Земля Гай

Депутат ЗС В. П. Ширкина отчиталась о работе над новыми законами, о принятых поправках и новых проектах. А. Г. Штепт ознакомила присутствующих со статистикой преступлений в поселке и призвала людей активнее охранять свое имущество, не приобретать во избежание отравлений алкоголь нигде помимо автолавки и не затевать ссор с нетрезвыми соседями.

Наибольшие волнения вызвал вопрос об обеспечении населения дровами. Ввиду ветхости жилья, которое изначально строилось как временное, для его отопления требуется свыше 20 кубометров дров на год. Денежные компенсации однако не рассчитаны на отапливание улицы. Присутствовавший на сходе В. Т. Лалашвили заверил жителей Гая, что руководство Койвусельгского леспромхоза вместе с администрацией МСУ района решают вопрос и заготовка дров для населения скоро начнется».

Андрей Говорков дописал последний абзац статьи и откинулся на спинку стула.

Он два раза перечитал написанное, но желаемое удовлетворение от выполненной работы почему–то не приходило. Вместо этого дурацкий сход в Гаю прокручивался в голове снова и снова, как кинопленка, склеенная в кольцо.

Он вспомнил самое начало своей второй поездки в этот богом забытый поселок.

В холодном сыром здании клуба вот–вот должен был начаться сход. На сцене стояли столы, застеленные багровой портьерой — остатками былой роскоши. На столах — большие граненые стаканы и маленькие аккуратные бутылочки с минеральной водой. За столами сидели Малютин, Штепт и депутат районного Законодательного собрания Вера Павловна Ширкина, которую Андрей видел впервые. Чуть в стороне расположился замдиректора Койвусельгского леспромхоза Лалашвили. В зале на грубых деревянных скамейках сидели люди.

От нечего делать Андрей разглядывал их. В поселке, судя по пришедшим, действительно остались одни пенсионеры да алкоголики. В первом ряду с краю притулился пьяненький цыган Васька, из–за которого Андрею и довелось побывать в Гаю в первый раз. Васька был в своем излюбленном наряде не первой свежести «сто одежек и все без застежек».

Ближе к середине гордо восседали две старухи — соседки цыгана, в первую поездку Андрей мельком видел их. Первая — высокая, большая, с недовольным лицом — в нелепой одежде из финской гуманитарной помощи, которую — Андрей знал — недавно возили по самым бедным поселкам. Вторая — тщедушная, «божий одуванчик» — видимо, ради такого значимого события, как сход, попыталась вырядиться, отчего выглядела трогательно и глупо. Обе бабки Андрею не понравились: они, как ему показалось, были из тех вредных, крикливых старух, которые любят затевать склоки в общественном транспорте.

Дальше развалился какой–то мужик «два в одном»: пенсионер и алкоголик в одном лице. Он широко вытянул в проход ноги в кирзовых сапогах и что–то горячо шептал на ухо второму, более–менее прилично одетому пузатому мужику. Если алкоголик был неприятно расслаблен и, казалось, совершенно не контролировал себя, то приличный был серьезен, сосредоточен и не слушал. На этого второго как на местного фермера еще до открытия схода журналисту указала Ширкина. Кажется, мужика звали Федором, и фамилия у него была смешная — Панасенок.

Из молодежи был только один парень, сидящий за ними. В джинсах, кроссовках и футболке — как Андрей. Да и возраста они были почти одного. Поэтому взгляд Андрея сам собой за него зацепился. Парень был невысоким, но загорелым и

крепким — весь он, казалось, состоял из сплошных мускулов, таких ладных и упругих, какие бывают от здоровой физической работы, а никак не от душного спортзала с его сизифовым трудом на тренажерах. Андрей почувствовал едва заметный, но укол самой что ни на есть зависти и разозлился на себя. Лицо у парня было пусть наглое, но простое, деревенское, а Андрей мнил себя интеллигентом — у его матери было высшее образование, — и он успокоился. Отвернулся.

