Здравствуйте, я ваша мачеха Эмма

Услышав тонкий и нежный девичий голосок, тетка на миг прекратила изрыгать угрозы. Но благостная тишина длилась недолго.

— Проваливай отсюда, девка! Мы на ночлег не пускаем. Знаем мы таких, прикинутся овечкой, а потом с моим мужем на сеновале милуются! В город поезжай, тут уж недалеко осталось. Ездють тут всякие фифы, заборы ломають! — опять начала заводиться тетка.

Мне стало смешно, я представила, как прошмыгну в дом и с места в карьер примусь соблазнять незнакомого мужика.

— Так сеновал снегом уже замело, ваш муж в полной безопасности! — выкрикнула я и захихикала.

Мой смех явно тетке не понравился.

— Давай, давай проваливай я сказала! Еще на смех, она меня подымать будет! — опять распалялась женщина.

Мне уже порядком надоел этот концерт и я вздохнув открыла дверь мобиля, достала из под коврика привычным жестом оружие.

Женщина видимо в душе была артисткой, свое выступление даже перед такой малочисленной публикой, она прерывать не собиралась. Под злобную но складную теткину речь, я добралась до высокого крыльца.

Видимо заезжая девица ей особого страха уже не внушала и поэтому тетка подпустила меня слишком близко. Она запнулась на полуслове, когда холодное дуло нырнуло под сбившийся от жарких речей и выразительных жестов, пуховый платок.

— Уважаемая, как вас по имени и отчеству?

Я изо всех сил старалась, что-бы мой голос звучал мирно и ласково.

Тетка вздрогнула, громко ойкнула и выронила из рук ружье.

— Екатерина Васильевна, — хрипло просипела она, словно вдруг подавилась сырой картошкой.

— Екатерина Васильевна, Катя, — задушевно начала я беседу. — Послушайте Катя, я приехала сюда не на ночлег проситься. Я приехала сюда, как хозяйка. Наследство мне досталось от тетушки покойной, Агафьи Платоновы Хрящ. Вы ведь, Екатерина Васильевна, знали такую?

Тетка согласно закивала головой и промычала что-то неразборчиво. Очевидно запас слов она уже израсходовала.

— А теперь вопрос, Катя. Что вы тут делаете? Почему живете в чужой собственности в обход закона? Может быть мне стоит съездить за полицией? До города, совсем близко, сами ведь говорили.

Я по опыту прошлой жизни знала, что такие злые и многословные тетки, больше всего на свете боятся разбирательств с полицией и законом.

— Так вы дочкой Платона Платоныча будете? Что же вы сразу то не сказали? Сейчас побегу, мужа разбужу, мы дверь то в дом хозяйский откроем, печку да каминчик в большом зале растопим, ужином горячим гостьюшку дорогую накормим, чайком с медом напоим! — запричитала ласковой скороговоркой Екатерина Васильевна, еще минуту назад бывшая злобной теткой.

Я усмехнулась убирая оружие. Чудеса творит вовремя примененный, тяжелый аргумент.

А тетку уже, словно ветер с крыльца сдул. Мягко затопали обутые в валенки ноги, захлопали торопливо открываемые двери.

— Степан, вставай! Хватит спать! Молодая Хрящиха пожаловала, принесли ее черти на ночь глядя! — говорить тихо, Катя видимо просто не умела.

Глава пятая. Сладкие Хрящики

Проснулась я рано. В огромной" зале", как вчера назвала эту комнату ставшая вдруг вежливой и ласковой Екатерина Васильевна, было уже тепло.

Тлели в камине дрова, вдруг изредка вспыхивая яркими языками пламени. Их отчаянные, смелые попытки вновь разгореться и не погаснуть, тут же ловили старинные изразцы, отображая в своих белых выпуклых поверхностях желто-оранжевые всполохи.

Робкий серый свет проникал в частые, но не слишком большие окна и выхватывал из сонной пелены контуры темной, громоздкой мебели. Белыми, пугающими привидениями кружились вокруг стола, заботливо укрытые чехлами стулья с высокими спинками.

Золотыми искрами в такт изразцам вспыхивали завитушки на резной и тяжелой раме, которая обрамляла огромную картину висевшую над камином. Кажется там был нарисован чей-то портрет.

Мой рот не успевал закрываться от сладких, протяжных зевков. Ноги словно ступали по холодному льду, когда я пересекала большую комнату направляясь к камину. Если сейчас не подбросить дров в его черное жерло, то слабые сполохи огня грозились потухнуть.

Щедро подброшенные березовые поленья сухо застучали, словно кастаньеты испанской танцовщицы и тут же вспыхнули ярким красным пламенем. Оно взметнулось и озарило комнату.

Я вскинула руки и с хрустом потянулась, радуясь теплу и надежной крыше над головой, чувствуя себя отдохнувшей и полной сил.

Вдруг вздрогнула от ощущения пристального, изучающего взгляда. Кто-то явно меня рассматривал сверху.

Я отступила два шага назад, задрала голову, растерянно подняла глаза и оторопела.

На огромной картине была изображена женщина. А само полотно возможно принадлежало кисти очень талантливого художника. У меня создалось впечатление, что картина освещается не пламенем бушующим в камине, а своим собственным, внутренним светом, словно за полотном мерцала дюжина свечей.

Фигура на картине была изображена вполоборота, сидящей за круглым столом, покрытым тяжелой, бархатной скатертью.

Лицо женщины было мне очень знакомо. Через секунду я поняла где ее видела совсем недавно. Это было лицо Эммы, к которому я уже привыкла и постепенно начинала счититать своим.

Только на картине Эмма была старше лет на сорок и тяжелее килограммов на пятьдесят.

Густые волосы цвета переспелой пшеницы заплетенные в толстые косы, уложены вокруг головы роскошной короной. Черные глаза под соболиными бровями смотрят кажется в душу, а крохотная родинка над верхней губой, кажется сейчас дрогнет от едва сдерживаемой улыбки.

Я машинально дотронулась до своей родинки над верхней губой и отдернула руку. Мне показалось, что женщина на портрете насмешливо выгнула бровь. От этого движения дрогнула серьга в ее маленьком ушке, затрепетала золотой дужкой отбрасывая красным камешком розовые отблески на раскинутую колоду карт, тщательно и детально прописанных. Или это был отсвет горящих, березовых дров в камине?

Агафью Платоновну, а это несомненно ее портрет украшал главную комнату в доме, художник изобразил раскладывающей пасьянс на зеленом бархате вышитой скатерти. А возможно женщина гадала на картах?