Зеленые глаза Баст

— То не леди Каверли, — сообщил мне по секрету старик, — то черный доктор.

— Какой еще черный доктор? — удивился я.

— Они его доктором Грифом кличут.

— А, — понял я, — а вы зовете его черным доктором. Он негр?

— Он черный, — был ответ. — Сам черный, а волос белый. Ух, да, черных он кровей.

— А какое отношение он имеет капканам в Парке?

— Приказал их ставить, точно, он их ставить приказал.

— Но зачем? Ведь поместье принадлежит не ему, а леди Каверли.

— Принадлежит ей! Да она себе-то не хозяйка!

Я почувствовал растущее волнение. Подумал, что сейчас мне расскажут то, что больше всего меня интересует — и спросил:

— Сколько лет леди Бернем Каверли?

— Леди Бернем? Дайте-ка подумать: когда сэр Бернем привез ее в Парк, было ей, по-моему, не больше двадцати пяти. Было времечко, да, было. С деньков моей молодости все в нашем краю перевернулось. А случилось это как раз перед тем, как сэр Бернем поехал служить в Египет, за одиннадцать лет до его возвращения обратно.

— Леди Бернем ездила с ним в Египет? — заинтриго-ванно спросил я.

— Ух, да, конечно, ездила. Бедный мистер Роджер в Египте родился. За восемь лет до того, как они в октябре в Парк вернулись, и за шесть лет до смерти горемыки в сентябре.

— Иными словами, сейчас леди Каверли за сорок, — задумчиво произнес я.

Должен признаться, что одна из моих версий, довольно безумная, разбилась вдребезги. Если кратко, я предполагал (и сообщение о том, что леди Каверли несколько лет прожила в Египте, подтверждало мою мысль), что женщина, замешанная в нашем деле, и есть хозяйка Фрайарз-Парка! Ее враждебное отношение к покойному баронету могло послужить мотивом преступления. Но теперь мне представлялось невозможным принять эту одинокую, всеми покинутую даму за неестественно проворную гостью, посетившую мой лондонский коттедж, то есть за обладательницу тех жутких зеленых глаз. Я решил прощупать почву в другом направлении, вспомнив, что истинной целью моего приезда в Аппер-Кросслиз было разузнать подробности преждевременной смерти Роджера Каверли.

— Мистер Роджер Каверли скончался в Англии? — спросил я.

— Нет, сэр, за границей, но хоронить его сюда привезли, да.

— Вы знаете, как он умер?

— Ух, да. Слыхал, что от какой-то иноземной горячки

— скоренько в могилу сошел, молоденький еще был. Это беднягу сэра Бернема и сгубило, да.

— Сэр Бернем умер сразу после этого?

— Двумя годками позднее, и край наш с той поры уж не тот.

— А какое отношение ко всему этому имеет доктор Гриф?

— Ух, хорош вопросец. Семь лет назад он поселился в большом доме рядом с Парком; впрочем, сам дом к поместью относится. И с тех пор там обосновался — живут вдвоем с черным прислужником.

— С черным слугой! — воскликнул я.

— Ух, да, этот-то правда черный — не серединка на половинку, как его хозяин, а черный как уголь и страшенный — ух, страшен как черт. Наведывается вечерами в «Эбби-Инн» — он сам да Хокинс-Цыган, первейшие злодеи в Ап-пер-Кросслиз. От них весь честной народ сбежал, а у Мар-тина-то лучшее пивко в наших краях. На месте Мартина, — воинственно продолжал старик, — я бы им двоим все высказал, все выложил; угу, вот уж я им, — очень свирепо добавил он.

— Ух, — пораженно произнес я, неожиданно узнав разгадку такого множества мелких тайн. — То есть доктора Грифа тут недолюбливают?

— Недолюбливают? — эхом отозвался собеседник.

Он осушил свою кружку и стукнул ей об стол.

— Свалился он на наши головы, сэр, чтоб его. И не отвяжешься.

— Но как он может быть виновен в обрушившихся на вас бедах?

Старик так выразительно поглядел на дно пустой кружки, что я мгновенно понял намек. Пришлось заказать еще пива, дабы фонтан его красноречия не иссяк.

— Как? — громким дребезжащим голосом изрек он. И засмеялся таким же дрожащим от возраста смехом. — Этот доктор тут что бельмо на глазу. Вот был сэр Бернем жив — еще до поездки в Египет, — все было иначе; говорю вам, а сам ни капли не сомневаюсь — ух, да, так и есть: не заявись он сюда, сэр Бернем с сыном по земле б до сих пор ходили. Так-то.

Я сделал глоток из своей вновь наполненной кружки и сказал:

— Не понимаю, каким образом появление доктора Грифа могло вызвать смерть сэра Бернема или чью-то еще.

— Не понимаете, точно? — хитро спросил старик. — Ну, есть вещи никому не понятные, а есть понятные кое-кому. Вот увидали б вы собственными глазами этого черного доктора, поняли б, что ничего непонятного тут нет.

Я решил поднажать и вызвать его на большую откровенность:

— Вы полагаете, у доктора Грифа было влияние на покойного сэра Бернема?

— Ничего я не полагаю.

— В таком случае, на леди Бернем?

— Ух, да, похоже на то.

— Не подумайте, — осторожно начал я, — что я сомневаюсь в правдивости ваших слов, но зачем черному доктору, как вы его называете, преследовать эту семью?

— Есть вещи, — ответил мой пожилой друг, — которые нам не понять, но кое-что все мы понимаем. Ух, да, так и есть; и все мы в этих краях знаем, что в Аппер-Кросслиз, после того как черный доктор поселился там, многое переменилось. Сначала ушел мистер Роджер, потом не стало сэра Бернема. И нынче в газете читаю, что еще один из семейства на том свете.

И он скрестил перед собой два узловатых дрожащих пальца.

— Слыхали когда о дурном глазе? — спросил он и лукаво уставился на меня, потом надолго прильнул к кружке. — Но, может, для вас и это шуточки.

— Я ни в коем случае не намерен смеяться над вашими словами, — заверил я его, — а что касается дурного глаза, то, конечно, я о таком слышал, хотя признаюсь — и рад этому, — что ни разу с подобным не сталкивался.

— Я верю, сэр, — ответил старик, — что этакий добрый малый, как вы, мог похожего в жизни не встретить. Ух, правда верю, что могли, а значит, раз уж пришлось к слову, верю, что и от черного доктора судьба вас обережет. Ведь если у кого и дурной глаз, так это у него, да и матушка Шейл, что живет в домике на пустоши супротив мельницы, сразу сказала мне его остерегаться, а он тогда всего три дня как приехал. «Мистер Кордер, — говорит она, — у черного доктора глаз дурной!» И воистину правду молвила. Он отрава и проклятье этих краев, был и есть.

Старик задохнулся и замолчал, позволив себе небольшой перерыв.

— Но какое отношение дурной глаз имеет к капканам на человека и стрельбе по людям, возможно, случайно забредшим в поместье? — спросил я.

— Ух, точно! Но я ж говорил, что ежели глаз дурной, то и в сердце злоба, а душа у этого человека черна, как его лицо. Еще чернее, — поразмыслив, добавил он.

— Но все-таки у вас нет доказательств, что именно доктор Гриф приказал ставить ловушки и заставил Хокинса стрелять?

— Ни у кого нет, — честно признался мой знакомец. — Не то мы бы давно его по закону привлекли.

— Леди Бернем часто показывается на людях? — спросил я.

— Никогда! — был дан ответ. — Уже год или больше за ворота Парка не выходит.

Он опасливо огляделся и сказал, понизив дрожащий голос почти до шепота:

— Сдается мне, что живой ей за ворота не выйти.

— Ох, — выдохнул я. — Кажется, в здешнем краю не соскучишься. Но несмотря на ваши добрые пожелания, должен признаться, что я бы на черного доктора посмотрел. У него тут практика?