Земля Савчука. Затерянные миры. Т. 9

«Целое столетие, — прочитал я, — прошло с тех пор, как Лаптеву с Челюскиным, с невыразимыми трудами и опасностями…, удалось снять берега Таймырского края. Им мы обязаны приблизительно верным очерком этого полуострова и его оконечностей. Через сто лет, как сказано, мне досталось пополнить раму, остававшуюся после них пустою. Эта богатая задача могла быть выполнена мною крайне недостаточно, и однако, пройдет может быть столетие прежде, нежели другой странствователь решится нарушить тишину этих пустынь с намерением приумножать сведения о любопытном крае. Оцепенев в первобытном состоянии, этот край в течение столетий представляет в себе живую картину детского состояния человеческой жизни на земном шаре»…

— О, ты поднялся уже, — услышал я за спиной знакомый голос и обернулся. В дверях стоял Андрей. Мы обнялись.

Глава 5

— Да, задал ты мне работу! — Андрей засмеялся озорно и весело. — Нет, осенило меня сразу, только дочитал в твоем письме, помнишь, с мыса Челюскин, до «неисчерпаемых запасов угля». Метнулся в библиотеку, листаю Миддендорфа. Ура, есть подтверждение! Раскопал библиографическую редкость, Третьякова о Туруханском крае, — то же!.. Представь, у Элизе Реклю, и у того нахожу упоминание о подземных пожарах угля!..

Я молчал, любуясь его счастливым волнением. По-видимому, он истолковал мое молчание иначе, смущенно покашлял, прошелся по комнате и, остановившись подле моей кровати, с неуклюжей заботливостью поправил сбившиеся подушки.

— Как же ты, дружище (он сказал это совсем тихо), сам-то как прозевал разгадку… Был, можно сказать, на пороге, шаг бы еще, и — вот она, наша Зеленая страна!.. А не угадал, не сделал этого шага…

Он зажег электричество. Присев на край кровати, расправил на одеяле карту Таймыра.

— Взгляни на эту часть тундры, — тон его был уже сух и деловит. — С запада — Енисей, с востока — Хатанга, на юге горный кряж Путорана, он же Большой Камень, и вот на севере таинственные ущелья Бырранга. Посредине на сотни километров раскинулись моховые равнины и лайды [3] . Унылый пейзаж, скажу тебе: снег, вода, мох, камень. Чем дальше на север, тем больше этого камня, гористее местность. За 75-м градусом северной широты каменистые голые сопки сливаются, наконец, в скалистые вершины Бырранга. Тут, по данным позапрошлого года, считался предел человеческого обитания на Таймыре. И то летом, заметь. К южному склону Бырранга летом прикочевывало с юга несколько десятков нганасан месяца на два, рыбачили на озере. Вот оно, озеро. Как ты, наверное, догадываешься, мы с тобой находимся именно здесь!..

3

Лайда в условиях Таймырского полуострова представляет собой ложбины с водой.

Красным карандашом Андрей обвел кружок в том месте, где озеро заливом вдавалось в горы.

— Наша экспедиция двинулась отсюда, — продолжал он, рисуя толстые стрелки, направленные острием на север, — от Большого Камня, точнее, края леса, где проходит Хатангский тракт, соединяющий Дудинку с Хатангой, и тянется почти по самой «опушке» цепь станов-зимовий. Тут живут эвенки и долгане (саха). Нганасане называют их «лесными людьми». Из этого можно заключить, что сами нганасане расположились еще севернее. Наш этнограф назвал их пышно — аванпост человечества на Крайнем Севере. До революции их называли иначе — самоеды, самоядь. Зимуют они на границе леса и тундры, летовать уходят в такую тундровую глушь, куда не рискнет забраться ни один эвенк. Ну, у нас и возник план: проникнуть в глубь Таймыра с их кочевьем.

— Умно придумано.

— Слушай дальше. Еще в Дудинке порекомендовали мне переводчика. Знаменитый охотник, следопыт, долго жил среди русских, зимовал на Новой Земле, на Челюскине. Меня поразила его наружность: прямой нос, тонкие губы, настоящий индеец. Потом оказалось, что это обычный тип нганасанина.

— Старик?

— Да. Но кряжистый. В ходьбе и беге неутомим.

— Не переносит запах бензина? Ворчит: тундру провоняли бензином?

— Точно.

— Тынты Куркин?

— Он.

— Старый знакомый, — засмеялся я, — вместе зимовали на Челюскине. Потянуло, значит, на лето в родную тундру. А я думал, тундра всюду тундра.

— Для нас с тобой… Но погоди-ка. Острова ископаемого льда открыты были в сентябре? Значит, «Нерпа» лавировала еще во льдах, а мы с Куркиным уже распрягали оленей в ущелье, где на следующий год появилась Зеленая Страна…

И следя за карандашом Андрея, медленно прочерчивавшим зигзагообразную линию на карте, я представил себе ожидание в зимовье и затем путь к далеким горам на севере.

…Западные и юго-западные ветры во второй половине мая приносят в тундру долгожданную весну. Дождь идет попеременно со снегом. Все заволакивает сырая мгла.

Народ нга начинает тогда готовиться к летнему кочевью.

А ветры дуют все сильнее. Темный полог туч раздернулся, показалось солнце. Озера и лужи, до того свинцовые, мрачные, вдруг получили праздничный блеск. Редкий лес, — сквозь него просвечивала тундра вдали, — одевшись листвой, сразу стал казаться гуще.

И вот Андрей дает сигнал к отправлению экспедиции. Длиннейшая вереница санок и нарт, запряженных оленями, потянулась на север. Полоса редколесья осталась за спиной. Впереди кирпично-красная гладь тундры и множество маленьких озер.

Весна! Весна! Нигде не радуются так теплу и свету, как на Крайнем Севере. Народ нга, насчитывающий всего 500–700 человек, не видящий солнца по много месяцев, именует себя гордо «детьми солнца». Это наивно и трогательно.

Солнечные лучи, по верованиям нганасан, — это нити, с помощью которых солнце вытягивает растения наверх, из земли. Понятно, это нелегко — земля так тверда — и это не всегда хорошо удается. В нганасанском Олимпе поэтому одно из самых последних мест отведено хозяину растений, одинокому убогому старику, который ютится в непосредственном соседстве с оледенелым царством мертвых.

Все дальше на север продвигалась экспедиция вместе с кочующим народом нга.

Наступило лето. Ночи стали совсем короткими. Они прозрачно-светлы, похожи скорее на сумерки или рассвет, чем на ночь, и продолжаются не более двух часов. Притихшая тундра кажется зачарованной в эти часы.

В июле в тундре появились первые цветы. Нежных оттенков, как бы прикрытые фатой, они сплошным ковром устилают землю. Ботаник экспедиции заинтересовался их названиями. Оказалось, что на языке нга для них нет названий.

И ни деревца, ни куста впереди. Лиственница — единственное дерево, известное нганасанам, осталось далеко позади на юге. Впереди только равнинная гладь тундры, над которой колеблется розоватый туман, — «тундра дышит», как говорит Тынты Куркин.

Для остальных нганасан неясно еще, зачем столько русских едет к Бырранге, но Куркин, бывалый человек, хорошо понял, что именно интересует экспедицию.

На одном из перегонов Тынты остановил головные санки, на которых ехал вместе с Андреем. Прислушался.