Зеленый дом

сюда подпустят огонька.

x x x

Если хочет богадельщик

наскрести на выпивон,

то, стащивши из кладовки

инструменты и веревки,

на пустырь выходит он.

Там, где падаль зарывают

можно выкопать крота.

Воронье орет нещадно,

и, хотя уже прохладно,

голубеет высота.

Богадельщик в землю тычет

то лопатой, то кайлой.

Он владельца шкурки гладкой

зашибает рукояткой,

чтобы сразу дух долой.

Опекун скандалить станет

нализались, подлецы!

С кротолова взятки гладки:

лишь винцо шибает в пятки

хмелем затхлой кислецы.

УЖИН

Над домом вечер тяжко сник.

Скоблит колоду ученик,

и соскребает со столов

ошметья сала и мослов.

Шумят в пекарне за стеной.

Повсюду тяжкий дух мясной;

рабочий фартук, кровью сплошь

загваздан, стал на жесть похож.

Он замер с тряпкою в углу.

он видит, как бредет к столу

мясник, - старик, но будь-здоров,

и двое старших мастеров.

Зовут: мол, скромника не строй.

На блюде - шкварки. Пир горой.

Хозяйский пес слюну пустил.

Тут парню не хватает сил.

Он видит тучи синих мух,

он чует хлева смрадный дух,

блестит прилавок, словно лак.

Рука сжимается в кулак.

Один из младших мясников

глядит на парня: ишь, каков.

И, поучить решив уму,

дает затрещину ему.

Багровый след во всю скулу.

Парнишка тащится к столу,

и там, себя в руках держа,

глядит на лезвие ножа.

КРОВАТЬ

И после скитаний, и после труда

днем, вечером, ночью, короче, всегда

с терпеньем кровать ожидала меня,

собой половину жилья утесня.

От сырости и от мороза не раз

спасал меня этот подгнивший матрас,

хотя с голодухи качало порой,

хотя надувался водою сырой.

Но, видно, пришли окаянные дни

торчат у стены только козлы одни.

О место, где прежде стояла кровать

здесь женщинам долго уже не бывать.

Угрой, схорони! Возврати мне мечту,

мой потный матрас у меня в закуту!

Ложусь - и в отчаяньи пробую я

дождаться шарманщика Небытия.

МОТЫГА, ЗАСТУП, ДОЛБНЯ

На двор нисходит вечер, и почти

совсем темно становится в клети.

Запылены, в последнем свете дня

стоят мотыга, заступ и долбня.

Мотыга не ходила со двора:

картошку рыла с самого утра,

хозяйка с ней весь день трудилась впрок

и вот мешки набиты по шнурок.

И заступ тоже чести не понял

он целый день дорогу починял,

его под вечер, вымотан всерьез,

хозяин сгорбленный сюда принес.

В карьере наработалась долбня,

мельчила честно крошево кремня.

На небе день как раз сменился тьмой

хозяйский сын долбню принес домой.

Домой вернулись трое, все в пыли,

свой инвентарь, понятно, принесли.

Семья - в дому, и дремлют взаперти

мотыга, заступ и долбня в клети.

ПЕСНЯ ПО ЧАСАМ

К восьми над рынком - тишь, теплынь;

как сода, день истаял в синь;

в навозе тонут воробьи,

сидит громила в забытьи

у стойки.

Сойдется в десять цвет пивнух,

в гортань ползет коньячный дух.

Товар панельный в сборе весь,

но за деньгой в карман не лезь:

обчистят.

Вот полночь: наползает мрак,

кто мерзнет - нюхает табак.

Наизготовку - сталь ножа,

от жалости к себе дрожа,

раскиснешь.

Горчинка - два часа утра.

Для шлюх - последняя пора.

Вконец пустеет тротуар.

Плати: додешевел товар

до точки.

Четыре: день недалеко,

хлеб вынут, скисло молоко,

бредет домушник и, журча,

течет пьянчужечья моча:

о Боже.

ДВОЕ ЗАТРАВЛЕННЫХ

Мой братец, Лейба Люмпеншпитц,

ответь: ну почему

ты удавился - чтобы

теперь меня трясло бы

средь улиц и в дому?

Я опасался за тебя:

ты целый день молчал,

был очень независим,

но груды злобных писем

так часто получал.

Ты стал как зверь в своей норе,

и дик, и одинок:

ты вздрагивал от звона

злодея-телефона

и трубку снять не мог.

Ты дверь на стук не открывал

о, ты хлебнул с лихвой!

Тряслись мои поджилки,

но я носил посылки

в дом зачумленный твой.

А что лежало, Лейба, в них

какая чепуха!

В четверг - хвосты крысиные,

а в пятницу - гусиные

гнилые потроха!

Я слух вчерашний счел одной

из худших небылиц:

кто мог бы знать заране?

Повесился в чулане

ты, Лейба Люмпеншпитц!

Со страху, Лейба Люмпеншпитц,

легко в удавку влезть!

Кровь холодеет в жилах,

и я давно не в силах

не выпить, ни поесть.

Ты был со мной, я был с тобой,

ответь: ну почему

ты удавился? Чтобы

взамен - меня трясло бы

средь улиц и в дому?

РЕНТА

Джон Холмс и Билл, его сынок,

уютно жили: шла

по почте рента Джону, в срок

тридцатого числа.

Случился грустный номер:

родитель взял да помер.

Такие вот дела.

"Джон Холмс! Я так тебя любил!

Без ренты мне - беда!"

И обложил папашу Билл

солидным слоем льда,

заклеил щели, фортки,

темнела в белом свертке

отцова борода.

Билл закупал двоим еду

отец хворает, чай.