Здесь шумят чужие города, или Великий эксперимент негативной селекции
Шрифт:
Розенталь писал де Сталю из-за океана: «Рад сообщить, что со вчерашнего дня мы продали уже четыре картины и что спрос растет… Видите, я был прав, увеличение цены не отпугивает покупателя — напротив, оно его стимулирует».
Подошло лето, и де Сталь, Франсуаза, ждущая нового ребенка, и трое детей Никола (от двух браков) отправляются на юг, в тот упоительный уголок Прованса, который зовется Люберон. В Малом Любероне, неподалеку от Авиньона и городка Ланьи, живут старые друзья поэта Рене Шара. Рене Шар много рассказывал о них Никола — о хозяине, о его жене Марсель, а больше всего — о хозяйской дочке Жанне, которой поэт посвятил столько восторженных строк. Может, эти застольные парижские восторги Шара с чтением стихов не прошли безнаказанно
Дальнейшие действия де Сталя так же безудержны, безумны и слепы, как и это его послание. Он сдает экзамен на права, покупает микроавтобус, сажает в него семью, Жанну и еще одну подругу Шара и мчит их к югу Италии. Сперва они путешествуют по Сицилии, потом едут назад, через всю Италию. Во Флоренции, бросив всех, Никола уводит Жанну на прогулку, одну.
Отныне новые картины, успех, выставки, деньги — все будет только подстегивать его в погоне за призраком, будет только изматывать нервы. Он и сам сейчас похож на призрак, преследующий молодую женщину близ ее семейного дома.
Де Сталь покупает небольшой замок (но все-таки замок) за тридцать тысяч франков здесь же, в Любероне, на дороге из Авиньона в Апт — в Менербе, античной Минерве, на каменном плоском возвышении, похожем на корабль, пришвартованный к скалам. Уже в V веке здесь был монастырь, в XVI веке протестанты обороняли замок пятнадцать месяцев. Ворота с круглыми башнями стоят с XVII века. Старинный замок старинного Менерба.
Де Сталь еще работает дома, он еще путешествует, еще переезжает со всеми картинами в свой замок, но сердце его уже не здесь.
Весной 1954 года Франсуаза родила ему второго сына, которого они назвали Гюстав. В менербском замке идут работы. Де Сталь затевает переделки, хочет переменить мебель, нервничает, но главные перемены происходят теперь помимо его воли: Жанна с мужем переезжают в Грас, за две сотни километров от Менерба.
Никола, покинув семью, снимает неподалеку от Граса, в Антибе, ателье, обращенное окнами в море. Он высоко над морем.
Он пишет здесь замечательные картины, пишет свой знаменитый «Форт Антиб», работает без устали, на износ. В 1954 году он написал 266 картин.
Он открывает новые пути в поэтическом искусстве, он знает об этом, он верит в свою гениальность, и в то же время любой упрек, любая не осторожная фраза могут повергнуть его в муки сомнений. В декабре 1954 года (на вершине известности, американской и французской славы) он пишет Жаку Дюбуру: «То, что я предпринимаю, это беспрерывное обновление, воистину беспрерывное, и это не так легко. Моя живопись, я знаю, какой она представляется, ее неистовство, ее непрестанное борение и проба силы, вещь очень хрупкая, в добром смысле слова, вещь возвышенная. Она хрупкая, как любовь… Когда полотно удается, я страшным образом ощущаю элемент случайности, как при головокружении, элемент удачи в применении силы. Несмотря ни на что, по всей видимости, только удачи… и это страшно, это печально обескураживает…».
Боже, какая мука. Какое неблагополучие. Какая неизбежность неблагополучия…
Уже знакомый нам почтенный букинист Жак Матарассо вспоминает, что Никола де Сталь пришел к нему в 1953 году, в десятую годовщину их памятного прощания, во время которого де Сталь обещал вернуться знаменитым. Готовясь к визиту знаменитости, месье Матарассо навестил местного галерейщика, у которого были картины Жанин и одна старая «абстракция» де Сталя.
