Здесь живу только я

Он пил мелкими глотками кофе и писал что-то на листке бумаги. Писал, затем зачеркивал, рвал и выбрасывал, доставал из блокнота новый листок и продолжал писать.

Выбросив очередной листок, он заметил Мюнхгаузена.

— Скажи мне, Карл, — сказал Петр. – Ты когда-нибудь писал письмо мертвецу?

Кот лениво зевнул и потянул заднюю лапу.

— Вот и я тоже. Черт с ним, потом напишу. Не знаю, зачем я это взялся.

Мюнхгаузен вспрыгнул на диван и подобрался ближе к Смородину.

— У меня есть глаза, — прошептал вдруг Петр. – И у глаз не бывает сомнений.

Мюнхгаузен настороженно приподнял уши.

— Вижу сон, вижу дверь, вижу зеркало, в зеркале — стул, — продолжил Петр. — Вижу пыль, вижу облако. Все это без изменений остается таким же, как было, когда я уснул.

Кот снова зевнул.

— Да, ты слышал это уже много раз. Я знаю. Кстати, «сомнений – изменений» все же плохая рифма. Я бы, наверное, написал по-другому. Иди в комнату. Скоро вырастут желтые тюльпаны. А я еще посижу немного и пойду на работу.

На секунду Смородину почему-то показалось, что было время, когда Мюнхгаузен питался вовсе не желтыми тюльпанами, а чем-то другим.

Но что еще могут есть коты, кроме цветов? Коты питаются только цветами, это известно всем.

***

— Осторожно, двери закрываются. Следующая станция – Союзная.

Смородин резко открыл глаза и поднял голову. Огляделся вокруг – вагон метро был абсолютно пуст, только через стекло было видно, что в соседнем вагоне сидел старик – тоже, видимо, спал.

«Черт. Я проспал свою станцию. Или не проспал? Где я вообще?»

Он протер глаза и зевнул. Как всегда бывало после резкого пробуждения, сильно колотилось сердце. Смородин посмотрел на часы: было восемь часов вечера. Он с ужасом понял, что опоздал на работу.

«Да что со мной происходит? Я сел в метро полчаса назад. Здесь было полно людей. Впрочем, сегодня воскресенье. Что за станция «Союзная»? Тоже приснилось, видимо. Ничего, сейчас приедем и я пойму, что делать. Наверное, я подъезжаю к Рыбацкому. Пересяду на обратный поезд и доеду на работу. Ничего страшного.»

Он откинул голову к стене и уставился в потолок.

Поезд стал ехать медленнее: приближалась станция.

Туннель закончился, и в окнах показался просторный зал, которого Смородин еще никогда не видел. Он сумел разглядеть, как одна за другой мимо проносятся черные колонны, подсвеченные красным, а затем, когда поезд сбавил ход, увидел на противоположной стене огромную надпись, выложенную красным по черному:

СОЮЗНАЯ

Поезд остановился.

— Уважаемые пассажиры! Поезд прибыл на конечную станцию «Союзная». Пожалуйста, не забывайте свои вещи и документы.

Смородин почувствовал, как на его лбу выступают холодные градины пота.

Он посмотрел в сторону соседнего вагона: старика больше не было.

Двери открылись.

Смородин вышел из вагона и ступил на блестящий пол, вымощенный таким же черным камнем, из которого были сделаны колонны. Взглянул вверх: потолок был выполнен в виде звездного неба, с россыпью светящихся точек, с млечным путем, с тонким серпом Луны и ковшом Большой Медведицы.

Красное освещение исходило из прожекторов, установленных у подножия каждой колонны.

В противоположной стороне станции не было рельс: край платформы упирался в стену.

По его телу прошла дрожь.

Он еще раз посмотрел по сторонам: в конце станции был только один эскалатор. Он не двигался.

В другом конце стояла огромная трехметровая статуя.

Он подошел к статуе чуть поближе и сразу узнал в ней того самого воина, которого они с Германом видели на аллее.

Петр инстинктивно прижал руку к сердцу и почувствовал бешеный стук. Сейчас ему больше всего на свете хотелось проснуться, но ощутимый стук сердца со всей очевидностью давал понять, что это не сон.

Двери закрылись. Поезд тронулся с места.

Оставался только один выход – идти к эскалатору.

Он пошел вперед, стараясь не оборачиваться, пытаясь совладать с паникой, которая готова была вот-вот накрыть его с головой. Белая многоножка уже выползала из мозжечка и пыталась обвиться вокруг позвоночника. Он шел, ускоряя шаг, но при этом пытаясь идти как можно тише: любой посторонний звук в этом месте напугал бы его еще больше, чем это гробовой молчание.

— Молодой человек!

Смородин замер на месте. Застучали зубы, задергались пальцы. Леденящая волна холода пробежала по спине.

— Молодой человек! – голос был хриплым, старческим, в нем не было злобы или угрозы, но Смородину меньше всего сейчас хотелось оборачиваться на этот оклик.

— Что с вами?

И тогда он все-таки обернулся.

Тот самый старик, которого Смородин видел спящим в соседнем вагоне, теперь стоял возле статуи воина. С жидкой седой бородкой, с аккуратными очками, в пальто и шляпе, он опирался на трость и продолжал говорить:

— Мне кажется, вам очень плохо. Хотелось бы помочь вам.

Его голос отражался эхом от стен.

Смородин тяжело дышал. Паническая атака неумолимо приближалась. Плотину могло прорвать в любой момент. Он сглотнул слюну и сделал один шаг в сторону старика.

— Да. Да, мне очень плохо! – закричал он.

Приступ начался.

Старик отошел от статуи и медленно, опираясь на трость, начал приближаться к Смородину. Тот затравленно оглядывался по сторонам и хватал ртом воздух, пальцы его судорожно сжимались.

— Сделайте что-нибудь, заберите меня отсюда, помогите, — прошептал Петр и сел на пол. – Пожалуйста. Мне очень страшно. Мне очень плохо. Я не знаю, как я оказался здесь. Я хочу выбраться отсюда. Я хочу домой. Я опоздал на работу. Мне очень плохо. Заберите меня. Пожалуйста. Помогите.

Старик приближался, понимающе кивая головой.

— Успокойтесь, — сказал он. – Все будет хорошо. Все, что вы чувствуете, происходит только в вашей голове. Ваш страх идет изнутри. Боитесь не вы: боится ваше сознание. Оно пытается заставить бояться и вас. Но вы сильнее. Я знаю.

Слова не помогали.

Смородину стало еще страшнее, чем раньше.

Он закрыл лицо руками и завалился на пол в позе эмбриона. Все его тело сотрясала дрожь, не хватало воздуха, сердце готово было разорвать грудную клетку.