Земля без людей

— Хотел бы я понять этого парня. Порой мне кажется, вижу я что-то паршивое и грязное в нем — в самой середке сидит. А порой кажется — лучшего товарища мне за всю жизнь не найти. Одно скажу точно: он из тех, кто знает, чего хочет, и всегда этого добивается. А когда вернулись в гостиную, то Джордж уже одной ногой на пороге стоял.

— Это лучшее, что с нами за многие годы случилось, — говорил он Чарли.

— Нам очень нужен еще один сильный парень. Будем надеяться, ты с нами останешься. Дружный хор голосов поддержал мудрые слова Джорджа, и после этого все вместе к выходу потянулись. А Иша оставили одного, наедине с грустными мыслями. Он было тоже хотел к дружному хору присоединиться, но язык вдруг одеревенел и во рту совсем пересохло. И думать он мог лишь об одном: «Что-то паршивое и грязное в нем — в самой середке сидит».

7

А когда все ушли, Иш вспомнил о том, что никогда за все эти годы не делал. А когда все-таки решился сделать, не знал, получится ли. Получилось, потому что на дверях черного хода нашел он тяжелый дверной крюк — мама всегда на крюк запиралась, не доверяла обычным дверным замкам, — и Иш в первый раз за много лет набросил этот крюк. А потом он прошел к парадной двери и обнаружил вполне исправно действующий засов. «Все эти годы не от кого было так тщательно двери запирать. Из своих никого не боялись, а чужому не пробраться бесшумно через собачий кордон, да и откуда взяться чужому. Но теперь появился такой, которому доверять нельзя и который с собаками теперь друг. Когда собак за ушами трепал, может быть, уже тогда все рассчитал и наперед думал? Когда наконец добрался Иш до супружеской постели и поделился своими страхами с Эм, то не нашел в ней благодарного слушателя. Ему еще и раньше казалось, что больно Эм все благосклонно воспринимает.

— Ну и что тут необычного? Носит человек пистолет, и пускай себе носит, — сказала она и зевнула. — Ты же ведь свой сколько лет таскал, или забыл?

— И не прятал! И не боялся жилетку снять и остаться безоружным.

— Правильно, но может быть, простим ему? Он нервничал и не по себе ему было. Тебе не нравится, как он смотрит, а ему не нравится, как ты на него смотришь. Он ведь один — в окружении чужих и незнакомых. А Иш, вместо того чтобы согласиться с Эм, испытал вдруг всплеск отвращения к чужаку Чарли.

— Да, — сказал он. — Но мы здесь живем, наши дома здесь, никто его сюда не звал, и если приехал — пусть к нам приспосабливается, а не мы к нему.

