Зелёная кровь. Собачий вальс

— Бродяжить привычка нужна, — сказал он печально. — Немного поживешь в квартире — и по улице холодно ходить, все чешется, устаешь…

— Зато тебя кормили, — заметил Бродяга. — Каждый день еду давали… с ума сойти!

— Кормили… Пока наш с мамой человек в больницу не уехал, даже хорошо кормили, я помню. Но и та, другая, кормила. Немного, невкусно — но кормила, было дело… Только лупила. Знаешь, неважно. Я все равно смылся бы.

— Глупо. Одно дело — выгнали, а другое — сам ушел. Вот Лончар сбежал — теперь жалеет. Да, лишнего шага не ступи — зато жрать давали от пуза…

— Знаешь, я пойду, — сказал Грей, которому вдруг начал надоедать разговор. — Мне играть не хочется. Мне полежать хочется, а еще поесть.

— Приходи на рынок, — пригласил Бродяга. — Там одна жрать дает. Обрезки от курицы, кости, там, хрящи…

— Мне не даст, — Грей вздохнул и почесал бок. — Ну, пока.

Бродяга пожал плечами и ушел. Грей постоял около касс, потом человеческие ноги устали стоять, и он сел на пол, думая, что в метро все-таки очень хорошо. Было бы чудесно остаться тут погреться, может быть, даже подремать, но контролерша, которая все присматривалась и присматривалась, в конце концов позвала из стеклянной будки жандарма.

Жандарм, от которого за версту несло пивом, соленой рыбой, чесноком и раздражением, круглый, упругий и розовый, подошел, брезгливо поджав нижнюю губу.

— Перевертыш, что ли? — спросил он у контролерши.

— Весь вестибюль псиной провонял, — начала контролерша так сварливо, что Грей подумал: «Будто я у нее изо рта кусок вытащил!» — Шляются тут! Гоняешь-гоняешь…

— Властям все равно, — равнодушно заметил жандарм, разглядывая Грея. — Дворняг отстреливать надо, а все это пущено на самотек — и вот, пожалуйста! Уже целые стаи бегают — пока кого-нибудь не порвут, спецкоманда не пошевелится… А ну пошел! — рявкнул он неожиданно и топнул на Грея ногой. — Пошел отсюда!

У Грея вздыбилась шерсть на загривке.

— Ты! — гавкнул он хрипло, сжав кулаки. — Тебя мало отстреливали с твоей мамашей! Ты от жратвы такой тупой или отроду?!

Жандарм побагровел, затрясся щеками и стал дергать кобуру с пистолетом. Контролерша заскочила в будку и принялась набирать телефонный номер.

— Ур-рроды! — Грей совсем сорвался на лай. — Да прр-ропали б вы прр-ропадом!

Жандарм справился с кобурой, но Грей перекинулся рывком и в три прыжка выскочил из холла — для бега собачьи лапы лучше человеческих ног. Что такое пистолет, он представлял себе хорошо, телом, кровью помнил. Памятью предков. Не ошибся бы, даже никогда не видя — а видел он достаточно.

Вряд ли человек стал бы палить в метро, думал Грей, удирая по улице, но все равно… немного осталось от шкуры, но совсем без шкуры нельзя. Будь он без пистолета, я бы ему показал! Трус несчастный… все люди — трусы. Чтобы меня не бояться, им нужен пистолет, им нужна палка — что-нибудь, чтобы делать больно, не слишком себя утруждая.

Мама была права: люди — отрава.

А дождь не утихал — и становилось все холоднее. Грей запыхался, перешел с бега на шаг — и сразу начал замерзать. Вечерело, загорались фонари. Ночь пахла дождём, бензиновыми парами, грязью городских мостовых и чадным запахом с кухонь. Всё кругом было холодным, мокрым и грязным, всюду стояли лужи. Грей очень устал, он задремывал на ходу, ему хотелось лечь и свернуться клубком, но стоило где-нибудь примоститься, как холод тут же снова поднимал его на ноги.