Давно уже было пора начинать. В помещении стоял негромкий гул голосов.

В зал вошла маленькая пожилая женщина в вытянутой кофте, и все уставились на нее.

— Здравствуйте! — она приветливо улыбнулась присутствующим. — Извините за опоздание. Начинаем?

Это была глава поселковой администрации Анна Ивановна, местная беловолосая карелка, по мужу Поползенок.

Чиновники на сцене тут же растянули губы в широких улыбках. Первым, встав из–за стола, начал говорить Малютин — высокий молодой человек с холеными белыми руками. Серый костюм великолепно сидел на нем, и он это знал, уверенно и эффектно, как манекенщица, перемещая себя по сцене.

Он долго и терпеливо объяснял людям, рассказывал о невозможности восстановления леспромхоза. Но народ, казалось, не слышал. Гул все нарастал, пока из него не стали выделяться отдельные, уже различимые фразы: «Разворовали страну!», «Закрыли леспромхоз, лишили людей работы — теперь кормите нас!», «Даешь леспромхоз!»

— Понимаете, — Малютин отлично владел собой и не поддавался на провокации. — Вы же сами организовали акционерное общество «Гайский леспромхоз», вы же были его собственниками — акционерами. Значит, от вас зависело…

— Вы его разворовали! Вы и ваш прислужник — директоришка Гришко! Где таперича Гришко? В Москве — вона где!

— Что значит — «вы»? Во–первых, я только два года назад был избран на должность главы администрации района. Во–вторых, собственниками, владельцами леспромхоза были вы, и ни я, ни какой другой государственный чиновник не мог вмешиваться в ваши дела. В-третьих…

Но его не слушали. Люди сели на своего любимого конька и слезать с него не хотели.

— Вы должны были снять Гришко!

— Посадить Гришко!

— Отобрать у него наши деньги!

— Да что вы ему говорите, он сам ворует еще больше Гришко!

Малютин уже не улыбался. Штепт брезгливо морщилась. Андрей слушал с любопытством.

— Граждане, давайте будем уважать друг друга. Вы задаете мне вопросы, так позвольте ответить на них. Не перебивайте, пожалуйста, — строго сказал Малютин.

Но с первого ряда вскочила старуха Михайловна и завела неожиданно громким и резким голосом:

— Я, все мы тута организовывали наш леспромхоз на пустом месте, в лесу — спали в сене, под открытым небом. Проработали всю войну, без выходных и праздников — правильно я говорю? — Народ одобрительно загудел. — Восстанавливали его после войны! Помните, бабоньки, как бревна вручную в вагоны грузили? — Бабки в зале одобрительно закивали: такое забудешь! — Восстанавливали его после ликвидации! Работали без выходных и праздников, ради страны, ради партии — вот энтими

руками, — Михайловна показала руки. — Потому что родина требовала. За дело Ленина, Сталина! Я коммунистка с сорок восьмого года! И не стыжусь этого. И после победы вашего, — она ткнула пальцем в сторону официальных лиц, — капитализьма восстанавливали лесхоз, в начале девяностых годков — работали как до войны, без денег, за палочки — правильно я говорю?

— Да что прошлое–то ворошить! Это же без толку! Надо думать, как дальше жить, что делать–то! — взмолился Малютин, но его не слушали и не слышали.

— Правильно! Говори дальше! — нестройно откликнулись из зала; когда Михайловна говорила, ее не перебивали.

— И где воно усё? Где? Кто своровал все, кто закрыл леспромхоз? Я спрашиваю: кто?

— Кто? — эхом откликнулся зал.

Люди повскакивали с мест, махали руками, кулаками, но еще слушали, ждали.

— Кончай ты свою демагогию, Михайловна, — попробовал по–свойски утихомирить бабку Малютин. — Все мы тебя за твои трудовые подвиги чтим и уважаем. И дрова тебе всегда выделяем одной из… — но дальше его слова утонули в реве зала.