Зеленая собака, или Повесть о первоклассниках

И тут Валентин спохватывается — вспомнил про Буратино, а дорожки ему не оставил. Где будет гулять бедный деревянный человечек? Вот он сидит, сидит на своём подоконнике, сегодня он особенно понуро свесил свою деревянную голову с длинным острым, как шило, носом.

И Валентин решает всё написать сначала. Тем более что лапки жука у него тоже получились немножко разные.

Лариса Александровна ходит по классу, когда они работают. Она всё видит. Она, кажется, даже знает, кто о чём думает. И она очень, очень редко делает им замечания.

Вот и сейчас заглянула в тетрадку Валентина и не сказала: «Почему у тебя, Валентин, все крючочки разные? И почему ты не оставил полей, а заехал на них, как будто это твоя территория, а не Буратино?» Нет, Лариса Александровна говорит совсем другое:

— Ребята, может ли жук ползать на разных лапках?

— Не-е-ет! — дружно тянет класс.

— Значит, старайтесь, чтобы лапки получились все одинаковыми.

Валентин благодарен учительнице — она не стала говорить вслух о том, что он так себе сделал работу. И он её сделает хорошо, он постарается.

Валентин даже язык высовывает набок, он медленно, внимательно выводит лапки. Они должны получиться такими, как нарисованы в самом начале строчки. Те нарисовали в типографии, когда делали эту тетрадку. А эти нарисует Валентин. И у него получится. Так он решил.

Конечно, не в один день. Но ведь учение — дело постепенное.

Первые крючочки-лапки жука — ровные, одинаковенькие, складненькие. А потом одна лапка чуть больше, совсем незаметно. А следующая ещё больше. И пошли они опять нескладные, несуразные. Эх, Валентин, головушка садовая!

— Научишься, — говорит учительница. — Ты старательный. Только научись не отвлекаться.

А это как раз самое трудное. Вон за окном дождик начинается. И на стекле получаются остренькие капельки, как гвоздики. Значит, там ветер.

А вон проехал ярко-жёлтый подъёмный кран. Интересно, до которого этажа дотянется этот кранчик? Наверное, этажа до шестого. А может быть, до седьмого?

— Валентин у нас совсем не отвлекается, — говорит Лариса Александровна.

— А я уже всё написала! — Сонька подскакивает на месте. — У меня аккуратно получилось, посмотрите!

И правда, у Соньки строчки ровные, лапки жука одинаковые, — на таких-то лапках он и на берёзу влезет, и до ручья доползёт, жук этот несчастный. Если бы Сонька не хвалилась и не задевала других, так приятно было бы смотреть на её тетрадки. А так неприятно совсем. Во всяком случае — Валентину. А учительнице?

— Знаешь, Соня, — задумчиво говорит Лариса Александровна, — девочкам вообще легче даётся аккуратность. У них всё получается ровнее, глаже, опрятнее. Ну девочки же совершенно другие люди. Ты согласна со мной, Соня?

Сонька поджимает губы. Не нравится ей такая похвала. Ей надо, чтобы учительница прямо дрожала от восторга. А так получается, что не она, Сонька, умница, а только потому что — девочка. И она косит глазом в тетрадку своей соседки Анюты. Но и там всё красиво и ровно. Неужели учительница права? И все девочки пишут красиво? Сонька не такой человек, чтобы успокоиться. Она поворачивается назад. Там сидит Юля Костина, кудрявая девочка, похожая на большую черноглазую куклу, — щёки розовые, ресницы длинные, коленки круглые.

— Ха-ха! — вопит Сонька. — У Юли не получается! Ага! Смотрите, как у неё криво-то!

— А ты чему радуешься, Соня? — Учительница строго смотрит, и её Сонька, похоже, довела. — Какая большая у нашей Сони радость.

— У меня наследственность по почерку плохая, — спокойно объявляет Юля Костина. — У меня и папа всю жизнь с почерком мучается, над ним, когда он учился, вся школа смеялась. А учительница даже плакала от его тетрадок. И у мамы — тоже.

— Ну, Юленька, я плакать не буду. Хотя наследственность — это, наверное, серьёзно.

Потом Лариса Александровна велит им закрыть тетрадки.

Сейчас начнётся переменка, и все будут играть в мяч. Или, может быть, прыгать через скакалки. Но Лариса Александровна говорит очень серьёзно:

— Все, все вы до единого научитесь красиво писать буквы, а сначала — квадратики рисовать, крючочки и всё, что нужно. Я вам обещаю: и Валентин научится, и Вася, и Юля Костина тоже. Мы преодолеем наследственность. А сейчас — перемена.

И она достала из шкафа большой мяч, синий с белым.

Стыдно ли драться?

Урок кончился, и Лариса Александровна хотела вести их гулять во двор. Но в это время приоткрылась дверь класса, и две старшеклассницы позвали Ларису Александровну.

— Вас просит зайти завуч на одну минуту.

— Сидите тихо, — сказала учительница и ушла.

Все стали шуметь и прыгать. Сонька визжала, Мина пела, Вася носился по классу и всех дёргал за уши. Валентин тоже хотел побегать, но тут вдруг ни с того ни с сего Кирилл схватил ластик Валентина и запулил им в Мину. А свой ластик Кирилл не запулил, и он лежал спокойно рядом с тетрадью для рисования. Валентин — человек терпеливый, но тут была допущена несправедливость, а этого терпеть он не мог.

— Ты чего? — налетел он на Кирилла.

— А ничего, — довольно нахально ответил Кирилл.

Кирилл раньше был плаксой, теперь он стал задирой. Надо было драться.

Валентин вообще-то не любит драться, но при чём здесь это? Пошёл в школу, значит, не трусь. Он налетел на Кирилла, а Кириллу, видно, только этого и надо было. Они столкнулись сначала плечами, потом вцепились друг в дружку и повалились на пол. Покатались немного между партами туда-сюда, силы были равными.

Мина, которой попало ластиком по лбу, кричала:

— Валентин, дай ему как следует!

Сонька кричала:

— Кирилл, дай ему как следует!

И ещё кто-то что-то кричал.

Валентин старался изо всех сил сесть верхом на Кирилла. Кирилл тоже старался. Они пыхтели, были красные и немного пыльные.

Тут пришла Лариса Александровна и сказала:

— Прекратите немедленно. Так я и знала.

Они перестали кататься и кувыркаться, только сопели и косились друг на друга.

— Стыдно. Хорошие люди не дерутся, они понимают слова. — Так сказала учительница.