Земля белых облаков
Шрифт:
— Можно и так сказать. Как бы там ни было, мне не оставили выбора.
— О... Я искренне сочувствую вам, мистер Говард! — Хелен подавила желание утешительно положить руку ему на плечо. Разумеется, это и были те жизненные невзгоды, о которых он писал в своих письмах.
— И вы сразу же отправились в Новую Зеландию?
— Нет, перед этим мне пришлось немало... э-э-э... поскитаться...
— Да, я могу себе представить, — сказала Хелен, хотя понятия не имела, куда мог отправиться отвергнутый собственной семьей подросток. — Но ответьте, за все это время... за все это время вы ни разу не задумывались о женитьбе? — снова краснея, поинтересовалась Хелен.
О’Киф пожал плечами.
— Там, где я зарабатывал себе на кусок хлеба, было не так уж много женщин,
— Да, мистер Говард? Простите, я могу показаться вам бестактной и назойливой... ноя... — Хелен очень хотелось увидеть какое-то проявление чувств, чтобы понять, каким человеком был Говард О’Киф.
Губы фермера растянулись в широкой усмешке.
— Ничего, мисс Хелен. Вы ведь хотите получше меня узнать. Ну, собственно говоря, здесь практически не о чем рассказывать. Она вышла замуж за другого... что, возможно, является одной из причин, по которым я хочу побыстрее уладить это дело сейчас. Ну, я имею в виду нашу свадьбу...
Хелен была тронута. Значит, это была не бесчувственность, а вполне простительные опасения, что она тоже может бросить его, как и девушка, которую он однажды полюбил. И хотя Хелен до сих пор не понимала, как этот неразговорчивый, сурового вида мужчина мог писать такие красивые письма, теперь ей казалось, что она понимает его немного лучше. Говард О’Киф был трудолюбивым и порядочным мужчиной.
Но хотела ли она так сразу стать его женой? Хелен лихорадочно обдумывала, какие альтернативы у нее есть, если она откажется прямо сейчас выходить замуж за Говарда. Оставаться у Болдуинов она больше не сможет; они явно не поймут, почему она тянет с решением и кормит О’Кифа «завтраками». Да и сам Говард воспримет просьбу о времени на размышление как отказ и, скорее всего, больше не приедет. И что потом? Работа в местной школе, где, между прочим, никто не гарантировал ей предоставления места? Учить таких детей, как Белинда Болдуин, и медленно превращаться в старую деву? Такой судьбы Хелен хотелось меньше всего. Конечно, Говард оказался не совсем таким, каким она его себе представляла, но он был прямым и честным мужчиной, предлагал ей дом и новую родину, хотел завести семью и усердно работал, чтобы развивать свою ферму. Требовать большего она от него не могла.
— Хорошо, мистер Говард. Но вы должны дать мне хотя бы один-два дня на подготовку. Ведь свадьба... — начала Хелен.
— Разумеется, мы устроим небольшой праздник! — со слащавой улыбкой перебила ее миссис Болдуин. — Вы ведь наверняка хотите, чтобы на вашей свадьбе присутствовали Элизабет и другие оставшиеся в Крайстчерче девушки. Ваша подруга мисс Силкхэм, конечно, уже уехала...
Говард нахмурил лоб.
— Силкхэм? Уж не эта ли из благородных? Гиневра Силкхэм, которая собирается выйти замуж за сына старого Уордена?
— Гвинейра, — поправила фермера Хелен. — Именно эта. Мы подружились во время путешествия.
О’Киф повернулся к молодой женщине, и его еще недавно дружелюбное лицо побагровело от ярости.
— Чтобы раз и навсегда поставить точку в этом деле, мисс Хелен, я должен сказать, что никогда не позволю принимать в своем доме кого-то из дома Уорденов! До конца своих дней! Да и вы держитесь от этой семейки подальше! Старый Уорден — вор и мошенник, а молодой — тряпка! Что касается этой девицы, то, видимо, она не намного лучше, иначе бы не позволила себя купить! Как по мне, все это отродье следовало бы стереть с лица земли! Так что не смейте приводить ее на мою ферму! Я, конечно, не такой богатый, как старый Уорден, но из ружья стреляю не хуже его!
Гвинейра уже два часа поддерживала светскую беседу, что утомило ее гораздо больше, чем если бы она провела это время и седле или тренируя собак. Лукас Уорден одна за другой касался всех тем, говорить о которых Гвинейру учили в гостиной ее матери, и в то же время предъявлял к своей невесте гораздо более высокие требования, чем леди Силкхэм.