— Ты прав, конечно, мой дорогой. Но все равно хватит об этом. Я спать буду. Если чему и завидовал Иш в жене, так это ее способности мгновенно засыпать. А вот у него другая крайность была — чем больше о сне думал, тем труднее засыпал; и никогда не удавалось бег мыслей замедлить, успокоиться, даже если очень хотелось. И снова он почувствовал, что теперь не скоро уснет. Потому что новая мысль в голове родилась — неприятная такая мыслишка. Неприятность в том заключалась, что ведь придется ему с Чарли один на один бороться. Если бы в Племени уже существовала твердая внутренняя организация, если бы они были объединены в какой-то, пусть символический, союз, предполагающий обязательность действий единым фронтом, вот тогда вторжение чужака — пускай даже такой сильной личности — не могло бы иметь для подобного союза серьезных последствий. Сейчас время упущено. Чужак уже здесь и должен быть встречен достойно. Пусть все решит противоборство один на один. А Чарли не слабый противник. Он уже успел завоевать симпатии Дика и Боба, и, без сомнения, кто-то еще из молодежи с радостью принял предложение его дружбы. Джорджа он покорил — тут и сомневаться нечего. Эзра пока думает. В чем природа этого подкрепленного силой странного обаяния? Ни умом, ни сердцем Иш не понимал, почему всем так нравится Чарли, но то, что он всем нравился, было бесспорным фактом. А может быть, все дело в нем — в Ише. Ему почудилось, будто у Чарли имеется совершенно не присущий тому дух соперничества, и сейчас это предубеждение не позволяет понять истинную природу обаяния Чарли. Но одно Иш знал твердо. Они соперники. Какую форму примет это соперничество, Иш сказать пока не мог, но оно будет — обязательно будет. А так как в общине отсутствовала солидарность, свойственная любой социальной структуре, по статусу своему приближающейся к государственной, он обречен на личное единоборство. Но будет гораздо хуже, если соперничество примет характер вражды двух группировок, каждая из которых обзаведется своим вождем-предводителем. Кто поддержит его — Иша? На кого он сможет опереться в этой борьбе? Он не лидер — это очевидно. Когда-то давно, и то случайно, благодаря тупости Джорджа и легкомыслию Эзры, а значит, и их неспособности составить конкуренцию, он еще мог говорить о себе как о лидере. В интеллектуальной области — да, тут он бесспорный лидер. Но в борьбе за власть человек мыслящий во все времена оказывался побежденным. Он вспомнил обманчивую детскую голубизну глаз Чарли. В голубых глазах порой бывает столько льда, сколько никогда не найдешь в темных глазах. «Кто встанет под мои знамена? — спросил он себя с некоторым налетом театральности. — Даже Эм готова отвернуться. Для нее все просто, она почти защищала Чарли». И Иш чувствовал себя снова маленьким испуганным мальчиком, каким был когда-то в давние Старые Времена. Из всех людей только Джои — только один Джои мог понять его до конца, только на него он может опереться. Но Джои лишь маленький, хрупкий даже для своих лет мальчик. Чем поможет он, если рванет к власти Чарли? «Нет, не поросячьи глазки, — снова вспомнил Иш. — Это дикого кабана глаза!» Долго пролежал Иш без сна, пока наконец не сказал себе: «Это простое сумасшествие полуночника, это нелепые фантазии страдающего бессонницей». И когда сказал такое Иш, то заставил себя выбросить тяжкие мысли из головы и провалиться в забвение сна. Утром действительно все лучше становится — не в розовом, конечно, свете, но и не такое мрачное. И позавтракал он с аппетитом, и настроение совсем не плохое было. И еще радость, что Боб снова вместе со всеми за столом сидел. Иш снова вопросы задавал и узнал много новых для себя подробностей. И когда совсем покой и уют привычной домашней обстановки почувствовал, все в одно мгновение рухнуло. Надо же было Бобу рот не к месту открыть.

— Пожалуй, — сказал он, — схожу-ка я Чарли навестить. Иш уже готовился одернуть сына мудрым родительским советом, вроде: «Будь я на твоем месте, не стал бы и близко подходить к этому парню…», — но увидел, как одними глазами Эм говорит — «нет», да ему уже и самому стало ясно, что подобное замечание сделает Чарли персоной запретной, а значит, в глазах детей еще более желанной. Поэтому Иш промолчал и снова начал думать, чем таким особенным приманил Чарли двух встретившихся на его пути мальчиков. Боб ушел. Закончив работы по хозяйству, разбежались и остальные дети.

— И откуда это море обаяния? — стараясь вложить в вопрос как можно больше иронии, произнес Иш.

— Ах, ну перестанешь ли ты когда-нибудь беспокоиться? — сказала Эм. — Обычная тяга ко всему новому. Что тут плохого?

— Ничего, кроме беды, которая ждет нас всех!

— Может быть, — сказала Эм, и Иш облегченно вздохнул, потому что впервые Эм согласилась с такой возможностью, но стоило ей продолжить, как бесследно растаяла радость обретения единомышленника. — Но смотри, как бы тебе первому эту беду не накликать.

— Ты что говоришь? — рявкнул он зло, понимая, что сорвался, ведь очень редко Эм злила или раздражала его. — Неужели ты считаешь это борьбой за власть?