Наконец, Грей нашел закуток между стеной дома и трансформаторной будкой, где было сравнительно сухо и дуло поменьше, а потому казалось чуть теплее, чем везде. Он свернулся как можно плотнее, сунул нос под хвост и задние лапы разом и задремал. Во сне Грей смутно понимал, что замерзает, ему мерещился отвратительный запах движущейся падали, но не было сил поднять отяжелевшие веки.

Его разбудил резкий свист, стук — и жгучая боль в боку. Грей вскочил — и раньше учуял, чем увидел парочку молодых людей. Это от них несло мертвечиной — и у одного из них в руках был пейнтбольный пистолет. Они хохотали над Греем.

— О, смотри, проснулся!

— Надо было ему в башку стрелять…

— Собачка-собачка, хочешь косточку?

Грея затрясло от ярости. Он забыл осторожность; это тоже было больше, чем его личный опыт. Память крови, память родителей подсказали — судя по запаху живого трупа, перед ним враг, который должен быть уничтожен, уничтожен даже ценой жизни. Грей кинулся вперед без обычного щенячьего тявканья, молча — и молча, точно, будто его долго учили, подпрыгнул, чтобы впиться зубами в руку человека с пистолетом.

Он забыл, что еще маловат для подвигов.

Его ударили по голове рукоятью пистолета и отшвырнули в сторону. Грей встряхнулся, зарычал, дыбя шерсть — и кинулся бы снова, не останови его чьи-то руки, обхватившие его шею и грудь.

— Твоя шавка, что ли, ты, урод?! — завопил человек с пистолетом. — Я на тебя заяву напишу, чтоб твоего ублюдка пристрелили!

Грей рванулся изо всех сил. Человек мешал ему — и он нервно укусил руку, которая его удерживала. Приятель человека с пистолетом свистнул и захохотал снова:

— Ты, козлина! Твой придурок тебя сейчас сожрет!

— Убирайтесь отсюда, — негромко сказал тот, кто держал Грея. — Мне придется отпустить пса, чтобы вытащить удостоверение — но если вы вынудите меня это сделать, то я применю оружие. Не игрушечное.

Это произвело впечатление. Больше парочка в пререкания не вступала, сочтя за лучшее исчезнуть как можно скорее и тише. Грей дернулся еще — но больше не пытался кусаться.

Когда воняющие мертвечиной скрылись из виду, человек отпустил шею Грея и присел рядом на корточки.

Грей хмуро смотрел на него.

— Ты, значит, кусаешься? — спросил человек. Он оказался молод, но седоват, одет в короткую куртку полувоенного образца. — Так ты, старина, только кусаешься или еще и перекидываешься?

Грей поменял Ипостаси. «Хочешь поговорить, значит? — думал он и морщился. — Ну-ну. Давай поговорим. Я тебя и еще разок укушу. Будешь знать, как хвататься без спросу».

— Вставай с земли, — сказал человек. — Смотри, как трясёшься — простудишься.

— Не твое дело, — огрызнулся Грей, но поднялся. Ему и вправду было холодно — животу и ногам, зато голове, рядом с ухом, было горячо и больно. Голова теперь болела даже сильнее, чем подстреленный бок — бок просто тупо ныл, как ушибленный палкой.

Человек снял куртку и накинул Грею на плечи.

— Так теплее?

— Дурр-рак, — зарычал Грей. — У меня блохи.

Человек улыбнулся.

— Блох мы выведем. Пойдешь со мной? Давай, решайся. Поешь, помоешься, поспишь в тепле…

— Я кусаюсь, — буркнул Грей.

— Кусайся, — сказал человек и протянул руку к самому Грееву носу. — Хочешь кусаться? Я совершенно не возражаю. Давай покусаемся и пойдем.

Грей невольно усмехнулся и отвел нос в сторону. От человека пахло неплохо. Химией не пахло и спиртным не пахло, а пахло собаками, порохом, железом и спокойствием. Куртка у Грея на плечах тоже пахла спокойствием; Грей начал потихоньку согреваться.