Зеленый человек

В этот момент мы вошли в комнату, которая, вероятно, служила гостиной, три стены были оклеены черными обоями, а четвертая — золотыми, там стояла невысокая бамбуковая ширма, которая ничего не закрывала, и несколько шведских стульев. Никакого другого «дерьма» я не заметил, за исключением черепков фаянсовой посуды, которую, скорее, швыряли, чем роняли на пол, и предмета, похожего на инопланетную скульптуру, совершившую вынужденную посадку. Невидимый певец с завидным упрямством старался перекричать грохот оркестра несусветно высокими нотами. Вскоре все это низошло до шепота, видимо, при посредничестве лорда Клифа, которого я больше не видел.

— Итак, какие проблемы вас беспокоят? — спросил пастор, на этот раз почти как настоящий служитель церкви и, вероятно, под давлением традиций, против которых неуклонно боролся, но порой, как сейчас, не без осечек.

— Никаких проблем, — ответил я, ерзая на шведском стуле в поисках более удобного положения. — Есть два обстоятельства, о которых я бы хотел поставить вас в известность. Во-первых, в следующем месяце наступит семисотая годовщина со дня основания моего дома, «Зеленого человека», о чем вы сами наслышаны.

— О да, на днях мне кто-то говорил об этом.

Особой, давшей информацию, вероятно, была матушка «ложь» собственной персоной, так как идея «юбилея» только что пришла мне в голову. С тем же импровизаторским рвением я продолжал:

— Думаю в обязательном порядке организовать прием в честь этого события. Нынешнее лето оказалось очень успешным с финансовой точки зрения и, если погода не ухудшится, я устрою в саду настоящее шоу. Мой дом нередко посещают самые выдающиеся люди, подвизающиеся в шоу-бизнесе, на телевидении, в высокой моде, даже политики, и, полагаю, я приглашу многих из них. Трудно сказать заранее, кто может оказаться в числе гостей. Но как бы то ни было, мне бы хотелось знать, не окажете ли вы честь посетить мой дом, разумеется, с любым приятелем, которого сами пригласите.

Обычно глаза у людей начинают блестеть от слез, но пастор продемонстрировал убедительный блеск и не прибегая к слезам.

— А могу я прийти с епископом? Стариканчик обожает такие вещи.

— Вы вправе привести с собой самого главу Свободной церкви Шотландии, если пожелаете.

— О, шикарно. — Блеск в его глазах пропал. — О чем еще вы хотите рассказать?

— Ах, да. Думаю, вы слышали, что над моим домом тяготеет проклятие. Совсем недавно там произошли неприятные события. Мне бы хотелось, чтобы вы отслужили молебен во избавление от нечистой силы или любой другой напасти.

— Вы несомненно шутите.

— Я говорю абсолютно серьезно.

— О, продолжайте. Вы считаете, что действительно собственными глазами видели приведения? На полном серьезе видели?

— Да, действительно. Иначе не стал бы вас беспокоить.

— Неужели вы думаете, что эта религиозная туфта подействует? Окажет хоть какую-то помощь?

— Не знаю. Но хочу попробовать. Сочту за честь, если вы отслужите молебен прямо сейчас, пастор.

Я намеревался пойти до конца и популярно объяснить, что без изгнания злой силы приглашения на прием ему не видать, но пастор меня опередил. Несомненно, за годы церковней службы он хорошо натаскался в том, чтобы принимать quid pro quo [10] , едва он положит на нее глаз, или даже перенатаскался, ибо никакой услуги он никогда от меня не получит. С раздражением, которое так органично вписывалось в конфигурацию его физиономии, он спросил:

10

услуга за услугу (лат.).

— Когда?

— Сейчас. Я вас доставлю туда за три минуты.

— О, по правде говоря… — сказал он без особой горячности и на какое-то время ушел в себя. Могу поспорить, что пастор оценивал степень раздражения лорда Клифа, когда тот узнает, по какой эксцентричной причине я его увожу. — Что ж, хорошо, но должен заметить, у меня не укладывается в голове, как такой высокообразованный человек стал жертвой самых вопиющих религиозных предрассудков.

Однако пастор живо встал со стула.

— Думаю, вам не помешает надеть полное пасторское облачение.