— Думаю, тебе полезнее будет пойти посмотреть, что на улице делается, — спокойно посоветовала она, будто и не слышала вопроса. Ничего не скажешь, добрый совет, тем более что и ему самому давно было интересно знать, что творится на улице. Он молча повернулся и, следуя доброму совету, пошел из дому, и уже открывал входную дверь, как вдруг застыл в нерешительности. Не понимая, что с ним происходит, откуда взялось это странное ощущение, переступил порог, аккуратно закрыл за собой двери, вышел на крыльцо и снова остановился. Постоял, подумал, взглянул на руки, и неуютно ему стало от их пустоты. Ему нужно что-то взять в руки. Он беззащитен, ему нужно вернуться в дом и взять пистолет. Но здесь, возле домов, никто из них не носил оружие. О малейшей опасности многоголосым лаем предупреждали собаки, но он всегда сможет сделать вид, что отправляется в дальний поход. Все еще в нерешительности, понимая, что его появление с оружием может быть расценено — и совершенно справедливо расценено — как проявление враждебных чувств и, кроме того, как признание слабости и неуверенности в собственных силах, он продолжал колебаться. Но в дом все же вернулся. Первое, что попалось на глаза, — застывший на каминной полке молоток. «Дожил! — подумал он, раздражаясь еще больше. — Ты стал глупее детей. Не ты, а они тебя воспитывают!» Так думал Иш, но мысли эти не помешали подойти к камину, снять молоток и быстрыми шагами, более ни о чем не раздумывая, выйти из дома. Все-таки он сделал правильный выбор. Солидная тяжесть, успокаивая нервы, придавала уверенности, а твердость рукоятки заполняла пустоту правой руки. Отойдя от дома, он повертел головой и прислушался. От места, где вчера жгли костер, доносились звуки смеха многих людей, и, не раздумывая, Иш двинулся в ту сторону. Он был один, и вдруг вернулось к нему чувство Великого Одиночества. И он замер на месте, ибо с такой страшной силой обрушилось на него пережитое, что не в силах был пошевелиться, словно парализовало всего. Снова он был муравьем, потерявшим муравейник; пчелой, чудом спасшейся из разоренного улья; младенцем без матери. И он стоял, сжимаясь от напряжения, и чувствовал, как струйка холодного пота бежит по спине. Да, Соединенные Штаты Америки — это пустой звук, отголосок далекого прошлого! Он будет действовать один или с помощью тех, кого удастся привлечь на свою сторону. Не стоит искать взглядом полицейского или шерифа, окружного прокурора или судью — не будет их рядом. Очнулся он от боли в руке. Он так сжимал рукоятку молотка, что побелели костяшки пальцев. «Я не могу, не имею права вернуться назад», — думал он. А потом собрал все оставшиеся силы и мужество и сделал первый, неуверенный шаг вперед. И от ощущения, что он снова движется, что удалось победить паралич страха, ему стало намного лучше. Теперь он видел их — там, где и ожидал увидеть, — на пепелище их большого праздничного костра. Почти вся молодежь и к ней Эзра в придачу. Они стояли, сидели, лежали вокруг Чарли, а тот рассказывал, а люди смеялись, шутками перебрасывались и, главное, слушали. Все было, как Иш ожидал, но, стоило ему внимательнее приглядеться, похолодело у него в низу живота, и холод этот выплеснулся, пополз по всему телу, пока кончиков пальцев на руках и ногах не коснулся. И рука еще сильнее в рукоятку молотка вцепилась. Почти в центре веселой компании Иви сидела. Их полоумная дурочка рядом с Чарли сидела, и такое лицо у нее было, какое ни разу за все эти годы Иш не видел. Все это он разглядел, когда в десяти шагах от Чарли стоял. И не пошел дальше Иш, остановился. Некоторые ребята видели его, но, сильно историей увлеченные, снова отвернулись, будто не заметили. И он стоял, не двигаясь, никому не интересный, будто и не было его вовсе. Он стоял. Казалось, очень долго стоял. Но главное — сердце перестало дрожать и пот холодный больше не выступал. Теперь он был готов к действию. Он был почти что счастлив. Проблема наконец приняла законченную форму, а даже самая неразрешимая, но принявшая ясные очертания проблема гораздо лучше расплывчатой, прячущейся в углах туманной пелены. Он стоял и вслушивался в редкие удары своего сердца. Да, проблема неожиданно быстро раскрыла себя и приняла законченную форму. Это тоже неотъемлемая часть их нынешнего образа жизни. В Старые Времена кризисная ситуация могла вариться на медленном огне, вскипала пузырями, выпускала пар, и можно было неделями и месяцами читать об этом в газетах, пока наконец не случалась забастовка или не начинали падать бомбы. Но когда имеешь дело лишь с малой группой людей, кризис наступает гораздо быстрее. Он поднял голову. Иви сидела в самом центре, хотя место ее с краю — за спинами других ей сидеть полагалось. Обычно лишь пустым взглядом посмотрит она, что происходит, и снова в себя уйдет, а сейчас наоборот — лицо ее прямо к Чарли обращено. Слушает, впитывает каждое его слово, а ведь ничего толком не понимает из сказанного. Но было в лице ее и глазах нечто большее, чем просто желание понять слова Чарли. И сидели они близко друг к другу. Ради этого, думал Иш с горечью, они за Иви ухаживали? Это ведь Эзра ее нашел — грязную, в дерьме ползающую, никчемную, и разума в ней было ровно столько, чтобы консервные банки открывать и жрать оттуда холодное. И, вспоминая это, Иш тогда часто думал: «Эх, положить бы с ней рядом банку сладкой муравьиной отравы». Так нет же, заботились о ней столько лет, хотя всем не в радость она была, да и ей самой вряд ли от такой жизни много счастья. Заботой такой они, наверное, тешили в себе, продлевали давно забытое чувство, которое в Старые Времена называлось человеколюбием. Снова он взглянул на веселящихся, снова на Иви задержал взгляд и вдруг заметил то, что никогда не замечал раньше. Известная беда со всем, что рядом, по чему взгляд привык скользить, не останавливаясь. Как картина на стене, на которую каждый день смотришь и уже замечать перестал. Так и человек близкий теряет в твоих глазах личные, присущие только ему одному характерные черты. Иви — только сейчас заметил Иш — женщиной в самом соку была. С копной золотых волос, красивая женщина — особенной красотой красивая. Правда, тут надо было сделать над собой усилие, не замечать странный взгляд и отсутствующее выражение лица. Вот как раз этого Иш не мог никогда сделать. Но для такого человека, как Чарли, это, видно, сущие пустяки. Прав был Эзра, когда говорил: «Чарли знает, чего хочет, а чего хочет, быстро желает получить». И действительно, зачем откладывать то, что само в руки падает, зачем медлить? Иш покрепче за ручку молотка ухватился. В тяжести этой покойной он силы для себя черпал, но уже жалеть стал, что постеснялся пистолет выбрать. И вдруг компания взорвалась оглушительным хохотом — это Чарли что-то очень смешное сказал. Иш метнул взгляд на Иви и увидел: она тоже заливается, хохочет, не остановить. А пока смеялась Иви, Чарли подался к ней, вытянул руку и, шутки ради, ткнул ее кулаком под ребро. И Иви, как девчонка, пронзительно взвизгнула на самой высокой ноте. Когда стоял Иш в сторонке, его присутствия не замечал никто. Но стоило только несколько шагов вперед сделать — это уже как официальный визит получался, — и все головы к нему повернулись. И в то же мгновение Иш понял, что его ждали, что необычность ситуации в замешательство их ввела, и хотели они указаний, как продолжать вести себя дальше. И тогда Иш прямо к Чарли направился. Правой рукой рукоятку молотка сжимал и думал только о том, как бы в растущем гневе не сжать в кулак левую руку. И когда подошел совсем близко, Чарли небрежно так — нарочито небрежно — правую руку поднял, обнял Иви за плечи и притянул к себе еще ближе. На лице Иви слегка удивленное выражение появилось, но поддалась она и прижалась к Чарли уютно. Чарли посмотрел на Иша, и Иш понял — это открытый вызов. А Иш был спокоен и безмолвно принял вызов. Сейчас, когда пришло время действовать, он ощущал ясность мысли, и главное тут — не допустить, чтобы гнев затмил разум.

