Земля надежды

— Представляешь, он послал принца Генри просить о помиловании! — Изумленная Эстер вернулась в мае из Ламбета с телегой, полной покупок, и головой, полной новостей. — Бедного маленького мальчика, десяти лет от роду! Король посылает его в Вестминстер, чтобы он выступил перед всем парламентом и попросил о том, чтобы графу сохранили жизнь. И они ему отказали! Разве можно так поступать с ребенком?! Он теперь всю жизнь будет думать, что графа казнили только из-за него!

— Тогда как виноват в этом только король, — поддержал ее Джон. — Он мог отрицать, что Страффорд вообще ему что-то советовал. Он мог выступить в его защиту. Он мог взять на себя ответственность за решения. Но он позволил Страффорду взять всю вину на себя. А теперь он позволит Страффорду умереть за него.

— Его казнят во вторник, — сказала Эстер. — Все рыночные торговки закрывают лавки на весь день и собираются идти в Тауэр, смотреть, как ему отрубят голову. И подмастерья тоже берут выходной, второй праздничный день в мае.

Джон тряхнул головой.

— Вот тебе и королевская благосклонность. Тяжелые настали времена для его слуг. А что слышно об архиепископе Лауде?

— Все еще в Тауэре, — сказала Эстер.

Она поднялась на ноги и ухватилась за борт телеги, чтобы слезть вниз, но Джон вытянул руки, подхватил ее и поставил на землю. Она даже замерла, ощущая непривычность его прикосновения. Это было почти объятие, его рука покоилась на ее талии, а головы почти соприкасались. Потом он отпустил ее и пошел к задку телеги.

— Ты накупила столько всего, будто готовишься к осаде! — воскликнул он.

Тут до него дошел смысл собственных слов, и Джон повернулся к жене:

— Зачем ты накупила столько?

— Не хочу на этой неделе, а может, и дольше, снова ехать на рынок, — сказала она. — И горничных тоже посылать не хочу.

— Почему?

Она ответила коротким беспомощным жестом. Ему вдруг пришло в голову, что до сих пор он видел в ее движениях только уверенность и определенность.

— В городе происходит что-то не то, — начала она. — Я не могу даже объяснить, что именно не так. Неспокойно. Как небо перед грозой. Люди обсуждают что-то, собираясь на углах улиц, и замолкают, когда я прохожу мимо. Все смотрят друг на друга так, как будто хотят заглянуть другому в самое сердце. Никто не знает, кто друг, а кто враг. Король и парламент разорвали страну надвое, как лопнувший стручок гороха. И теперь мы, как горошины, рассыпались и раскатились во все стороны, и никто не знает, что делать.

Джон посмотрел на жену, стараясь впервые за их семейную жизнь понять, что она может чувствовать. Внезапно он понял, в чем дело.

— Ты выглядишь испуганной.

Она отвернулась к борту телеги, как будто этого чувства следовало стыдиться.

— Кто-то бросил в меня камень, — очень тихо сказала Эстер.

— Что?

— Кто-то бросил камень, когда я уходила с рынка. Он попал мне в спину.

Джон был ошеломлен.

— Тебя забросали камнями? В Ламбете?

Она тряхнула головой.

— Да так, только задело. Камень бросили не для того, чтобы сделать мне больно. Я думаю, это скорее было оскорбление, предупреждение.

— Но с какой стати кто-то на рынке Ламбета хочет тебя оскорбить? Или о чем предупредить?

Она пожала плечами:

— Все прекрасно знают, что ты — королевский садовник, слуга короля, и твой отец тоже служил королю. И всем этим людям совершенно не хочется знать, что у тебя на душе, о чем ты думаешь как человек. Они думают о нас как о королевских слугах, а короля не очень-то почитают в Ламбете и в Сити.

Мысли в голове у Джона закружились водоворотом.

— Тебе больно? Ты ушиблась?

Она хотела ответить отрицательно, но споткнулась на первом же слове. И тут Джон, не раздумывая, обнял ее, дал выплакаться на его груди и выговориться.

Она боялась, она очень боялась. И боялась каждый рыночный день с того самого дня, когда вновь был созван парламент, а король вернулся домой после поражения от шотландцев.

Торговки отказывались обслуживать ее, они заламывали цены, они обвешивали ее, когда она покупала муку. А мальчишки-подмастерья бежали за ней и выкрикивали разные слова. И когда ей в спину ударил камень, она решила, что это был всего лишь первый из града камней и что за ним последуют другие, собьют ее с облучка, сбросят на землю, и она так и останется лежать на улице.

— Эстер! Эстер!

Джон крепко держал жену, ее охватила буря рыданий.

— Моя дорогая, моя дорогая, моя маленькая женушка!

Она мгновенно перестала плакать.

— Как ты назвал меня?

Он сам не понимал, что говорит.

— Ты назвал меня своей маленькой женушкой и дорогой… — повторила она.

Она вытерла глаза, но другой рукой крепко держала его за воротник.

— Ты назвал меня дорогой, ты никогда еще так меня не называл.

На его лице появилось знакомое замкнутое выражение.

— Я испугался за тебя, — сказал он, как будто это был грех — назвать жену ласковым именем. — На секунду я забылся.

— Ты забыл, что уже был женат. Ты обращался со мной так, как будто я — твоя жена, жена, которую ты… любишь, — сказала она.

Он кивнул.

— Я рада, — мягко сказала она. — Я бы так хотела, чтобы ты любил меня.

Он очень нежно высвободился из объятий.

— Мне не следует забывать, что я уже был женат, — твердо сказал он и пошел к дому.

Эстер осталась рядом с повозкой, глядя на то, как за ним закрылась кухонная дверь. И поняла, что у нее не осталось больше слез, чтобы плакать. Осталось лишь одиночество, разочарование и сухие глаза.

Лето 1641 года

За все лето Эстер больше ни разу не появилась на рынке. Она была права, опасаясь настроений, царивших в деревне Ламбет.

Как-то ночью мальчишки-подмастерья точно с цепи сорвались, эту лихорадку подхватили рыночные торговки и даже серьезные прихожане местной церкви. Они собрались в решительную толпу и прошли по улицам, выкрикивая: «Долой папистов! Долой епископов!» Самые громкие и отчаянные крикуны осмелились даже повторить пару раз «Долой короля!».

Они перебросили несколько горящих веток через высокие стены пустующего дворца архиепископа и попытались прорваться через запертые ворота, правда, без особого энтузиазма. Потом они прошли по Хай-стрит Ламбета и выбили все окна, в которых не горел свет в поддержку парламента. Они промаршировали вниз по дороге, но так и не добрались до Ковчега.

И Джон возблагодарил Господа за удачу Традескантов, вновь поместившую их на самой грани великих событий и опасностей и в то же время пощадившую семью, находившуюся на волосок от крупных неприятностей.

После той ночи Джон посылал на рынок помощников садовника и конюха. И хотя они часто путались в заказах и останавливались в тавернах, чтобы пропустить по кружечке эля, по крайней мере, это означало, что любое ворчание по поводу королевского садовника направлено не на Эстер.

Джону пришлось уехать в Отлендс. Но перед отъездом он заказал деревянные ставни на все окна в доме, особенно на большие окна венецианского стекла в зале редкостей. Он нанял еще одного работника, чтобы тот не спал по ночам, а наблюдал за Саус-роуд на случай, если по ней пойдет толпа. И как-то глубокой ночью они с Эстер с затененными фонарями вышли из дома вычистить старый ледник и поставить тяжелый засов на толстые деревянные двери, чтобы получилось надежное хранилище для самых ценных экспонатов.