Земля родная
Шрифт:
Анна Васильевна всплеснула руками:
— Вот, чертенята, а!
Лицо Мирона Васильевича Панкова сияло:
— Ай, как спелись, разбойники! Не зря топтались возле нашего палисадника!
— Ну, Трубников, не ожидал. Честное слово! Сергей, как тебя по батюшке? — проговорил Зот Филиппович.
— До отчества еще не дорос, Зот Филиппович… — потупил глаза Сережка.
— Как не дорос? — строго повысил голос Красилов. — Слушай, что говорят старшие, они кое-что понимают. Если ты будешь варить сталь, как вот поешь, если ты будешь вкладывать в дело столько души, сколько вкладываешь
— Васильевич…
— Давай-ко, Сергей Васильевич, чокнемся. Спасибо вам, ребята, за песню. И тебе, Мирон, спасибо — хорошего соловья подобрал на базаре!
И рухнула стенка, отделявшая Сережку от старого инженера…
…После Наденькиных именин было у Сережки еще одно знаменательное событие: он побывал там, откуда пришел на завод, — на базаре.
Был день получки. В очереди возле кассы вся панковская бригада стояла вместе. Люди расписывались в ведомости, укладывали в карманы пачки денег. Народ постарше отделял от пачек маленькую толику и прятал их в секретных карманчиках. Это называлось — «заначка». Согрешил и Мирон Васильевич. Проделал он это с хитрой улыбкой и отвел Сережку в сторону.
— Мы на семейном совете насчет тебя одну штуку решили. Человек ты теперь видный. Скоро даже женатым будешь…
— Поторопились решать. С женитьбой не спешу. Не дорос пока, — рассмеялся Сережка.
Половину каждой получки Трубников отдавал Панкову на хранение — на себя не очень надеялся. Так же поступил он и сейчас.
— Добре… — принимая деньги, сказал Панков. — Дело, брат, не в женитьбе. Это я к слову. Ты же рабочий, подручный сталевара. Тебе одеться надо получше.
— Одеться — это хорошо. — Сережка почесал за ухом. — Но грошей маловато…
— Ты пять получек получил? Получил. Деньги на ветер бросал? Нет, не бросал. Они у моей старухи, а она в нашем семействе — знаменитая копилка.
— Так я же обедал у вас. Потом всякие хлопоты…
— Обедал… Хлопоты… — передразнил его Мирон Васильевич. — Не хватит — своих добавим. Потом рассчитаешься. Забирай Брагина и Вохминцева. Через пять минут выходим.
Зашли на минуту в дом Панковых. Степановна передала мужу деньги и какой-то сверток.
— Что это? — спросил Сережка.
— Секрет. Поживешь — узнаешь, — уклончиво ответил Мирон Васильевич и взял пакет подмышку.
…И снова оказался Сережка на златоустовском базаре. Площадь кипела и бурлила, пела и ругалась. Плавно колыхалось море человеческих тел, пестрое и неспокойное.
Заискивающе улыбались Сережке пацаны в живописных лохмотьях.
— Значит, жив, Труба?
Сережка снисходительно улыбался в ответ.
Андрей спросил:
— Может, семечек купим для начала?
Они гуськом потянулись вдоль торговых рядов. Торгаши еще помнили Сережку. Увидев Трубникова, кое-кто из них боязливо прикрывал свои товары. Мирон Васильевич понял, что это означает, и строго спросил одну толстую перепуганную торговку, вдруг завязавшую мешок с семечками:
— Что ты — очумела?
— Да я не от вас хоронюсь. Вот этот длинный…
— Он честный рабочий.
— Знаю я, какой он честный!
— А ну тебя к черту! Купим у другой, — осердился
Мирон Васильевич. — Пошли, ребята!Сережка, замыкавший шествие, состроил торговке гримасу.
Нагрузив карманы семечками, они пошли к суконному ряду. Шли неторопливо, солидно.
Вскоре Сережка держал в руках новый костюм. Мирон Васильевич, строгий и придирчивый, заставил одеть обнову, поворачивал то спиной, то боком, дергал за полы пиджака и поминутно спрашивал Саньку и Андрея:
— Ну, как? Сойдет?
Минута была торжественная. Ребята тоже были очень серьезными и с ответами не торопились. Трогали пальцами пиджак, отходили в сторону, издали окидывали Сережкину фигуру и только тогда уж осторожно говорили:
— Да так, ничего… Вещь как будто подходящая…
Продавец видел, что имеет дело с солидными покупателями, поэтому не торопил с выбором, а предлагал:
— Может быть, вот этот костюм посмотрите? Молодому человеку коричневый больше к лицу.
— Как же коричневый, если у нас у всех темно-синие? — удивился Мирон Васильевич. — Пусть и у него такой будет.
Наконец костюм аккуратно уложили в пакет. Сережке хотелось плясать, прыгать, как мальчишке. Куплена первая вещь на деньги, заработанные самим.
Мирон Васильевич поглядел на него и поморщился:
— Фу! Не желаю видеть тебя в старом наряде.
Они тут же в магазине скрылись за ширму. Через минуту Сережка вынырнул оттуда в новеньком костюме.
— Ну вот, теперь ты похож на рабочего, — удовлетворенно сказал Мирон Васильевич. — А бывшую свою одежонку сверни. Пойдем-ка в одно место.
Мирон Васильевич привел недоумевающего Сережку к ларьку, где принимали утильсырье. Подал ему пакет, захваченный из дома. Приказал:
— Разверни.
В руках Сережки оказался его старенький, много раз залатанный лыжный костюм. Сережка вручил его сборщику утиля:
— Прошу принять мое прошлое.
Цена этого прошлого оказалась копеечная. Медяков едва хватило на разноцветную погремушку для младшего ребенка Панковых. Взяли еще две маленькие куклы в пестрых платьях. За них пришлось доплачивать.
Угрюмому и равнодушному приемщику утиля было невдомек, какое важное событие происходило сегодня в жизни Сережки Трубникова. Вручая голубоглазые куклы, он спросил простуженным басом:
— Женка двойню принесла?
— Не женат по причине малолетства.
— А куклы для кого берешь? Для себя?
— Хочу подарить милиционеру.
— Чудак! — отозвался приемщик.
Сережка еще что-то хотел сморозить в ответ, но, обернувшись, увидел, как вдруг заколыхалась базарная толпа. Милиционер вел за руку грязного подростка и выговаривал ему:
— Опять смотался из детдома? Опять к карманам потянуло?
— Последний раз, дяденька… Больше не буду, — хныкал тот.
— Знаем мы вашего брата!
Сережка знал этого беспризорника — Петьку Хомутова. У паренька, как и у Сережки, была нелегкая судьба.
— Товарищ милиционер, можно на минуточку, — почтительно обратился Сережка к милиционеру. И к Панкову: — Мирон Васильевич, ведь я такой же был?
— Точно, — согласился Панков. — Знаете, товарищ милиционер, разрешите нам забрать с собой этого пацана?