Зеленое море, красная рыба, черная икра

– Что им нужно от тебя?

– Мне предложили работу.

– Не здесь?

– Нет.

– Афганистан?

Она не ответила.

– Я дала согласие.

Реальность настигла меня. Мы жили в суровом мире, который нам долго представляли идиллически-безмятежным, лучшим из миров… Жили так долго, что и сами в конце концов чуть не поверили в это.

Наша областная мафия боролась против меня так, словно я был не прокурором, а преступником, объявленным вне закона. Мне готовили нечаянную смерть; ближайший родственник моей подруги, а теперь и она взяты были в качестве заложников.

Командно-бюрократический аппарат на всех уровнях всегда точно копировал методы и приемы вышестоящих.

– Когда ты едешь? – спросил я.

– Завтра. Вернее, сегодня. Дневным паромом.

– Ничего не понимаю. Ты шутишь!

– Я не шучу. Умоляю: не приезжай меня провожать. Иначе я не выдержу. Я спешила, чтобы проститься…

Я выключил чайник, он так и не успел закипеть. Анна с жалостью взглянула на меня.

– Ляжем под одеяло… – Она потянула меня за руку. – Каракурт больше не приползет. Ничего не страшно, когда под одним одеялом…

В областную больницу, к капитану Мише Русакову, меня не пустили – было еще рано.

Тенистый, с цветами, двор по другую сторону решетки показался мне райским уголком рядом с пыльной, побитой машинами дорогой и хилыми саженцами вдоль тротуара. Я не удивился бы, различив под деревьями гуляющих фламинго или павлинов.

«Недавно еще я мог увидеть здесь Анну…» – подумал я.

Вместо нее я заметил двух девочек-подростков.

– Девочки, – позвал я. – Пожалуйста, узнайте, как здоровье капитана Русакова. Чистая хирургия, вторая палата…

– Миши? – Одна из девочек погремела спичечным коробком. – Он в порядке.

– Точно?

– Мы заходили – ему тоже не спится… А у вас нет сигарет? Не беспокойтесь: мы совершеннолетние.

У меня были большие сомнения на этот счет.

– Не курю.

– А вы захватите, когда еще раз поедете! – предложила вторая подружка. – Мы будем ждать.

Я сел за руль, помахал им, и они тоже подняли худые девчоночьи руки, на треть высовывавшиеся из коротких больничных халатов.

Капитан «Александра Пушкина» поправлялся – это согрело мне душу.

У меня больше не было причин оставаться в Восточно-каспийске. Кто-то верно рассчитал – пока Анна была здесь, я не принял бы новое назначение. Мне нанесли удар со стороны, откуда я меньше всего ожидал.

– Как вы относитесь к проблеме снежного человека? – спросил Гарегин, накладывая мне на лицо теплые ухоженные пальцы.

– Есть что-нибудь новое? – осторожно спросил я. – Мне казалось, что вопрос давно решен.

– Разве вы не читали в «Восточнокаспийском рабочем»? —

Гарегин на секунду даже задержал бритву.

«Восточнокаспийский рабочий» в надежде на новых подписчиков то живописал кладбища африканских слонов, то освещал аварию истребителя где-нибудь в Небраске. Теперь вот – снежный человек…

– Видимо, я пропустил.

– Два английских туриста видели его своими глазами, – поведал Согомоныч. – Они стояли совсем близко. Как от этой двери до зеркала… Он был хорошо виден. Волосатый, уши белые. Босиком…

– А почему уши белые? – Я заинтересовался.

– Я думаю, отморозил. Мой дед тоже отморозил уши. И они у него до конца жизни оставались белыми. И не только уши.

Я деликатно промолчал.

Оперативно-следственная группа с того берега начала операцию еще на рассвете. Я в ней не участвовал. Несколько оперативных групп одновременно выехали из Дома рыбака на обыски – к Эдику Агаеву, к Буракову, к Цаххану Алиеву…

– …Кстати, вас в городе очень хвалят, – Согомоныч сменил тему. – Вы вроде честного комиссара полиции. Смотрели «Доклад комиссара полиции президенту республики»?..

За окном промелькнул автобус-катафалк, на секунду он закрыл запечатленный в масляной краске призыв к расстрелу Умара Кулиева.

Я очнулся, почувствован мгновенный ожог всего лица. Но прежде чем боль стала нестерпимой, Согомоныч уже приподнял салфетку, охладил и снова набросил мне ее на лицо – еще теплую и влажную.

– У вас сегодня вид прекрасно отдохнувшего человека, – любезно сказал Гарегин, уже не пытаясь представить свой труд как обычный «хермет». – Между прочим, меня считают вашим человеком…

– Как ты себя чувствуешь, Гезель? – спросил я, когда она вошла в кабинет.

Что-то подсказало мне, что с ней не все в порядке.

– Доктор говорит, что я должна была уйти в декрет раньше. У меня все как-то быстрее оказалось…

– Дело только в этом?

Она вздохнула.

– Не только. Кто-то хулиганит по телефону. Угрожает.

– Ничего не бойся, Гезель. Я скажу – с сегодняшнего дня тебя будут отвозить на машине. Она улыбнулась.

Мне звонили? – спросил я.

– Из обкома. В четырнадцать собирают административные органы. Вас просили приехать за час. К Митрохину.

– Меня – одного?

– Да.

– Непонятно. Бала звонил?

– С самого утра. Он хотел прийти, но почему-то задерживается. Я даже волнуюсь. Звонила его мама из Баку. Она не может к нему дозвониться: никто не берет трубку.

– Тогда, пожалуйста, найди его.

– Кроме того, вас хотела видеть вдова Ветлугина… – Гезель прислушалась к шагам в коридоре. – Наверное, это она!

Это действительно была Ветлугина. Она явилась по собственной инициативе и выглядела весьма решительно. Я сразу это заметил. Арест Баларгимова изменил ситуацию.

– Мне бы хотелось дополнить показания о гибели мужа… – сухо сказала она.

Я пригласил ее в кабинет, молча указал на стул. – Мне рассказала одна женщина, – Ветлугина начала с конца. – Мы с ней вместе работаем. А ей говорил сын – он осенью утонул на рыбалке… Моего мужа застрелил Баларгимов. На берегу, рядом с метеостанцией.

Я боялся ее вспугнуть, но все же спросил:

– За что?

– Не знаю. – Она достала платок, вытерла сухие глаза. – Ждали как раз лодку с рыбой, а Баларгимов ходил с ружьем. Пьяный. Подавал сигналы – в каком месте подплывать к берегу…