— Он был в тот день такой веселый, — говорит мне месье Матарассо, — но
русские всегда так: то они веселые, то у них тоска. Он ко мне и за две недели до смерти заходил — был такой веселый, очаровательный…— Так отчего же все-таки это самоубийство? — спрашиваю я. — Как говорят ваши разумные французы, ищи женщину? Безумная любовь?
Девяностолетний месье Матарассо может позволить себе быть еще разумнее, чем разумные французы:
— Он стал такой знаменитый, богатый, женщины вешались ему на шею…
Пишут, что де Сталь собирался ввести люберонку Жанну в свой семейный дом — пусть будут две жены. Что это было — начало болезни, безумие любви, обычное ослепление влюбленного? Помню, как первая жена проникновенно сказала мне однажды, что если бы я знал, как трудолюбив ее новый друг, художник-инсталлятор, он перестал бы казаться мне малопривлекательным, более того, я бы полюбил его и мы стали бы жить втроем. Я выбрал свободу, как некогда инженер Кравченко. Франсуаза де Сталь тоже не пошла на такое расширение своего семейства. Как знать, не совершили ли мы оба ошибку?.. Мне вспоминается наш И. А. Бунин, который до войны проводил подобный эксперимент многоженства здесь же, в Грасе. Ничего для него доброго из этого тоже не вышло. Впрочем, первая его жена осталась не в накладе. Ах, Грас, Антиб, Люберон, пьянящий мистраль, Средиземноморье…
Дом № 7 на улочке Гоге, прославленной Никола де Сталем. Фото Бориса Гесселя
В начале марта де Сталь едет на машине в Париж слушать музыку в театре Мариньи — авангардную музыку Булеза, Шенберга… Знакомым он жалуется в Париже на смертельную усталость.
Заскочив на обратном пути ненадолго в Менерб, он возвращается в Антиб. 10 марта он рассказывает Жану Борэ о концертах в театре Мариньи. Потом натягивает на подрамник большое полотно (350 x 600 сантиметров) и начинает свою последнюю картину — «Концерт».
В конце недели он видится с Жанной, назначает ей новое свидание на следующую неделю, заходит в книжный магазин и покупает томик Чехова.
Потом он пишет свою последнюю картину. Наутро, случайно встретив его, смотрительница антибского музея фотографирует его на фоне цитадели. Никола улыбается: кто бы сказал, глядя на фотографию, что это последняя улыбка.
Де Сталь идет к знакомому юристу посоветоваться о страховке на случай своей внезапной смерти. Он озабочен судьбой Анны, его любимой дочери от Жанин.
Вернувшись домой, он начинает жечь старые письма. Письма Жанны откладывает для ее мужа. Потом пишет свои последние письма. Первое — Жаку Дюбуру. Очень странное и не слишком осмысленное:
«Жак, я заказал плотнику возле крепостной стены два деревянных шезлонга, один уже оплатил — это для Менерба.
В таможне до сих пор лежат бумаги Компании, которая в последний раз перевозила мои столы, и все бумаги касательно стульев и табуретов, которые я купил в Испании, тоже для Менерба.
У меня нет сил закончить мои картины.
Спасибо за все, что ты для меня сделал.
Второе для Жана Борэ:
«Дорогой Жан, если выдастся время, не сможете ли Вы во время выставки моих картин, если будет такая, рассказать, как их надо смотреть? Спасибо за все».
Два письма — двум близким людям, любившим и его, и его полотна. А может, ему думалось, что он написал «деловые письма»?..
В третьем письме были оговорены интересы их с Жанин дочери Анны — вот об этом он и советовался с юристом.
Он сложил письма. Часов около десяти вышел из мастерской, поднялся на террасу, подошел к самому краю и бросился в пустоту.