Здравствуй, сын!

– Ей очень идет все. Материнство, новые платья, духи, которые она носит. И, главное, ей очень идет быть счастливой.

Черт побери, во мне умер философ.

Поднявшись с дивана, я прошел к кроватке и, уложив дочь, накрыл ее легким одеяльцем.

– Вы должны знать кое-что, Елена Николаевна, - веско сказал я.

– Что же это?
– встрепенулась та.

– За то, чтобы моя жена и мои дети продолжали быть счастливыми, я готов перегрызть любому глотку. В прямом смысле этого слова.

Похоже, Ди была права в своих сравнениях.

Теща сделала порывистый вдох и закивала часто-часто.

– А сейчас я иду готовить обед. Побудьте пока с внучкой. Позовите Диану, когда она забеспокоится.

Я направился к двери, видя, как просияло лицо Елены Николаевны. На нем расцвела улыбка и появилось такое облегчение, как будто теща несла на себе непосильную ношу и вот теперь ее сбросила.

Я и сам испытывал именно это чувство. Когда настоящая семья, в которой все друг друга любят, вместе - это правильно.

– Подумываю приготовить цуккини с пармезаном. И к ним какое-нибудь мясо. На ужин, разумеется. Может, еще соус жю?

Эти слова я перемежал поцелуями, обнимая Диану со спины и прикасаясь губами к ее волосам, шее, плечу.

– Волков… мне кажется, и через год после нашей свадьбы ты продолжаешь изобретать все новые блюда и их комбинации, - с улыбкой сказала жена и повернулась ко мне.
– Ты не убил маму? Она шла в детскую, я видела.

– Не убил, - усмехнулся я.
– Мы… скажем так, весьма продуктивно с ней поговорили.

Диана нахмурилась и прикусила нижнюю губу.

– Все ведь хорошо?
– уточнила она.

Из сада разнесся лай, грохот разбитого стекла, ругательства тестя. И радостный вопль Матвея:

– Я забиииииил!

– У тех банок: которые твоя мама хотела использовать для консервирования, вряд ли хорошо. А у нас - идеально. И знаешь, почему?

– Почему?
– прижавшись ко мне, спросила жена.

– Потому что я очень... очень-очень... просто безумно тебя люблю.

Конец