Здравствуй, Ленин!
Шрифт:
Карнаухов, не переставая отплясывать, ответил:
– Не учите меня жить, лучше помогите матег’иально!
– Вот говнюк! – процедил сквозь зубы Лидер.
Карнаухов остановился и грозно двинулся на Лидера.
– Да кто ты вообще такой? Что ты работать мешаешь?
Один из охранников коротким движением дал Карнаухову под дых, и тот согнулся пополам.
– Ах ты тварь… Самому Ленину… – успел прохрипеть он. Повернувшись к Сталину, заорал:
– Ну а ты что смотришь, как бьют вождя? Тоже мне тиран хренов! Закатай его на Соловки, или вообще к стенке поставь!
Тут Карнаухов получил второй удар и замолк.
Лидер
Переведя дух, Карнаухов взял пятьсот рублей, скомкал и кинул вслед машине. Потом сгреб коробку с деньгами.
– Все, концерт окончен, пошли делить деньги.
6
Карнаухов сидел в ресторане и с чавканьем, прямо руками ел бифштекс. Грим вождя мирового пролетариата он снимать не стал.
Окружающие то и дело оглядывались на него – кто улыбался, кто возмущенно крутил головой.
– Эй, товаг’ищ! – крикнул Карнаухов официанту. – Еще два по сто!
Налив из графина остатки, поднял рюмку: – За победу миг’овой г’еволюции!
7
В кабинете сидел за работой директор ресторана и считал дневную выручку. В дверь всунулась голова официанта.
– Михал Ильич! Там клиент бушует! Вас требует.
– Пьяный?
– Пьяный.
– И что ко мне приперлись? Скажи охране, пусть выкинут.
– Да как сказать… Клиент необычный.
– Что, кто-то из известных?
– Вроде того.
– Что значит «вроде»? Что ты лыбишься? Короче, кто там?
– Ленин.
– Кто?! – вставший было со стула директор снова сел на стул…
Голос Карнаухова директор ресторана услышал, едва вошел в зал.
– Я что заказывал? Соус с трюфелями! А ты, скотина, что принес? Где трюфеля? Сам, небось, сожрал? Что это за бурда? А? А водку на сколько разбавил? В два или в три раза? Жулье! Кровососы! К стенке бы всех вас поставить!
Дверь ресторана открылась, из нее вылетел Карнаухов. Встав с тротуара, заорал:
– Хамы! Быдло! Попомните еще!
Карнаухов стоял в метро и, покачиваясь, ждал поезда. Достал из кармана грязную ириску и с чмоканьем стал ее жевать. Подошел поезд, диктор объявил: «Граждане, будьте вежливы, уступайте места людям преклонного возраста, инвалидам и беременным женщинам».
Карнаухов вошел в вагон, огляделся, гаркнул что было сил: «Гг’аждане, бег’еменные женщины есть?» Не услышав ответа, плюхнулся на сиденье, развалился и захрапел.
8
Карнаухов, крадучись, вошел в квартиру. Но предосторожности были излишни: жена сидела на кухне и ждала его появления. Увидев жену, Карнаухов всплеснул руками и радостно воскликнул:
– Ба! Мой малыш не спит и ждет появления своего медвежонка!
– Карнаухов, ты когда кончишь бухать? Это невыносимо! Ты являешься неизвестно во сколько, ни черта не зарабатываешь, ведешь себя, как скотина!
– Ну, малыш, ты слегка преувеличиваешь. Сейчас не так уж и поздно…
– Когда я за тебя выходила, то думала ты станешь великим артистом! Ты ведь такие надежды подавал! Ты был лучшим на курсе! И в кого ты превратился!
Карнаухов подбоченился:
– В вождя миг’ового пг’олетаг’иата!
– Идиот!
Я думала ты будешь сниматься в кино, играть великие роли, а ты работаешь в каком-то занюханном театре…– Можешь успокоиться, сегодня я ушел из театра!
– Как?!
– Да! Сколько можно терпеть эти унизительные условия! Этого игуанодона режиссера! А труппа? Это же какие-то ничтожества, убогие людишки! Кроме того, у меня появились перспективы. Меня пригласили во МХАТ.
– И в который из двух?
– Не поверишь – сразу в оба. Вот, думаю, какой выбрать.
– Так, понятно. Ты безнадежен. Карнаухов, ты бездарь и ничтожество…
– Малыш, хватит ругаться. Ну, ушел из театра – делов-то. Иди лучше сюда. Давай сегодня устроим ночь любви. Ты будешь моей Инессой Арманд.
Карнаухов полез к жене, но та оттолкнула его и врезала оплеуху.
– Пошел вон, извращенец!
– Ну почему извращенец? – возмутился Карнаухов. – Это ролевые игры! Многим нравится.
– Ну, и иди к тем, кому все это нравится! Короче, с меня хватит! Между нами все кончено! Я подаю на развод!
Карнаухов принял трагическую позу:
– О, Боже! Нет, только не это! Я не вынесу такой утраты! Ты не знаешь, что ты для меня значишь! Я без тебя пропаду! Любовь моя, моя отрада, моя африканская ночь! – Карнаухов упал на колени. – Нет, я не могу отпустить тебя, я никогда себе этого не прощу! Как я буду жить?
– Прекрати паясничать, Карнаухов!
– О, жестокосердая, как можешь отвергать ты падшего, не подать руки страждущему?
Обнимает жену за бедра, пытается повалить на пол.
– Одну, всего одну ночь любви изгою… Ну, побудь сегодня Инессой Арманд, что тебе жалко что ли?
Жена вырывается.
– Все, Карнаухов! Нам нет места под одной крышей.
– Ну и черт с тобой! Уходи! Иди туда, откуда пришла! В тину пошлости и болото низменного бытия! Оставь меня, недостойная!
– Э, нет, Карнаухов. Это ты уйдешь. И прямо сейчас. Может ты забыл, но это моя квартира. Вещи твои я уже собрала! В коридоре стоят. Предупреждаю сразу: не уйдешь – вызову полицию.
Карнаухов, хлопнув дверью, с большим чемоданом на колесах, из которого торчали какие-то вещи, стал спускаться по лестнице.
– Я ухожу! Я не требую пощады! Я буду скитаться по свету, как Лир! О, неблагодарный мир! Ты еще вспомнишь обо мне!
9
Карнаухов шел вдоль набережной. Внезапно он увидел отблеск костра у кромки воды. Заглянув за парапет, он понял, что это греются бомжи.
– О, господа клошары! – воскликнул он. – Узнаете, кто я? Точно, я – первый признак белой горячки! Сам Ильич. Встал из мавзолея, чтобы лично поздороваться с вами. Надоело лежать, хочется выпить в хорошей компании.
Спустившись вниз, продолжил:
– Давайте выпьем, господа клошары! Я угощаю! Вот, у меня тут был где-то коньячок… И вообще – считайте, что с сегодняшнего дня в вашем полку прибыло!
Открыв чемодан, достал бутылку коньяку.
– Вот. Прямо как в пьесе Горького «На дне». «Мой органон отравлен алкоголем»! Ну, кто первый?
Карнаухов протянул бутылку и только тут заметил, что «клошары» как-то нехорошо переглядываются и начинают окружать со всех сторон нежданного гостя.
– Ты смотри, пальто хорошее, – прохрипел один.