— Вы все, — сказал он громко, — пойдите погуляйте где-нибудь. — Просто не было нужды в долгих предисловиях и тонких подходцах — все и так поняли, что сейчас должно произойти. — Мне нужно с Чарли наедине пару минут потолковать. А ты, Эзра, отведи Иви к Молли. Видишь, растрепалась. Пусть ей волосы причешут. Никто даже звука не проронил против. Поднимались с земли быстро, с готовностью, видно, и правда слегка напуганы были происходящим. А вот с Эзрой он, пожалуй, поторопился. Отправляя его домой, оставался Иш без самого верного союзника. Но и оставлять было нельзя, иначе Чарли и все остальные сочтут это проявлением слабости. И вот наконец их только двое друг против друга осталось. Иш как подошел, так и остался стоять на месте, а вот Чарли сидел на земле. И когда понял Иш, что не собирается Чарли вставать, то тоже сел рядом. Не будет он стоять перед тем, кто так развалился лениво. А Чарли жилетку свою пальцами гладил. Опять он в жилетке был, хотя пиджак скинул и пуговицы на жилетке расстегнул, так что она теперь свободно с его плеч свисала. Так они сидели и молча пока смотрели друг на друга, и было между ними расстояние не больше шести футов. Первый Иш понял, что не стоит ходить кругами и издалека начинать.

— Хочу сказать тебе, чтобы ты дела эти с Иви бросал. Такими же прямыми и слова Чарли оказались.