При этом начиналось все довольно мирно и хорошо. Разлить чай Гвинейре удалось элегантно
и по всем правилам — несмотря на то, что у нее продолжали дрожать пальцы. Вид Лукаса произвел на девушку слишком большое впечатление. Однако постепенно ее сердцебиение вернулось к привычному ритму. В конце концов, юный джентльмен больше не давал ей повода для подобного волнения. Он не пытался одаривать Гвинейру чувственными взглядами, словно бы невзначай прикоснуться к ее руке, когда они — совершенно случайно — одновременно тянулись к сахарнице, или посмотреть ей в глаза хоть на секунду дольше, чем того требовали правила приличия. Всю беседу взгляд Лукаса, как и рекомендовалось в учебниках по этикету, покоился на мочке левого уха Гвинейры и оживал лишь изредка, когда юноша касался какой-нибудь особо интересной для него темы.— Я слышал, вы играете на фортепьяно, леди Гвинейра. Над чем вы работаете в последнее время?
— О, моя игра на фортепьяно слишком несовершенна. Я играю только для развлечения, мистер Лукас. Я... боюсь... у меня совсем нет музыкального таланта...
Гвинейра смущенно подняла взгляд и с притворным сожалением нахмурила брови. Большинство мужчин закрыло бы эту тему каким-нибудь рядовым комплиментом. Но не Лукас.
— Я не верю в это, миледи. Если вам нравится играть, у вас наверняка есть способности. Я уверен, что все, что мы делаем с радостью, рано или поздно принесет прекрасные плоды. Вы знаете «Нотную тетрадь» Баха? Менуэты и танцы — это именно то, что вам подойдет! — И молодой человек улыбнулся.
Гвинейра тщетно пыталась вспомнить, кто написал этюды, которыми ее мучила мадам Фабиан. Однако имя Баха она уже где-то слышала. Кажется, он писал церковную музыку...
— Значит, глядя на меня, вы вспоминаете хоралы? — с лукавой улыбкой спросила она, надеясь превратить разговор в обмен дружескими подтруниваниями и комплиментами, что удавалось ей гораздо лучше глубокомысленных бесед об искусстве и культуре. Однако Лукас, кажется, вовсе не заметил игривого тона девушки.
— Почему бы и нет, миледи? Хоралы должны передавать ликование ангелов, восхваляющих Господа. И кому, как не вам, столь прекрасному созданию, воспевать Творца? При этом в музыке Баха меня особенно очаровывает почти математическое построение композиции в сочетании с неоспоримо глубокой религиозностью. Конечно же, в полной мере прочувствовать красоту этой музыки можно только в соответствующих ей помещениях. Я бы многое отдал за то, чтобы поприсутствовать на органном концерте в одном из больших кафедральных соборов Европы! Это...
— ...непередаваемо, — решила вклиниться в монолог Гвинейра.
Лукас с энтузиазмом кивнул.
После музыки он начал восхищаться современной литературой, в особенности произведениями Бельвер-Литтона, на что получил от Гвин комментарий «весьма поучительно», а затем перешел к своей любимой теме — живописи. При этом молодой человек восхищался как мифологическими мотивами художников эпохи Ренессанса («Поражающая возвышенность!» — прокомментировала Гвин), так и неповторимой игрой света и тени на полотнах Веласкеса и Гойи.
— Свежо, — сымпровизировала девушка, которая никогда не слышала этих имен.
После двух часов подобной беседы Лукас, похоже, был в восторге от своей невесты, Джеральд неприкрыто зевал от скуки, а Гвинейра думала лишь о том, под каким предлогом можно было уйти из гостиной. В конце концов она приложила кончики пальцев к вискам и с извиняющимся видом посмотрела на мужчин.
— Боюсь, у меня начинает болеть голова. Такая продолжительная поездка верхом, а теперь еще и жар камина... Мне нужно немного подышать свежим воздухом...
Гвинейра поднялась с дивана. Лукас тут же мгновенно вскочил на ноги.
— Конечно, вам следует полежать и отдохнуть перед ужином. Это моя вина! Из-за столь увлекательной беседы мы слишком затянули чаепитие.
— На самом деле я бы с большей радостью прогулялась, — сказала Гвинейра. — Недалеко, только до конюшен и обратно, чтобы заодно посмотреть на свою лошадь.
Клео уже радостно прыгала вокруг хозяйки. Она тоже успела заскучать. Радостный лай овчарки заставил усталого Джеральда оживиться.