое?
– Говорил мне какую-то чушь про какое-то преступление, про то, что надо его предотвратить, что знает, когда оно произойдет… Не помню… Забыла… Где-то в середине следующего месяца.
Проговариваю все это как можно более небрежным тоном, но глазами даю знать, что это очень важно.
Кэтрин неуверенно кивает. Она знает про мои цифры. Но я не уверена, увидит ли она здесь какую-то связь. Незаметно для постороннего глаза скребу себе руку.
– Конечно, я сразу испугалась и сбежала от него, он вел себя совершенно дико. Не верю ему ни капельки. – Последние слова произношу с убежденностью, опять же для тех, кто, возможно, слушает.
Кэтрин, похоже, пытается что-то сообразить. У нас с ней свой, тайный способ разговаривать, специальный код, что ли, мы пользуемся им, когда надо поговорить о родителях, или о членах Совета, или даже об Итане. Теперь надо как-то ухитриться сообщить, что опекающий меня член Совета еще никак не отреагировал.
– Мистер
Фазанелли на завтра ничего не задал, – говорю я.– Это хорошо, – отвечает она.
– Подожди, еще задаст. На выходные задаст в два раза больше.
Сразу после школы звонит мобильник.
– Здравствуйте, мистер Роберт, – начинаю я. – Что-нибудь случилось? – Сердце стучит, как молот по наковальне.
– Понимаешь, Пренна, не хочу дожидаться нашей обычной встречи, хочется сразу спросить про твой разговор с этим бездомным… Как его… Ты, кажется, очень с ним подружилась?
Лихорадочно пытаюсь понять, что означает его тон. Мама бросает на меня из кухни вопросительный взгляд.
– У тебя что-то стряслось? – спрашивает она.
Когда-то мистер Роберт мне даже нравился. Я была очень рада, когда меня приписали к нему, а не к миссис Синтии. У него круглое дружелюбное лицо, он всегда носит яркие галстуки, с радугой или лягушками, что меня очень забавляло. Вопросы задает всегда таким заботливым, сочувственным тоном.
– Сказать по правде, мистер Роберт, разговор был довольно неприятный, – серьезным голосом отвечаю я.
– Нелегко тебе было, наверно. – (Я так и вижу его лицо, когда он произносит это.)
Ну да, покровительственно хмурится. Возможно, потирает свой жирный подбородок, лицо озабоченное. Аарона Грина тоже он опекал. И с ним тоже так разговаривал. Но еще задолго до гибели Аарона я перестала доверять мистеру Роберту, уже не верила, что он искренне заботится обо мне. Думаю, на это как-то повлиял его жесткий, исключительно деловой подход к устранению мертвого тела в случае моей смерти, когда я была больна.
– Ну, вы же меня хорошо знаете, – весело говорю я. – Я всегда стараюсь быть внимательной к людям. Я считаю, что это очень важно, и мы об этом много с вами говорили, но сейчас я думаю, у меня нет больше повода относиться к нему по-дружески.
Изворачиваюсь и лгу, так что саму тошнит, но, к счастью, мистер Роберт тупой как бревно. Ведь сами научили нас врать, сделали нас притворщиками и симулянтами. Чего же еще им ждать?
– Мне кажется, ты рассуждаешь мудро, Пренна. – Эту фразу он повторяет довольно часто.
Когда-то я думала, что мистер Роберт действительно хочет похвалить меня: вот, мол, какая умница. Но теперь-то я понимаю смысл его слов: «Если мы узнаем, что ты еще раз разговаривала с этим человеком, очень об этом пожалеешь».
На следующий день после школы я приглашаю Кэтрин пойти поплавать в бассейне Ассоциации молодых христиан.
Нам все время твердят, что мы обязаны вести себя как все нормальные девочки, но при этом не выкидывать фортелей типа купания в бассейне этой организации в наших сделанных на заказ очках. Вот почему, когда мне надо откровенно поговорить с Кэтрин, я зову ее в этот бассейн. Мистер Роберт, должно быть, подозревает, что здесь что-то нечисто, и последние два раза, когда мы с Кэтрин ходили в бассейн, он сделал нам выговор. Но для меня главное, что он ни словом не обмолвился о том, что мы с ней обсуждали, а я нарочно подбросила ему несколько лакомых кусочков с целью подтвердить свою теорию. На этот раз мы наверняка опять заработаем выговор, может быть, нас даже накажут. В прошлый раз мистер Роберт не сумел придумать убедительных доводов, чтобы запретить походы в бассейн, но теперь, скорей всего, придумает. Возможно, мы в последний раз выйдем сухими из воды – каков каламбур! – но я все равно очень рискую.
– Я все время думаю про эти цифры, – говорю я, когда мы с Кэтрин заплываем на середину бассейна.
Кэтрин кивает. Без очков я вижу очень плохо, одни только силуэты, но цвет могу различать и ухитряюсь разглядеть, что губы у нее слегка посинели.
– Сначала я не поняла, но теперь понимаю, – осторожно отвечает она.
– Я пыталась разгадать, что же они означают, но представить себе не могла, что это дата. А теперь мне все ясно как божий день.
Я вижу, Кэтрин боится. Наш разговор ни к чему хорошему не приведет, к тому же она не на все сто процентов верит в мою гипотезу насчет очков.