— А кто это говорит? Иш молчал, взвешивал ответ. Он мог сказать: «мы», по так получалось слишком расплывчато. Если бы он мог сказать: «мы, люди», — так прозвучало бы гораздо лучше, но он знал, что Чарли такие слова за глупость примет и начнет смеяться. Больше нельзя было тянуть паузу, и потому он сказал:

— Я говорю это. Чарли молчал, потом подобрал с земли несколько камешков, зажал в кулаке и стал бросать по одному в разные стороны. Пожалуй, если словами говорить, то лучше свое пренебрежение трудно выразить, чем вот так, молча, камешки пошвыривать. Наконец заговорил Чарли:

— Много смешных присказок есть, когда говорит тебе чудак: «Я… я сказал». Ты их знаешь, так что давай опустим для ясности. А вообще я человек понятливый. Скажи лучше, почему я Иви должен бросить? Или это твоя девка? А Иш заговорил, торопясь, глотая концы фраз.

— Дело все в том… Это очень просто. Мы здесь люди все, в общем, хорошие, не большие мудрецы, конечно, но и не окончательные тупицы. Мы не хотим, чтобы среди нас бегали полоумные маленькие ублюдки — а только такие дети от Иви могут пойти. И когда закончил говорить и замолчал, только тогда понял, что, отвечая на вопрос Чарли, уже серьезный промах допустил. Как всякий интеллектуал, верящий в силу слов, он был счастлив, что перестал командовать и начал спорить, приводить какие-то аргументы, а значит, признавал недостаточную действенность своей же команды. И, понимая это, против своей воли отдал Чарли право первенства.

— На хрен! — сказал Чарли. — Что ты мне рассказываешь? Сколько она тут живет, сколько парней вокруг нее вертится, давно бы уже детишек завела, если бы хотела.

— Мальчики не трогают Иви. Никогда. Они росли с ней вместе. Для них это вроде табу. И кроме того, мальчиков женили сразу, как только позволял возраст. Он продолжал спорить и аргументы в споре приводил, пожалуй, самые неудачные.

— Это снова ты сказал! — В голосе Чарли звучали уверенные нотки прекрасно владеющего собой человека. — Так ты еще благодарить меня должен, что из всех баб выбрал я ту, которая незамужняя. А если мне поправится другая, а я ей понравлюсь? Тогда будешь хлебать — не расхлебаешься. Тебе бы радоваться, что такой покладистый нашелся. А Иш лихорадочно соображал, что бы такое сказать. А что он мог сказать? Ведь нельзя же пригрозить полицией или бросить небрежно, что этим делом районный прокурор интересуется. Он первый бросил вызов, и ему ответили. Нет, не о чем больше говорить. Не помогут слова. Иш встал, развернулся на месте и пошел прочь. И в одно мгновение ожил в памяти тот давний случай, когда сразу за Великой Драмой вот так же, повернувшись, он уходил от мужчины в спортивном костюме, — уходил и ждал выстрела в спину. И после того, как вспомнил, уже не боялся и потому, что не боялся, еще более униженным себя чувствовал. Понимал, что Чарли думает: нет нужды в такого стрелять. Иш для Чарли вторым сортом проходил. И когда возвращался домой в Сан-Лупо, словно в бреду был от тяжких мыслей. Забыл уже, насколько глубоко ранит унижение. Молоток теперь лишь бесполезно руку оттягивал, а не символом власти был. Столько лет безмятежно прокатилось, и все это время он тут главным себя чувствовал. Но сколько бы лет ни прошло, все это время он оставался тем странным мальчишкой, которого уже и вспоминал-то с трудом. Тот, чью судьбу Великая Драма перечеркнула, тот, что танцев боялся, трудно сходился с людьми и никогда не чувствовал себя с этими людьми свободно и никогда не был вожаком — лидером. За эти годы он здорово изменился, через многое переступил, но не мог переступить через все, что было заложено природой. И когда, раздираемый горечью мыслей, переступил порог дома, его встретила Эм. Он поставил молоток. Он обнял Эм, или это Эм обвила его плечи руками — кто скажет? Но после этого ощутил прилив уверенности. Бывало, Эм не соглашалась с ним. Вот и этой ночью они спорили о Чарли, но, что бы ни случилось, Иш знал — снова будет Эм его неиссякаемым источником силы и веры. На диване в гостиной он торопливо рассказал все. Спешил, захлебывался словами, не ждал, что скажет Эм, но чувствовал: она понимает, она сочувствует, и теплота этого участия обволакивала его. И от тепла и понимания затягивались раны унижения. Но вот она заговорила: