Земля белых облаков

— Вы справились со всем в одиночку? — с уважением в голосе спросил он.

— Хелен тоже принимала в этом участие, — смеясь, ответила Гвин.

— Ну, как бы там ни было, у вас это замечательно получилось! — просиял Джеймс. — У вас обеих! Но мне все равно нужно отвезти вас домой, мисс Гвин. Для вас, мадам, так, без сомнения, тоже будет лучше, — обратился он к Хелен. — Ваш муж...

— .. .был бы явно недоволен тем, что кто-то из Уорденов помог родиться его сыну, — кивнула Хелен. — Большое тебе спасибо, Гвин!

— О, я была рада помочь. Возможно, однажды ты тоже сможешь отблагодарить меня. — Гвинейра подмигнула подруге. Сама не зная почему, она вдруг стала гораздо оптимистичнее смотреть на свои попытки забеременеть. Открытия этого вечера окрылили Гвин. Теперь, когда девушка знала, в чем проблема, она могла найти способ ее решить.

— Я уже оседлал вашего коня, мисс Гвин, — поторопил хозяйку Джеймс. — Нам действительно пора...

Гвинейра улыбнулась.

— Думаю, нам стоит поспешить, чтобы побыстрее успокоить тестя! — с довольным видом промолвила она, отметив, что Джеймс ни слова не сказал о Лукасе. Неужели ее супруг совсем не волновался?

Матахоруа посмотрела вслед направившейся за МакКензи Гвинейре.

— С этот мужчина хороший ребенок, — заметила она.

9

— Идея мистера Уордена устроить праздник в саду прекрасна, не правда ли? — сказала миссис Кендлер, держа в руках приглашение на встречу Нового года, которое ей только что принесла Гвинейра. Поскольку в Новой Зеландии его праздновали в середине лета, Уордены решили провести прием в саду — с фейерверком ровно в полночь.

Хелен пожала плечами. Им с мужем, как и всегда, не пришло никакого приглашения. Впрочем, других мелких фермеров Джеральд тоже вряд ли удостоил такой чести. Да и Гвинейра, по всей видимости, не разделяла восторга миссис Кендлер. Ведение домашнего хозяйства в особняке Киворд-Стейшн по-прежнему доставляло ей немало хлопот, а торжество требовало дополнительных усилий. Сейчас же Гвин пыталась рассмешить Рубена, строя ему рожицы и щекоча животик. Сыну Хелен уже исполнилось четыре месяца, и с помощью мула Непумука женщина с ребенком время от времени выбирались в город. В первые недели после рождения мальчика Хелен не решалась на такие поездки и снова чувствовала себя немного одиноко, но с младенцем изоляция на отдаленной ферме давалась ей легче. Поначалу маленький Рубен требовал внимания матери круглыми сутками, и Хелен по-прежнему приходила в восторг от каждого его движения. При этом ребенок оказался практически беспроблемным. В четыре месяца он уже почти не просыпался по ночам, особенно когда ему разрешали остаться в кровати с матерью. Говарду это не очень нравилось; ему не терпелось возобновить свои ночные развлечения» с Хелен. Но как только он к ней приближался, Рубен начинал громко кричать, и унять его было не так-то просто. Плач младенца разрывал Хелен сердце, но она была достаточно послушной, чтобы спокойно лежать и ждать, пока Говард не закончит свои утехи, и лишь после этого начать успокаивать сына. Однако фермеру не нравились ни такое звуковое сопровождение, ни напряженность Хелен, которая даже не скрывала своего нетерпения. Чаще всего, когда Рубен заходился криком, Говард отстранялся от жены. А если мужчина возвращался домой поздно и видел младенца на руках Хелен, он сразу же отправлялся спать в хлев. Хелен испытывала угрызения совести и все же была благодарна Рубену за очередную спокойную ночь.

Днем же ребенок почти никогда не кричал и, как правило, послушно лежал в своей корзинке, пока Хелен занималась с детьми маори. А когда мальчик не спал, он смотрел на мать так внимательно и серьезно, словно понимал все, о чем она говорит.

— Когда-нибудь этот малыш станет профессором, — со смехом сказала Гвинейра. — Он весь в тебя, Хелен!

По крайней мере внешне он был очень похож на мать. Голубые глаза Рубена со временем стали серыми, как у Хелен, а волосы — хоть и видно было, что они вскоре потемнеют и приобретут такой же цвет, как у Говарда, — были гладкими, а не волнистыми.

— Он весь в моего отца! — заявила Хелен. — Не зря я назвала мальчика в его честь. Однако Говард твердо решил, что наш сын станет фермером, а не священником.

— Ну, родители нередко ошибаются на этот счет, — захихикала Гвинейра. — Подумай хотя бы о мистере Джеральде и моем Лукасе.

Этот разговор снова вспомнился Гвин, когда она развозила приглашения гостям из Холдона. На самом деле новогодний праздник был идеей Лукаса, а не Джеральда, которая возникла как попытка чем-нибудь занять и развлечь «овечьего барона». Атмосфера в семье была напряженной и с каждым месяцем, в течение которого Гвин по-прежнему не беременела, накалялась все больше и больше. Джеральд реагировал на отсутствие наследника с неприкрытой агрессией, хоть и не знал, кого из молодых людей нужно в этом винить. Однако теперь Гвинейра, как правило, реагировала на вспышки гнева свекра сдержанно и куда лучше справлялась с ведением домашнего хозяйства, так что Джеральду было довольно непросто найти зацепку для ссоры.

К тому же девушка очень хорошо замечала перемены в настроении Уордена-старшего. Когда он с самого утра начинал критиковать свежие кексы и запивал их не чаем, а виски — в последнее время это происходило все чаще, — Гвинейра сразу же отправлялась к загонам, предпочитая проводить весь день в компании собак и овец и не позволяя Джеральду срывать на ней свою злость. Лукаса же гнев отца в большинстве случаев настигал совершенно неожиданно. Молодой человек, как и прежде, жил и мире собственных грез и фантазий, однако Джеральд бесцеремонно вырывал его из этого мира и заставлял приносить ферме хоть какую-то пользу. Однажды он зашел настолько далеко, что разорвал книгу, которую Лукас читал в своем кабинете, вместо того чтобы следить за стрижкой овец.

— Тебе нужно просто стоять и считать, черт возьми! — неистовствовал Джеральд. — Иначе стригальщики насчитают столько, что потом не оберешься лиха! В третьем загоне двое парней уже подрались, поскольку заявили, что им полагается оплата за стрижку сотни овец. И как уладить этот спор, если никто, кроме них, не считал? А следить за третьим загоном было поручено именно тебе, Лукас! Поэтому теперь иди и расхлебывай эту кашу!

Гвинейра бы с радостью отправилась контролировать стрижку в третьем загоне, но ей, как хозяйке дома, полагалось обеспечивать наемных работников едой, а не следить за тем, как они выполняют свои обязанности. По этой причине работников кормили отменно: Гвинейра то и дело появлялась с новой порцией легкой закуски, поскольку не могла вдоволь насмотреться на работу стригальщиков. На ферме Силкхэмов стрижка овец пелась спокойно и неторопливо; пару сотен овец пастухи без посторонней помощи обстригали в течение нескольких дней. Но здесь овец стригли тысячами, сгоняя их с нескольких огромных пастбищ в один загон. Поэтому стрижка представляла собой сдельную работу для специалистов. Лучшие бригады успевали постригать до восьмисот животных в день. А на таких больших фермах, как Киворд-Стейшн, стрижка была еще и своего рода соревнованием — и в этом году Джеймс МакКензи имел все шансы выйти из него победителем! Он шел ноздря в ноздрю с одним профессиональным стригальщиком из загона номер один, и это с учетом того, что МакКензи не только работал сам, но и следил за работой стригальщиков своего, второго загона. Когда Гвинейра приходила с едой, она облегчала задачу Джеймса, поскольку на время брала контроль над рабочими в свои руки. Казалось, ее присутствие окрыляло пастуха; ножницы в его руках двигались так быстро и ловко, что овцы не успевали даже возмущенно проблеять в ответ на такое грубое обхождение.

Лукасу подобное отношение к животным казалось варварским. Он страдал едва ли не больше самих овец, когда последних грубо хватали, опрокидывали на спину и молниеносно обстригали, порой задевая кожу, — если стригальщик был неопытным или овца сильно брыкалась. В придачу к этому Лукас не мог выносить запаха ланолина, который царил в загонах, и сразу же выпускал овец, вместо того чтобы прогнать их через купальню, чтобы промыть случайные порезы и уничтожить вредителей.

— Собаки меня не слушаются, — оправдывался молодой человек в ответ на очередной приступ ярости со стороны отца. — На МакКензи они реагируют, а когда я говорю...

— Этих собак подзывают не словами, а свистом! — взорвался Джеральд. — Всего три или четыре разных свиста. Тебе уже давно пора было их выучить. Ты ведь так носишься со своим музыкальным талантом!

Лукас обиженно отвернулся.

— Отец, джентльмену...

— Только не говори, что джентльмену не пристало свистеть! Именно эти овцы дают тебе деньги на занятия живописью, игру на фортепьяно и твои так называемые исследования...

Гвинейра, которая случайно стала свидетельницей этого разговора, поспешила сбежать в соседний загон. Она ненавидела, когда Джеральд отчитывал Лукаса у нее на глазах — особенно в присутствии Джеймса МакКензи или других работников. Подобные сцены заставляли девушку чувствовать себя неловко и, кроме того, отрицательно влияли на Лукаса и ночные «попытки» молодых супругов, которые все чаще заканчивались провалом. Гвинейра тем временем старалась рассматривать их совместные усилия с точки зрения размножения, которое у людей не должно было слишком отличаться от спаривания животных, например лошадей. Однако иллюзиями девушка себя не тешила: чтобы она забеременела, им с Лукасом должно было очень сильно повезти. Постепенно Гвин начала думать об альтернативах, при этом все чаще вспоминая, как однажды ее отец выбраковал старого барана, поскольку тот уже не был способен покрывать и половины от прежнего количества овец.

«Попробуй с другой мужчина», — сказала Матахоруа. Но как только эти слова всплывали в памяти, Гвин чувствовала угрызения совести. Для представительницы рода Силкхэмов измена супругу была чем-то немыслимым.

И вот теперь Уордены устраивали прием в саду. Лукас полностью погрузился в заботы, связанные с организацией праздника. На подготовку одного лишь фейерверка ушло несколько дней, которые молодой человек провел над соответствующими каталогами, прежде чем послать заказ в Крайстчерч. Кроме этого, Лукас взял на себя оформление сада, расстановку столов и беседок. От грандиозного банкета на сей раз решили отказаться, вместо этого решили жарить на кострах ягнят и валухов, а на камнях — как это было принято у маори — овощи, птицу и моллюсков.