Здесь и сейчас

– В первый раз я приехал сюда вчера вечером, чтобы оглядеться, понять, что к чему. Прикинул, где они тебя держат, что понадобится, и вот сегодня вернулся.

– Какой умный! Нет-нет, им до тебя далеко.

– Честно говоря, я ожидал, что они будут более осторожны.

– Просто они представить себе не могут, что кто-то из общины станет рассчитывать на помощь временного аборигена.

– Временного аборигена?

Прежде я и подумать не могла, что стану употреблять этот термин в разговоре с живым временным аборигеном и это может прозвучать столь высокомерно.

– Ну да, такие, как ты, которые всегда здесь жили. В отличие от нас.

В первый раз за четыре года я говорю то, что думаю, не пытаясь лгать или хитрить. Не сочиняю на ходу, не боюсь, как бы не проговориться, как бы не сказать что-нибудь не то. Просто разговариваю.

– А-а, вот почему ты меня сторонилась.

– Да. Нас учат не доверять временным аборигенам, запрещают вступать с вами в близкие отношения и рассказывать о себе. Нас держат в изоляции и страхе. Кроме того, они знают, что никто из нашей общины не станет мне помогать. Поэтому они все такие… я бы сказала, самодовольные.

Итан поворачивается ко мне и заглядывает в глаза:

– Так-таки никто из вас нам не доверяет?

Я пожимаю плечами, смущенно улыбаюсь:

– Да нет, нашлась одна дурочка, похоже, поверила, что вас бояться не надо… хотя от этого одни только неприятности.

Итан пользуется моментом и притягивает меня к себе. Облегченно вздохнув, он прижимается лицом к моей шее, и мне хочется, чтобы так продолжалось вечно. Я с наслаждением вдыхаю его запах… но тут же спохватываюсь.

– Ну хватит, у нас с тобой могут быть проблемы, – осторожно отстраняясь, говорю я.

– Что ты имеешь в виду?

– Для меня не совсем хорошо… быть с тобой слишком близко… или еще с кем из ваших…

– Что?

– Ну, быть физически… слишком… в интимном смысле. – Мне вдруг становится стыдно. – Да нет, не в том смысле, о котором ты подумал.

Сидя совсем рядом с Итаном, зная, что за чувство охватывает его, когда он меня обнимает, я стыжусь своих сладострастных мыслей о нем, которые одолевали меня, когда я танцевала с другим парнем.

На лице его озабоченность и даже некое раскаяние.

– Ага. Понял.

Он что, дразнит меня?

– Но зачем ты это говоришь? Никто же нас с тобой не видит. А кроме того, ты и так уже давно их не слушаешься. Давно наплевала на все их заповеди. – Он умолкает, улыбается. Смотрит прямо в глаза. – Только ты не подумай, я вовсе не собираюсь воспользоваться ситуацией.

– Да нет, не в этом дело, не совсем так, – неуверенно киваю я. Пытаюсь найти слова, как лучше выразить. – Просто потому, что это опасно… Вспомни, откуда я явилась сюда.

– Не понял?

– Ну, просто могли произойти изменения в иммунной системе и на клеточном уровне. Мы подвергались воздействию других видов микробов, вирусов, бактерий – здесь таких нет. У нас с вами разные типы иммунитета. Поэтому, между прочим, нам не позволяют лечиться у местных врачей. Говорят, мол, если в лаборатории увидят состав нашей крови, возникнет множество самых невероятных вопросов. Наши ученые получили возможность увидеть общую картину заболеваний в прошлом, то есть я имею в виду, которая существует сейчас, и, чтобы нас защитить, перед переходом сделали нам уколы. Нам до сих пор два раза в год делают укол. И таблетки, которые мы принимаем, тоже для этого… или, по крайней мере, так нам говорят.

По лицу видно, что Итан испытывает облегчение.

– Так, значит, тебе ничего не грозит.

– Да, зато тебе грозит.

– Мне? Почему это?

– Контакты со мной для тебя небезопасны. У тебя нет иммунитета от микроорганизмов, которые есть в моем теле. Там, откуда я прибыла, такие заболевания, что ты и представить себе не можешь. Чума крови, например, от которой погибают сразу целыми семьями. У меня от нее иммунитет, да и у всех, кто прибыл сюда, иначе мы бы давно умерли. Но неизвестно, какие изменения, пусть самые крохотные, произошли в структуре моей рибонуклеиновой кислоты или еще где, а от меня эти изменения могут перейти к тебе.

– Вот так просто, когда я сижу рядом с тобой? Чушь какая-то. Я в это не верю.

– Наши руководители, кажется, считают, что контакт, который не принял регулярную форму, достаточно безопасен. Они предостерегают нас от тесных и глубоких связей. Вот почему заповедь, в которой говорится о близости с местными, самая строгая. Нам говорят, что такие контакты могут уничтожить все население страны, как Кортес уничтожил ацтеков, подарив им оспу.

У меня на душе кошки скребут. Ощущение, будто я воздушный шарик, из которого выпускают воздух. Рассказывать такое мальчику, которого любишь, не очень-то романтично.

Итан внимательно смотрит мне в глаза, слушает. Какое-то время молчит, потом качает головой:

– Меня это не пугает. И я тебя не боюсь. Не страшно.

– А мне страшно, – вздыхаю я.

Наконец мы доезжаем до стоянки грузовиков справа от Палисейдс. Пока едем, ведем себя трезво и сдержанно. Когда пересекаем границу между штатами Нью-Йорк и Нью-Джерси, Итан берет меня за руку. Гляжу на него и вижу: в глазах мелькают мятежные чертики.

Камера хранения открывается только в семь, и нам надо хоть чуть-чуть поспать. Впереди у нас два больших дня, в которые нужно много успеть.

– А что твои родители? – спрашиваю я. – Ты им сказал, куда едешь?

– Конечно. В гости к сестренке на все выходные. Она живет в Бакнелле.

– А сестра? Что она об этом думает?

– Думает, у меня завелась девчонка, и я это от всех скрываю. – Итан достает из багажника одеяло и открывает мне дверцу. – Ложись на заднем сиденье и постарайся выспаться, договорились? – Он протягивает мне одеяло.

– А ты?

Он возвращается на сиденье водителя:

– А я привык спать сидя.

– Точно?

– Точно. Кроме того, если понадобится быстро удирать отсюда, лучшего спального места не найдешь.

– Ты думаешь, нас уже ищут?

– Думаю, попытаются. Но у нас есть преимущество. Кеноби говорил, они здорово давят на своих, зато в остальном мире у них никакой поддержки. А я в своем мире чувствую себя как рыба в воде. Им до меня далеко.

– Ты уверен?

– Конечно. У них нет настоящих связей с людьми, с аборигенами, как ты нас называешь.

– Да, это верно.