Зеленая звезда (Человеком быть, это трудно)

— Что вы, пока он не освоится, пока не разберется, что белое, а что черное, я ему буду помогать. А потом он уже сам будет знать, что делать. Я буду о нем справляться, — сказал Турсунали-ака. — Так что можете быть спокойны.

— Спасибо, спасибо.

Наутро Абдулла провожал профессора и Саяру в аэропорт.

— Приезжайте пораньше, — сказала на прощание Саяра. — Я вам покажу город. Покатаемся по Неве на «Ракете».

Когда самолет скрылся в облаках, сердце у Абдуллы защемило. И он не мог понять почему.

14

Когда он отворил ворота, его родители сидели рядышком на супе. Вид у них был невеселый. Абдулла тоже присел на край супы, вопросительно посмотрел на мать.

— Ну что, проводил? — спросила Шаходат-хола.

— Да

— Скончалась Саодат-апа.

— Кто?

— Саодат-апа, соседка твоего дяди в Мингбулаке, — объяснила Шаходат-хола.

— Это кто же, мать Гюльчехры?! — Глаза Абдуллы расширились, он медленно поднялся с места.

— Да. Кажется, ей и сорока лет не было, так, отец?

— Во всяком случае, что-то около этого, — подтвердил Гафурджан-ака. — Что мы будем делать?

— Не знаю, — сказала Шаходат-хола. — Может, дадим телеграмму?

— Не говори глупостей, — отрезал Гафурджан-ака. — Человек умер, а ты — телеграмму! Съездила бы вместе с Абдуллой.

— Оставить тебя одного?

— А что со мной сделается? Я здоров как бык. И потом, два дня — не год. Поезжайте. Вечерним поездом.

Шаходат-хола задумалась.

— Слышала, что я сказал? Собирайся в дорогу. Ведь надо купить того, другого…

Абдулла стоял потупившись. Бедная Гюльчехра. Каково ей теперь! Прощаясь, они обещали писать друг другу. Письма Гюльчехры должны были приходить на почту до востребования. Он-то не сдержал своего обещания — неужели из-за Саяры? Нет, просто некогда было. А написала ли Гюльчехра? Почему он до сих пор не думал об этом?

И Абдулла заторопился на улицу.

— Куда? — бросил ему вслед Гафурджан-ака. — Не уходи далеко.

— Я скоро вернусь.

К счастью, почта еще не закрылась на обед. Абдулла вынул из кармана свой досаафовский билет и протянул его девушке, сидящей у окошка.

— Пожалуйста, мне должно прийти письмо из Коканда…

— Без паспорта мы не выдаем, — равнодушно сказала девушка.

— Я вас очень прошу, это важное письмо. Я сейчас сам еду в Коканд.

— А коли сами едете, зачем вам письмо?

— Беда случилась. Неожиданно приходится ехать. Да есть ли письмо-то?

Девушка лениво стала перебирать груду писем. Вынула одно, повертела его в руках и покосилась на Абдуллу.

— От кого должно прийти письмо?

— От Саидовой. Саидовой Гюльчехры, — торопливо ответил Абдулла. — Есть?

— Есть. Кем она вам приходится?

— Знакомая. Хорошая знакомая.

— Гм… — Девушка покачала головой. — Знаем мы ваших знакомых. Сказали бы просто, что это ваша подружка, с которой вы встречаетесь.

Абдулла разозлился.

— А какое это имеет значение? — спросил он с вызовом.

— Если это для вас не имеет значения, то для нас имеет, — грубо сказала девушка. — Из-за нестоящего любовного послания вы доставляете беспокойство всей почте. Берите. В следующий раз приходите с паспортом.

Абдулла взял конверт и тут же надорвал его.

«Здравствуй, Абдулла. Немного прошло времени с тех пор, как ты уехал. А мне кажется, что много. Моей маме стало совсем плохо. Приезжал знаменитый доктор, ничего не смог сделать… Сказал, что нет надежды. Он ушел, а я целый день проплакала. Вечером оставила отца возле матери и вышла на улицу. Сама не знаю, как очутилась у нашего родника. Помнишь, сколько раз мы там сидели? Как ты живешь, Абдулла? Мне кажется, без тебя в кишлаке стало совсем пусто. Если будет у тебя возможность, приезжай перед началом занятий. Может, к тому времени и мать поправится. Я жду тебя с нетерпением. Гюльчехра».

И еще было выведено внизу страницы: «Прости, я писала у очага. Могут встретиться ошибки».

Абдулле стало не по себе. Почему он ей не написал? Ведь они условились. Бедная девушка, что она сейчас делает? И вообще, что она теперь будет делать?

До самого отъезда да и в поезде Абдулла был мрачен. Шаходат-хола после нескольких неудачных попыток вовлечь его в разговор замолчала…

Солнце уже начинало припекать, когда они подошли к Мингбулаку. В доме бабушки никого не было, кроме жены Абида-ака.

— Все на похоронах, — тихо сказала она.

Абдулла поставил чемодан на веранде и вышел на улицу. Возле дома Гюльчехры стоял понурившись Самад. Абдулла тихо приблизился к нему, они поздоровались молча, кивком головы.

— Выносят! — прошептал Самад.

Абдулла заглянул в ворота. Над женщинами и мужчинами, заполнявшими двор, поднялся гроб, накрытый красным бархатом, колыхнулся в руках людей и поплыл к воротам.

Напрасно Абдулла искал Гюльчехру в густой толпе. Людские волны подхватили его и понесли по пыльной дороге за околицу кишлака.

Кладбище было довольно далеко от Мингбулака. Нещадно палило солнце. Многие изнемогали от жары. Когда гроб опустили на землю, подул легкий ветерок. Абдулла ощутил пряный запах бурьяна и огляделся. Ветви яблонь гнулись под тяжестью плодов. Если бы не гроб под красным бархатом, если бы не старики в чалмах, кладбище это вполне можно было принять за обычный яблоневый сад, в котором еще не собран урожай.

Со дна узкой ямы поднялся могильщик, одетый в белый халат, и что-то сказал высокому широкоплечему человеку, стоящему рядом с гробом.

— Кто это? — спросил Абдулла у Самада.

— Раис. Нормат-ака.

Председатель колхоза поднял руку…

— Слушайте, слушайте, — раздались голоса.

Нормат-ака провел рукой по лицу и начал тихим голосом:

— Товарищи, сегодня у нас большое горе. Мы прощаемся с нашей сестрой, мы прощаемся с нашей Саодат.

В толпе кто-то всхлипнул. На глазах Нормата-ака заблестели слезы.

— Наша сестра Саодат, — продолжал он, — была великой труженицей. Еще девочкой работала кетменем, сажала хлопок. А в годы войны она села за руль трактора. Саодат знают у нас в кишлаке и стар и млад, все с уважением относились к ней. Тяжелая болезнь замучила нашу сестру. Теперь нет среди нас Саодат. Однако она всегда с нами, она в наших сердцах. Прощай, любимая сестра, прощай, Саодат. Спи спокойно.