— О, ради… — Тут, как мне показалось, лорд Клиф снова завладел всеми его мыслями, и пастор немного повеселел. — Я придерживаюсь мнения, что нужно добросовестно выполнять работу, пока она вменена тебе в обязанность. Чувствуйте себя как дома. Угощайтесь фруктами. Я вернусь через пару минут.

На столе, поверхность которого представляла необработанный кусок шифера, лежала гроздь бананов, я съел две штуки и убедил себя, что с ленчем покончено. Однако опыт подсказывал, что и после такого легкого завтрака надо промочить горло. Я подошел к сооружению, останавливающему внимание, но не радующему глаз и похожему на буфет, который заметил, как только вошел в комнату. Кроме свечек с ладаном и сигарет с марихуаной (в чем я почти не сомневался) в нем находился джин, вермут, «Кампари» и белый портвейн — вина разных сортов восточного Средиземноморья, но одинаково отвратительные на вкус — сифон с содовой и ни одного стакана. Я отбросил мысль смешать сухое мартини с пеплом стоящей поблизости пепельницы и сделал глоток джина прямо из бутылки. Теплый чистый джин далеко не нектар, но мне удалось загнать его в глотку почти без кашля. Я промыл рот содовой, струю которой волей-неволей пришлось направить внутрь прямо из сопла сифона — еще один несомненный подвиг, — и проглотил пилюлю. И тут меня обожгла мысль: если Андерхилл сумел создать сотни красно-зеленых птичек, сфабриковать одну для него не представляло никакого труда. В самом деле, ему удалось воспроизвести нечто, напоминающее мои гипногогические видения, хотя те посещали меня задолго до переезда в его дом; однако в его версии эти галлюцинации были лишь подделкой, посредственной копией, а птицы, действительно как две капли воды, походили (и это я понял именно сейчас) на ту, которую я увидал в ванной. Опробовать оружие, прежде чем пустить его в ход, — затея вполне в духе Андерхилла. Итак, пока я постепенно забывал и наконец забыл окончательно, как меня напугала эта одинокая птичка, я то и дело тянулся к бутылке и в результате ее половины как не бывало.

Время шло. Напротив стоял большой шкаф, набитый книгами, но, зная, что они приведут меня в ярость, я до них даже не дотронулся. Решил было пойти на новый приступ буфета, когда показался преподобный Том Родни в полном церковном облачении и с покрытым белой накидкой чемоданчиком в руке. Кажется, сейчас он был в хорошей форме и, вдохновленный определенными обстоятельствами во время переодевания, заметно повысил свой жизненный тонус.

— Поехали? — спросил он, вскидывая брови и плечи одновременно.

Я согласился, что пора.

По воскресеньям после трех в ресторане никого не бывает. Мы незаметно туда прошли через кухню, и я сразу закрыл дверь в холл. Пастор деловито поставил чемоданчик на сервировочный столик, вынул из него ритуальные аксессуары или что-то в этом духе, какие-то дополнительные вещи, надел все это на себя и достал книгу.

— Повезло, что она у меня оказалась, — сказал он. — Такие штуки требуются редко.

— Прекрасно. Начинайте, как только все будет готово.

— Хорошо. Однако я считаю, что это бредовая затея. О, нет! — воскликнул он, найдя в книге нужное место.

— Что случилось?

— Здесь написано, что для этой процедуры нужна святая вод а.

— У вас она есть?

— А где бы я ее держал, эту святую воду? Полагаете, поставил бы рядом с джином? Подождите минутку, здесь сказано, как ее делать. Нужно… Ради всего святого, неужели вы потребуете, чтобы я ее приготовил? Это займет…

— Если там написано, что вода должна быть святой, значит, так тому и быть. Приступайте. Что вы должны предпринять?

— О, черт! Хорошо. Мне понадобится простая вода и немного соли.

Я принес кувшин из кухни и полил водой соль на тарелке, принесенной из погреба и стоявшей на одном из столиков.

— Очевидно, по какой-то причине она окажет очищающее действие на нечисть. — Он протянул два пальца над тарелкой и прочел — «Я возвращаю тебе чистоту твою, чадо земное, во славу спасителя и святого духа, — здесь он перекрестился, — и да будешь ты избавлено от всех дьявольских ухищрений во имя Господа нашего Адонаи, царя небесного над ангелами и чадами человеческими…»